Сергей М. Зайцев - Варяжский круг

• Название: Варяжский круг
• Автор: Сергей М. Зайцев
• Издательство: Букмэн
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1997
• ISBN: 5-7848-0087-6

Новый исторический роман Сергея Зайцева уводит читателя в глубокое средневековье – в XII век, в годы правления киевского князя Владимира Мономаха. Автор в увлекательной форме повествует о приключениях и испытаниях, выпавших на долю его юного героя. Это настоящая одиссея, полная опасностей, неожиданностей, потерь, баталий, подвигов И нежной любви. Это битва с волками в ночной степи, это невольничьи цепи, это рэкетиры на средневековых константинопольских рынках. «Варяжский круг» – остросюжетное повествование, построенное на богатом историческом материале.

---

– Ярослав еще пирует. Он и его гости желают послушать твою игру на дудке. Нижайше просим тебя, игрец, едем поскорее с нами ко двору.

И вогнал меч в ножны.

А другие всадники сказали:

– Птенец, голову отвернем!

И принудили Береста вернуться в Киев.

К Ярославу Стражнику прибыли уже ночью, Но увидели в оконцах свет и подумали, что не все еще разошлись гости. Так и было. Сам тиун сидел во главе стола, по правую руку – Олав из Бирки. Возле Олава прямо на скамье спал Эйрик. А через стол, напротив Ярослава, угощали друг друга винами четверо или пятеро воевод-сотников – крепких и тяжелых, почти подобных самому тиуну, его любимцев, его апостолов. Остальные столы были убраны и составлены в углу один на один. На освободившемся пространстве вели плясовую игру гудошники-скоморохи. И было их четверо: гусляр, два свирца со свирелями и бубенщик. Все в нарядных рубахах с длинными, подобранными к плечам рукавами.

Когда вошли, лях Богуслав сказал Ярославу:

– За Вышгородом словили игреца.

А те трое, что были с ляхом, добавили:

– Строптивый! В клеть бы его.

Тем временем гудошники не прерывали игры. Да украдкой бросали на Береста любопытные взгляды. Бубенщик поднял бубен над головой, стучал, поглядывал через плечо. Свирцы согнулись в поясе, обеими руками держали свирели и взмахивали локтями, как птицы крыльями. А гуселыцик бородат был и стар. Борода его спадала на гусельки, перепутываясь со струнами, но не мешала и свисала с колков на широкий открылок. Одной рукой старик дергал струны, другой – струны глушил. И вся-то игра! Зато на Береста, нового игреца, взглянул гуселыцик недобро, как будто с высокомерием. До седин дожил, а не понял, что высокомерие – худший из пороков. С ним не сладится никакая игра. Не ладилась и эта…

Ярослав взмахнул пустым кубком, остановил гудошников. Спросил игреца:

– Половцев отпустил?

– Отпустил, господин.

– Добрая душа! А если я тебя, как советуют, вместо тех половцев в клеть упрячу?

– Твоя воля, господин. Только дудку с собой дай. – Берест кивнул на свирель стоявшего возле него свирца. – Вон ту!

На это свирец ничего не сказал, колесом откатился в темный угол и оттуда скорчил Бересту свирепую рожу. Ярослав сказал:

– Нет, брат-игрец! С твоей дудкой клеть – не клеть. И в клети слушал бы твою игру. Да жаль, бежишь от меня…

– На цепь его! Не убежит, – подсказали воеводы. Свирцы с удивлением смотрели на Береста – дурень, от легкого блага бежит, ешь-пей три дня, пока тиун в тереме, пока дарит серебром, а уйдет тиун на полгода, с девками гуляй. Что он тебе тогда? Старый гусляр отводил, глаза, прятался – наверное, понял уже, что не напрасно Ярослав хвалит игреца, ведь понимает Ярослав в музыке.

Видно, в своей игре старик давно не был уверен. И играл он не потому, что игралось, а потому, что нужно было есть. Бубенщик же поглядывал на нового игреца с любопытством – почему с ним так долго разговаривает сам Ярослав?

Всех прибывших тиун посадил за стол. Бересту указал место возле себя, по левую руку. И разговорами не отвлекал, дал поесть. Гудошников снова заставил плясать. Пустились по кругу свирцы и бубенщик, со всей громкостью принялись сопеть в свирели и бить в бубен. Да всё взмахивали широкими белыми рукавами. Старик же играл хуже прежнего. Вместо гусельных струн, было, дергал пряди собственной бороды и не те глушил звуки. Потом вовсе перестал играть. Тогда и свирцы с бубенщиком остановились, не узнавали своего гусляра. Старик сказал:

– Прошу тебя, господин… Жаден слух мой – спешит услышать игреца. Вон того, что со свирелью согласен идти в клеть.

– Сыграй! – просили апостолы.

– Сыграй, Петр! – сказал Олав.

Ярослав согласно кивнул. А Эйрик все спал.

Не мог отказать Берест. Вышел из-за стола, взял у старца гусельки. Попробовал струны, подтянул колки. Но не принял гуселек – боялся, что слабы еще его пальцы и не справятся со струнами. Хотел свирель. Подошел к свирцу, тому, что корчил рожу. И отдал свирец свою дудку, на этот раз без ужимок, и отступил в уголок.

