Анхель де Куатьэ - Яблоко Евы

• Название: Яблоко Евы
• Автор: Анхель де Куатьэ
• Жанр: Эзотерика

Анхель де Куатьэ нарушил обет молчания! Чтобы рассказать нам о том, как это — «быть собой»…

У каждого человека есть свой ангел. И этот ангел — его бессмертная душа. Но мы совершенно не знаем, не любим и не ценим своего ангела. Мы не умеем беречь свою душу.

Когда Ева оказалась на краю жизни, когда боль разорвала ей сердце, когда жизнь повернулась к ней темной стороной, она обратилась к Богу. И испытала восторг! Она была счастлива! Только вот… она предала своего ангела.

И потому увидела все лики любви, которые только может познать человек. Бог мстит за предательство…

Пройти через Тьму, чтобы увидеть Свет… Для кого ты хранишь свое Яблоко?..

Сайт, посвященный Анхелю де Куатьэ www.kuate.ru

---

Но нет, он пришел сам, по зову сердца. И словно попал не в такт. Поторопился, сжег лягушачью шкурку, вместо того чтобы дождаться условленного часа. И парадокс в том, что он пришел, потому что почувствовал, что Еве нужна его помощь. Не она бросилась к нему с просьбой о помощи, а он сам пришел! Этот факт, казалось бы, дает ему сто, тысячу очков форы против любого другого мужчины, но Еву он разочаровал, насторожил и вообще вызвал обратную реакцию. Она как собака на сене. Она отказывается от того, что ей нужно. Намеренно, осмысленно, как профессиональный камикадзе. Уходит от любимого мужчины, который был бы даже рад, если бы она осталась, и, нуждаясь в помощи, отвергает помощь, которую ей предлагают. Все против логики, против здравого смысла. Но и более того — в ущерб самой себе.

«Может быть, со мной что-то не так? — думала Ева, уставившись в окно с бесчувственным равнодушием. — Может быть, я больна? Почему я решила уйти от Глеба, я ведь не могу без него. Это какой-то абсурд! Это глупость! Помешательство… Почему я не радуюсь тому, что меня любят? Борис сидел под дверью, пока я лежала в постели с Глебом… Почему я не радуюсь, что он так меня чувствует? Пятым чувством узнает, что мне плохо, и тут же появляется рядом. Ведь именно этого — чтобы меня так чувствовали — мне всегда так не хватало) Он же меня понимает, знает, что со мной, и без всяких уговоров спешит на помощь! Почему мне становится от этого только хуже?! Что со мной?.. Что?!»

— На работу? — предположил Борис, его голос ворвался в размышления Евы и заставил ее мысли на миг остановиться. — Ты в бюро у Шкловского сейчас работаешь?

— Нет, — безразлично сказала Ева. — Точнее, да. Но я уволюсь. Сегодня.

Ева представила, как окажется на работе, увидит своих сотрудников — кокетливых барышень и современных пластиковых, генномодифицированных мужчин-ловеласов, которые настолько знают себе цену, что стали уже не мужчинами, а самым настоящим товаром на выданье. Потом начнется производственное совещание, на котором все только тем и заняты, что просиживают собственные штаны. А когда оно закончится, Ева уйдет в своей кабинет и… Станет блуждать по Интернету, заедая свою душевную боль бессмысленной информацией — громкими заголовками желтых изданий и пустым содержанием нижеследующих текстов, а еще высоколобыми и безвкусными рецензиями профессиональных критиков моды, добив этот коктейль информационного мусора бессмысленными репликами в живых журналах и на форумах. Заедая боль, она будет читать все это «г». Делать себе еще больнее, чтобы вообще ничего не чувствовать. Ей стало тошно.

— Увольняешься — это понятно. Тогда домой? — пожал плечами Борис.

— Домой… — почти по слогам произнесла Ева, то ли раздумывая, то ли кого-то спрашивая. — Нет. Домой не хочу.

Еве тут же с абсолютной отчетливостью представилось, как она окажется в своей пустой квартире. Пустой не потому, что в ней нет мебели и всего остального… А потому, что в ней просто нет жизни. Расставание с Глебом — это конец. В жизни Евы нет больше будущего. Одна пустота. И она — эта пустота — теперь всегда рядом. Всегда с Евой. Если она придет домой, то дома от этой пустоты ей будет душно. Невыносимо душно. Ева начала задыхаться… Она почему-то вспомнила большой крюк, на котором висит ее любимая роскошная старинная люстра. Сейчас висит ее люстра, а может висеть и сама Ева. Зачем жить?.. Этот вопрос, возникнув в сознании Евы как-то сам собой, поставил ее в тупик. Она растерянно посмотрела по сторонам, словно только что проснулась, и подняла на Бориса глаза.

Большой добрый человек в своем постоянном костюме, который он, кажется, никогда не снимал, смотрел на нее своими большими серыми, почти детскими глазами. Смотрел с сочувствием и состраданием. Смотрел так, как ребенок смотрит на маму, которая мучается от боли и не может объяснить малышу, в чем дело, почему она плачет и почему он не должен чувствовать себя виноватым. Борис смотрел на нее по-детски любящими глазами, хотя был старше Евы на десять лет… Он настоящий мужчина — надежный и сильный, с ним «как за каменной стеной», он все может. Но Ева всегда относилась к нему как к брату. Как к доброму, лучшему на свете старшему брату. И всегда считала его младшим.

