Жорж Санд - Зима с Шопеном (сборник)

• Название: Зима с Шопеном (сборник)
• Автор: Жорж Санд
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906842-04-6

Зимой 1838 года Жорж Санд вместе со своими детьми и новым возлюбленным, чрезвычайно одаренным молодым человеком по имени Фредерик Шопен, приехала на солнечный остров Майорка.

Композитор был тяжело болен, и самая эксцентричная писательница своего века, Жорж Санд, надеялась, что теплый воздух Майорки излечит молодого гения. Эта зима послужила началом одного из самых странных романов XIX века. Железная леди, любящая облачаться в мужские наряды, и чрезвычайно ранимый композитор, способный упасть в обморок от дуновения ветра. Одни называли Шопена проклятием, другие – даром свыше.

Перед вами – исповедь величайшей писательницы XIX века, история любви Жорж Санд и Фредерика Шопена на фоне загадочной и прекрасной Майорки.

---

Эти мысли приходили мне в голову всякий раз, когда я оказывалась на месте развалин монастырей Майорки. Когда я слышала от людей слова проклятия в его адрес, я понимала, что было бы неприлично с нашей стороны произносить его имя с уважением или симпатией. Но я призналась себе тогда, что за ширмой политических проблем того времени, в которых, к слову сказать, я не видела для себя ни малейшего интереса и ничего не смыслила, вырисовывалась одна общая мудрость, которую, не страшась обмануть себя, я могла бы отнести к людям и даже к поступкам. Чтобы иметь точное представление о народе, хорошо разбираться в вопросах его истории, его будущего, одним словом, его духовной жизни, вовсе необязательно, вопреки общепринятому мнению и утверждениям, близко знакомиться с людьми, старательно изучать их обычаи, материальную сторону их жизни. Вся история существования людей представляется мне в виде одного, общего для всех народов, крепкого стержня, к которому ведут нити их частных историй. Этот стержень есть вечное представление людей об идеале или, если угодно, о совершенстве, ни при каких обстоятельствах не изменяющее человеку, ни в состоянии помрачнения рассудка, ни в минуты озарения, плюс стремление людей к нему. Настоящим гениям, которые всегда осязали его и, каждый по-своему, применяли эту способность в своей практической деятельности, тем отважным и прозорливым, кто совершал открытия и кто при жизни закладывал фундамент для скорейшего формирования будущего, современники выражали самое строгое порицание. Их клеймили и приговаривали люди, совсем их не знающие, и тогда, когда приходила пора пожинать плоды трудов своих жертв, эти люди вновь начинали превозносить их до небес, откуда в минуту нахлынувшего недовольства и необъяснимого неприятия они же когда-то и низвергли этих несчастных.

Скольким нашим известным революционерам, и с какой неохотой, было возвращено доброе имя, когда уже было слишком поздно! А сколько среди них тех, чьи начинания до сих пор так и не нашли отклика и не имеют практически никакой поддержки! За всю историю Испании Мендизабаль был одним из самых сурово осужденных министров, одним из тех, и, возможно, единственным, кто поплатился за свое мужество. Закон, запечатлевшийся у всех в памяти как свидетельство его пребывания у власти, весьма краткосрочного, и решительная ликвидация монастырей интерпретируются в такой негативной форме, что все внутри меня начинает бунтовать в защиту того бесстрашного решения и того воодушевления, с которым испанский народ принял это постановление и реализовал его.

По крайней мере, такое чувство неожиданно наполнило мою душу, когда я смотрела на руины, даже не потемневшие от времени, которые, как мне казалось, олицетворяют собой протест против прошлого и одновременно начало пути человека к правде. Я не думаю, что мне изменили тогда вкус и чувство уважения к искусству; я знаю, что по своей природе я не склонна к мести или варварству; одним словом, меня нельзя причислить к тем, кто заявляет о никчемности культа красоты, кто выступает за превращение памятников старины в фабрики и заводы. И все же уничтожение монастырей инквизиции руками человека – это не менее важная, поучительная, волнующая страница истории, чем период возведения римских акведуков или амфитеатров. Должностное лицо, хладнокровно отдающее приказ об уничтожении храма из соображений мелкого прагматизма или с целью решения несущественных экономических вопросов, вероятно, совершает чудовищный, вопиющий поступок. И совсем другое дело, когда политический руководитель в решающий и опасный момент жертвует творениями искусства и науки ради решения других наболевших проблем, ради торжества разума, справедливости, религиозной свободы, ради народа, который, вопреки своей набожной натуре, своей любви к величию католицизма и уважению к своему духовенству, находит в себе силы и мужество в мгновение ока воплотить в жизнь подобное распоряжение, просто поступая так, как поступает во время шторма команда корабля в открытом море, когда выкидывает за борт все свои ценности во имя спасения своих жизней.

