Константин Ваншенкин - Шумавские волки

• Название: Шумавские волки
• Автор: Константин Ваншенкин
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

Книга прозы известного советского поэта Константина Ваншенкина рассказывает о военном поколении, шагнувшем из юности в войну, о сверстниках автора, о народном подвиге. Эта книга – о честных и чистых людях, об истинной дружбе, о подлинном героизме, о светлой первой любви.

---

Старик Коблер снова приносит сливовицу. Закуски никакой – не принято. Николай Иванович встает и провозглашает тост за хозяев, за нашу следующую встречу в Москве, за нашу дружбу. Старик Коблер снова приносит кофе.

Ко мне подходит плечистый лесничий Махалька, мы пытаемся объясниться, ничего не получается, пока не приходит на помощь Ян.

Махалька говорит о лесах, о резонансной древесине (хвойное дерево – ель? Кедр? Лиственница? Нет, нет, как это по-русски? Пихта? Во-во, пихта!). Он говорит о том, как он любит лес, нет, нет, Ян, он говорит это не потому, что выпил. Он говорит, что мечтает поехать в Сибирь, пожить там, посмотреть это чудо – сибирскую тайгу, но вряд ли пошлют в командировку, он думает дождаться, пока выйдет на пенсию, и тогда поехать на несколько лет. И я говорю о сибирской тайге, где я бывал в самой глуши, далеко от дорог, на вертолете спускался к кромке лесного пожара.

Старик Коблер приносит сливовицу – это от него, он сам желает угостить всех. Пьют за него, за его дочерей, я вижу, как он оживленно разговаривает с Николаем Ивановичем, и они ничего не понимают, но Ян уже спешит к ним. Занятые друг другом, сидят рядышком Врбецкие. А ко мне подходит тот пограничник в сером костюме и говорит о чем-то, а я говорю ему свое, и тут рядом с нами появляется Йозеф. Он такой же чистый, свежий и трезвый, как был утром, в Праге.

– Капитан Мазанец, – объясняет Йозеф, – говорит, что, когда он маленький был, в сорок пятом, у них в доме жили трое русских: офицер и два солдата. Очень хорошие люди. Его отец, он старый рабочий, он мечтает их найти и писать письма.

Мазанец говорит так же, как поет, серьезно, не отвлекаясь.

Хорошо бы, чтобы нашли друг друга все, кто хотят и еще надеются друг друга найти, и даже те, кто уже потерял надежду.

Старик Коблер приносит кофе, и теперь уже наш степенный Йозеф заказывает сливовицу, теперь он хочет угостить всех.

– Наверно, он выиграл в преферансе, – говорит Ян и кричит нам с Николаем Ивановичем: – Вы теперь настоящие шумавские волки.

Потом старик Коблер уводит Николая Ивановича показать, как он работает за стойкой, а ко мне подходит Кантор, он улыбается, волнистые волосы падают ему на лоб. После нескольких попыток мы убеждаемся, что не сможем поговорить, и, обняв друг друга за плечи, смеемся. Мне удается понять только, что Кантор работает здесь девятнадцать лет и уезжать не хочет. И я видел таких же ребят у нас в тайге, наших лесников и летнабов, и парашютистов-пожарных, далеко к северу от великой магистрали, в приленской тайге. Эти люди живут в глуши, где нет театров и институтов, где нет всей могучей и разнообразной современной цивилизации. Здесь главное для них – работа. И главное развлечение, отдых – это тоже работа, любовь к природе, к хмурым шумавским лесам, к чудесной резонансной древесине, которая звучит потом где-то в концертных залах, далеко отсюда, через много лет. Здесь нельзя не любить своего дела, иначе нельзя жить, потому что нет никакой замены, которая может быть и бывает у людей в городе. Здесь работа – цель и смысл жизни.

Уходим мы в третьем часу. С востока уже светлеет небо и выделяются на его фоне черные, жесткие силуэты елей.

Спим мы с Николаем Ивановичем в гостиной на широком диване, под двумя перинами. Ян и Йозеф – наверху, на сене.

Утро синее, ясное, как тогда в Праге. Мы «реставрируемся» домашним яблочным вином и выходим. Снаружи холодно, изморось лежит на траве, на заборах, на нашей «Татре».

Застава (ее называют – рота) живет своей бессонной, беспрерывной жизнью. Нас встречает замполит – капитан Мазанец, тот вчерашний пограничник в сером костюме (сейчас на нем, разумеется, форма), который пел так серьезно и самозабвенно. Мы осматриваем красный уголок, спальню. Есть телевизор, а вот радио – нет, зачем? – у каждого солдата свой транзистор. Потом проводник показывает нам работу служебной собаки. Она, выпущенная за «нарушителем», нагоняет его, вцепляется в правую руку и не отпускает, пока не подоспеет проводник. Правая рука «нарушителя» замотана ватником. Он старается вырваться, но собака упирается лапами в землю и держит крепко. Остальные собаки поднимают лай в своих загонах.

– Немцы, наверно, смотрят с границы, что случилось, кто приехал, кому собак показывают, – говорит Ян.