Тогда вот что сыграл Берест: сыграл, как птицы щебечут-перекликаются в березовой роще. Светло и зелено вверху, среди листвы, внизу же и того светлее от белых стволов. Это легко представилось слушающим… Потом осень пришла с грустным напевом. А оборвался тот напев вороньим карканьем. И увидели все множество ворон на голых уже и серых березовых ветвях. Другие птицы снялись, полетели. Но вот ослабла одна из птиц – умирала, падала. Вместе с ней умирала осень, шла зима… Четыре всего отверстия у простой свирели, однако все слышали, как ветер свистел в крыльях падающей мертвой птицы. Видели, каким серым и безрадостным было небо…

Так игрец опробовал свирель и пальцы. Снова заиграл. По первому снегу князь с челядью выехал на охоту. Запели рожки, залаяли собаки. Кони быстро поскакали. Люди перекликались весело и задорно… Бубенщик был разумный, подыграл, ударяя в бубен, медленно пошел вокруг Береста – собаки погнались за зверем, и всадники погнались. Здесь вторая свирель задышала часто, затравленно. Не прерывая игры, подмигнул, поклонился свирцу Берест… Настигали зверя – все ближе, ближе. Собаки вот-вот ухватят за ноги. А тут стремительным роем взвились стрелы – это цепкие пальцы гусляра заметались по струнам. Быстрые руки рыскали над гуслями, быстрые руки рыскали от колчана к тетиве. И летели в небо злые стрелы, дикого зверя разили сверху вниз. Жалобно плакала вторая свирель, зверь обливался кровью и падал на снег…

Пока играли, к ним подошли воеводы и отроки, встали вокруг, чтобы ближе слышать. Олав уже не тянулся к вину, слушал с вниманием. Эйрик проснулся, сел на лаве и улыбнулся, довольный, что видит Береста. А тиун Ярослав был задумчив, сидел, опустив глаза, откинувшись спиной к стене, и пальцами теребил край скатерти. Свои видел образы в скоморошьей гудьбе. И не через падающую птицу себя понимал, а через надломленную трость. Не зверя на охоте настигал, а извечного врага своего – половца. Разил, тешил сердце… Ярослав сказал Олаву, что с этим Петром Киев обрел нового свирельного князя и что обращение с ним должно быть княжеское. А Богуславу тиун сказал, чтобы берегли игреца и глаз с него не спускали.

Когда кончили играть, Берест похвалил:

– Хороши твои скоморохи, господин. Сам слышал! Но, верно, мало они испытали твоей любви.

Олав из Бирки припомнил:

– Зато много они испытали серебра…

Ярослав ответил игрецу:

– Гусельки у них да свирели хороши. Но не знает правая рука, что делает левая, когда голова не знает о руках своих!

Здесь Ярослав предложил скоморохам сесть за стол. И когда скоморохи быстро придвинули к себе чашки, и отломили по куску хлеба, и отпили по глотку вина, тиун прогнал их со словами:

– Как я вашим сыт, так и вы моим сыты.

Изгнанные ли скоморохи тому виной или тиуновы воеводы-отроки, а может, Глебушка с деместиком – не известно, но разошелся по Верхнему городу и по Подолию слух, что явился-де в Киеве юный игрец, дудник-гуселыцик, умеющий наделить слушающих своим божественным вдохновением. И что игрец тот, подобно Бояну, доброгласный и добросердый, как заиграет, так и услышишь в его игре звучание неба и гул земли, услышишь травы и деревья, тянущие соки. А в голосе его, как запоет, услышишь множество разных людей – оживут они, даже те, кого уже нет. И это волшебство! А те, кто теперь вдали, будто приблизятся. Также и времена, серебряные прошедшие и золотые будущие, все будут здесь, все перемешаются, и будто выйдет из того польза. Но когда заговорит тот юный игрец, тогда скажет слова пророческие или заклинательные. Некий Кирилл говорил, что тот игрец – волхв, и знает заклинания присушные, приворотные, лекарские, и может изгнать любую хворобу не хуже того умершего лекаря Агапита из Печерского монастыря. А Григорий-старец говорил, что не словами волхвует игрец, что слов он и не говорит совсем, будто немой, – а волхвует он дырками на дудках да колками на гусельках, ибо он только игрец, но не песнетворец. Еще был слух, что руки у юного игреца безобразные и что пальцев на них по шесть. Об этом рассказывал повсюду калика Афанасий.

Глава 8

Вот настал день, когда купцы тронулись на юг. И сопутствовал им ветер, наполнял паруса, гнал вдоль бортов высокие волны. Судов было видимо-невидимо, как будто все киевские торжища съехали в реку. Крупных ладей – боярских и купеческих – до семидесяти. В их числе": и новгородцы, и черниговцы, и смоленские суда, а также любечские и полоцкие. И лучшие – киевские. Всякий боярин почитал за честь выставить от себя ладью: с воском и медом, мехами и янтарем, с хлебом, резной костью, с готовыми свечами. Кое-кто еще приторговывал челядью – у кого много было – продавал смутьянов, своих и братовых, перекупленных половцев и чудь, и своих поганых, и прочих полоняников, которых не хотели или не могли посадить на землю.