— Боря, мне так плохо… — прошептала она, закрывая лицо руками. — Ты не представляешь, как мне плохо…

Вымолвив это, Ева, вдруг, с отчетливостью поняла, что все именно так. Ей плохо. Ей плохо так, как никогда не было. Ей плохо до жути, до физической боли, до животного ужаса. Ей чудовищно плохо. Она потеряна, раздавлена. Ее больше нет. И Ева заплакала. Она ревела, содрогаясь от судорог. Ей казалось, что вся ее душа выливается сейчас с этими слезами наружу. Абсолютная пустота. Абсолютное одиночество. Бесконечная боль. Беспросветная, бессмысленная, ненужная жизнь.

— Ну, будет-будет, — засуетился Борис, пытаясь как-то обнять Еву, успокоить, утешить.

Он делал это со всей той нежностью, на которую был способен. Большой, даже чуть грузный человек. Со всей возможной для него нежностью… Ева ощутила на плече тяжесть, на миг ей показалось, что ее что-то сдавливает, закрывает, лишает воздуха, в нос ударил знакомый горьковатый запах его тела… И она зарыдала навзрыд.

— Я умру… Я умру! — кричала Ева, не помня себя и бессильно толкая Бориса.

У нее начался приступ самой настоящей паники.

— Миша, на Каменный остров, — бросил Борис водителю и снова принялся, как ему казалось, утешать Еву: — Ну ничего, ничего. Лиха беда… Все пройдет. Все наладится.

И с каждым его словом Еве становилось все хуже и хуже.

Душа как птенец. Приходя в этот мир, она смотрит на него из родительского гнезда. Она может петь и веселиться, беззаботно глядеть вокруг, наслаждаясь прекрасными видами. Наивность ребенка — это счастье души. Но проходит время, человек становится старше, и наступает момент, когда кто-то выталкивает его душу из «гнезда». Но речь не идет о родительском доме, речь идет о том доме, что вырос внутри самого человека.

Этот внутренний дом человека, этот внутренний уклад его жизни — его картина мира, его представления о мире, его представления о самом себе. Это его мечты, надежды, желания. И этот дом рушится. Оказывается, что жизнь другая. В ней никому нет дела ни до твоих надежд, ни до твоих желаний. Никому. В ней и до тебя-то никому нет никакого дела, потому как каждый занят только своими надеждами и желаниями. Каждый занят только собой.

И разверзается бездна, и душу охватывает ужас. Чтобы ты смог взлететь, ты должен начать падать. Ты должен увидеть дно своей жизни, чтобы внутри тебя родилась потребность взмыть вверх. И потому душа, сама того не понимая, ищет то самое дно, ту крайнюю степень падения, без которой ее истинный, исполненный силы полет невозможен. Она бросается вниз, она готова разбиться и погибнуть… Это мнимое стремление к смерти на самом деле — стремление к истинной жизни. Но если бы она это знала, она бы не бросилась вниз…

На Каменном остро у Бориса дом. Большой, просторный особняк. Старинный, но отреставрированный, перестроенный. Просторные комнаты, больше похожие на залы. Предметы искусства, выполняющие роль декоративных изделий.

Ева оказалась здесь впервые. Да, конечно, она знала про этот дом Бориса и раньше. Но всякий раз отказывалась от предложения «прийти в гости». Ей казалось, что в самом этом предложении есть что-то интимное. А она не могла себе представить, что у них с Борисом может что-то быть.

А теперь она поехала сюда без всяких разговоров. Ее больше ничего не пугало. Ничто ей больше не казалось зазорным, неправильным или ошибочным. Да и о чем можно так думать, если все в этом мире для тебя потеряло смысл? Что можно считать зазорным или ошибочным, если сама жизнь кажется тебе бессмысленной, лишенной какой-либо цели, пустой. Одной большой ошибкой…

Борис ввел Еву в свой дом.

— Проходи, располагайся, чувствуй себя как дома… — радушно сказал он.

Ева прошла в гостиную, которая отделялась стеклянными дверями от просторной столовой, а та, в свою очередь, такими же дверями — от огромной кухни. Оглядевшись, Ева села в мягкое кожаное кресло и бесцельно уставилась в окно. Рядом на журнальном столике стояла хрустальная ваза с большими зелеными, идеально правильными, словно искусственными яблоками. Ева было потянулась к ним, но остановилась… Ей ничего не хотелось. Ей все казалось каким-то пресным и странным, как во сне или под наркозом.

Зеленые деревья гнулись на ветру. Тучи собирались в большие тяжелые стаи, отражаясь в водах реки своей свинцовой мощью.

— Большой дом, — констатировала Ева. — Ты, наверно, чувствуешь себя в нем очень одиноко.

Борис молча снял пиджак и повесил его на специальные плечики в прихожей. Вопрос Евы повис в воздухе. Борис прошел сквозь столовую в кухню, остановился у барной стойки и налил себе коньяк.