У входа строятся пограничники, молоденькие ребята, видно, они не выспались. В руках у них косы, на ремне – автоматы.

В канцелярии капитана – на столе учебники, он заочно кончает школу.

Прощаясь, он крепко жмет нам руки и говорит снова, что хорошо бы найти тех русских солдат, что жили у них в доме. Он пришлет фотографии, может быть, их можно опубликовать. Сейчас часто так делают. Николай Иванович обещает это устроить.

Капитан Мазанец берет под козырек и серьезно смотрит нам вслед.

Возле дома Врбецких прощаемся еще с Марушкой, приглашаем в Москву (она машет руками – куда там!), садимся в машину, давай Пепичек газу, поехали!

Заезжаем в лесное управление. Кантор и Махалька давно на местах. Угощают нас черным кофе. Они были в трактире до утра, потом прошлись по лесу («Лисицы не ругают, не то что жена!») и уже на работе.

На стене их комнаты редкий охотничий трофей – гигантские, необыкновенно ветвистые оленьи рога.

Ян узнает, в каком отеле для нас забронированы номера.

Врбецкий, который мог бы провести этот день дома, едет с нами, собственно, для нашего удобства: нас нигде не останавливают, только козыряют Пижме.

Рассеивается туман над горами, и они под ясным синим небом уже совсем не выглядят мрачными и хмурыми. И Ян то и дело удивляется и повторяет, что это редкость для Шумавы, что здесь всегда дожди, что это специально для нас такая погода.

Мы кружим по Шумаве, по серпантину горных шоссе, наши хозяева уже наметили маршрут, они хотят показать нам все, а во мне опять начинает что-то протестовать, я уже переполнен впечатлениями, я хочу, чтобы все это хоть слегка устоялось, и мне снова хочется в Прагу.

– Сейчас заедем в профсоюзный дом отдыха.

– Зачем? Поехали!

– Это хороший дом отдыха. Посмотрим и выпьем по одному пиву. Здесь директор бывший пограничник, капитан Щетка («е», а не «ё»), он уволился по болезни.

– Ну, давайте.

Директора нет, но на месте – его жена, товарищ Щеткова, она заведующая столовой.

– О, Пижма! – радостно кричит она Врбецкому.

Бар тоже в ее распоряжении, и она, зайдя за стойку, наливает нам по кружке пива. Сидя в пустынной столовой, мы пьем пиво и смотрим за окно, где поднимаются поросшие елями горы, где по шоссе проносятся машины, но монотонный шум горной речки заглушает их рев.

На нас напяливают халаты, и мы осматриваем сияющую белизной и никелем кухню, потом – двухместные и одноместные современные комнаты для отдыхающих (такая погода – редкость, и никого нет дома, все в лесу), пишем отзыв в книге посетителей и покидаем дом отдыха профсоюзов «Быстржина», уверенные, что больше никогда не увидим его, как бегло покидаем мы в жизни множество мест с тем, чтобы уже не вернуться.

– Товарищ Щеткова («е», а не «ё») приглашает нас сегодня на вечер, будет бал, знаете, по случаю конца заезда…

Мы благодарим, у нас очень плотная программа.

Пригнув голову, сидит за рулем Йозеф. Встречные машины минуют нас с мгновенным ревом. Йозеф внимателен и точен, движения его мягки и неторопливы, «Татра» будто сама безошибочно и плавно вписывается в поворот. Лишь только открывается просматриваемый отрезок дороги, Йозеф резко увеличивает скорость, легко обходя других. Здорово водит машину наш Пепичек! Я всегда радуюсь и порою даже волнуюсь, когда вижу настоящего мастера, будь то поэт, плотник или спортсмен. Но чувствуешь это особенно остро, если от их мастерства в какой-то степени зависит и твоя жизнь, если это хирург, летчик или шофер на горной дороге.

В городках и деревушках, где мы останавливаемся, Йозеф, солидный, степенный, обязательно заходит в магазины и лавочки, интересуется ценами, смотрит, что бы такое купить своим двум сыновьям (двух лет и девяти месяцев), жене и даже теще. И покупает что-то. Утром он не успел побриться, и белая рубашка уже не имеет того вида, но все же выглядит он довольно браво, наш Йозеф, наш Пепичек.

Чего только не видели мы за этот синий день, кружась по Шумаве, чего только не осматривали. Скотные дворы с автоматическим кормлением крупных чистых коров. Лесопильный завод. Новые современные дома для сельскохозяйственных рабочих: для семьи из двух человек – двухкомнатная квартира со всеми удобствами, для троих – трехкомнатная. В отдаленные, глухие, холодные районы привлекают именно этим, чтобы люди закрепились надолго, навсегда, чтобы не тянулись непрестанно к старым теплым гнездам. Новые – лучше!

В другом месте видели дом – эдакий комбинат, в нем, в одном – всё: для семейных отдельные комнаты, для холостых общежитие, для детей – школа, там и клуб, и магазины, и столовая. Все – в одном доме! Возле дома прямо на земле стоит телевизионная антенна, метров полутора от земли, – оказывается, это место достаточно высоко, и нет смысла поднимать антенну на крышу.