Пусть желающие омывать слезами сии руины омывают их! Едва ли не все памятники истории, коих падение мы оплакиваем, были застенками, где на протяжении веков томились человеческие души и тела. Пусть приходят постоять на этих обломках, оставшихся от золотых побрякушек и окровавленных розог, поэты, которые, вместо того чтобы скорбеть об утерянной невинной юности, прославляют в своих поэтических творениях человеческую искушенность, придумавшую, как избавляться от нее! В стихотворении Шамиссо[30] есть прекрасные строки, посвященные памяти его родового имения – замка[31], стертого с лица земли во времена французской революции. Эти строки несут в себе мысль, совершенно новую как с точки зрения поэзии, так и с точки зрения политики:

Благословенно будь, старинное угодье,
чьи земли лемех плужный бороздит сегодня!
Благословен и тот, кто, по тебе ступая,
тяжелым плугом землепашца управляет!

Вспомнив такое прекрасное стихотворение, я подумала, почему бы мне не осмелиться включить в дальнейшее повествование и несколько страниц, которые были навеяны атмосферой монастыря доминиканцев? А читателю не вооружиться терпением и не поразмыслить над тем, чем хочет поделиться с ним автор, написавший эти строки, переступив через свое самолюбие и вопреки привычной для себя манере? В любом случае, данный отрывок привнесет некоторое разнообразие в составленный мной сухой перечень наименований памятников.

Глава IV. Монастырь инквизиции

На развалинах монастыря, освещаемых тихим, прозрачным лунным светом, встретились два человека. На вид можно было сказать, что для одного из них как раз наступили лучшие годы его жизни, тогда как второй от тяжести лет сгибался едва ли не пополам, несмотря на то, что этот второй на самом деле был младшим из них двоих.

Ночь была уже поздняя, когда они встретились лицом к лицу, и улицы были пустынны. От того, как медленно и мрачно звон колокола с башни собора известил о наступлении очередного часа, оба путника содрогнулись.

Тот, который казался постарше, заговорил первым:

– Кто бы ты ни был, уважаемый человек, – сказал он, – не бойся меня. Я слаб и бессилен. Но и не рассчитывай получить что-либо от меня. Я беден и лишен всего на этой земле.

– Друг мой, – ответил тот, что помладше, – я враждебен только к тем, кто нападает на меня. Так же как и ты, я слишком беден, чтобы опасаться грабителей.

– Брат, – продолжил тот, кого годы лишили сил, – почему ты испугался, увидев меня?

– Потому что я, как все художники, немного суеверен, и принял тебя за призрак одного из монахов, тех, что когда-то жили в этих местах, тех, по чьим разрушенным надгробьям мы ходим. А ты, мой друг, почему вздрогнул ты, когда оказался рядом со мной?

– Потому что я, как все монахи, весьма суеверен и принял тебя за призрак одного из монахов, который когда-то заживо похоронил меня в одной из могил, там, где ты сейчас стоишь.

– Что я слышу? Выходит, ты один их тех, кого я с таким усердием и так тщетно разыскивал по всей Испании!

– Нас нельзя найти при свете солнца, однако нас по-прежнему можно встретить во мраке ночи. Итак, твои поиски увенчались успехом. Для чего же тебе нужен монах?

– Мне бы хотелось увидеть настоящего монаха своими глазами, расспросить его, отец мой; хочу запечатлеть в своей памяти все особенности его внешности, чтобы позже воспроизвести его образ в своей картине; внять его словам, чтобы можно было передать их своим соотечественникам; одним словом, познакомиться лично, чтобы постичь тайны поэтической, возвышенной души монаха и монастырской жизни.

– О, странник, откуда в тебе взялись эти необычные мысли? Разве ты не из страны, где Папа не имеет авторитета, монахи объявлены вне закона и уничтожены монастыри?

– Среди нас до сих пор находятся души, боготворящие прошлое, и страстные умы, увлеченные поэзией средневековья. Мы отыскиваем все, что могло бы навеять любые воспоминания об ушедших временах; мы благоговеем перед ними и по-настоящему превозносим их. О, отец, не думай, что все мы являемся слепыми богохульниками. Мы, художники, презираем варваров, которые порочат и рушат все, к чему они прикасаются. В противоположность их приговорам о смертных казнях и указах об уничтожениях, мы пытаемся с помощью наших картин, стихов, пьес, словом, любых своих произведений, вернуть забытые традиции и возродить дух мистицизма, величайшим творением которого стала христианская культура!

– Что означают твои слова, сын мой? Как могут художники твоей процветающей и свободной страны находить вдохновение где-либо еще, кроме как не в настоящем? Сколько нового вокруг, что может быть воспето, написано или изображено! Неужто их жизнь действительно настолько привязана к земле, где покоятся их предки? Неужто они действительно ищут озарения и вдохновения на плодотворный труд в местах разрушенных надгробий, тогда как милостью божьей им дана жизнь, такая сладостная и прекрасная?