Клиффорд Ирвинг - Мистификация

• Название: Мистификация
• Автор: Клиффорд Ирвинг
• Издательство: АСТ, Астрель-СПб, Харвест
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 978-5-17-046019-9, 978-5-9725-0920-1, 978-985-16-2145-9

Великолепная история об афере – писатель Клиффорд Ирвинг откровенно рассказывает о самой громкой литературной мистификации XX века, "автобиографии" Хорварда Хьюза. Книга, ставшая бестселлером в Великобритании, долгое время была запрещена к изданию в США.

Почему? Ответ находится в захватывающей и увлекательной, как шпионский роман, истории о храбрости предательстве и падении.

Это остроумная и парадоксальная книга о международных интригах, прекрасных женщинах, могущественных корпорациях, мерзавцах из высшего общества и обманчивом блеске американского истеблишмента.

---

Мой собственный брак с Фэй закончился шестью месяцами ранее, и я потерял двухлетнего сына. Наряду с состраданием меня терзали собственные грехи и страхи.

– Ты не можешь решить, – сказал я.

– Нет. Разве ты не видишь? Клиффорд, скажи, что мне делать?

Мы сидели на камнях мыса Старого города, у самого моря.

– Возвращайся к нему, – ответил я. – Ты должна. То, что происходит сейчас, убивает нас обоих. Дай шанс. Он любит тебя. Сейчас ты влюблена в меня, но, возможно, это пройдет. Называй наши чувства курортным романом, заканчивающимся вместе с летом.

Она мрачно посмотрела на меня:

– Ты сам-то в это веришь?

– Нет, – сказал я, немного помедлив. – Вообще не верю. Но ты вернешься к нему и притворишься, что это правда. Тебе надо сохранить рассудок. И мне тоже.

Я попрощался с ней и оставил там, на камнях, рядом с морем. По ее щекам лились неудержимые слезы, а сама она съежилась, содрогаясь от рыданий.

* * *

Воспоминания о Нине омрачали наши с Эдит отношения с самого начала, как только мы встретились. Это случилось летом. Мой четвертый роман "38-й этаж" стремительно двигался к финалу. Я тогда жил в квартире в Старом городе, а у Эдит была маленькая finca в деревне. Эдит, швейцарка, художница, красивая и полная энергии двадцативосьмилетняя женщина, ценила свою независимость превыше всего. Когда я встретил ее в июле, у нее уже были две девочки от первого брака с немецким промышленником из Рура. В декабре они развелись. Мы позволили любви прийти к нам постепенно, не давя друг на друга и не давая никаких обещаний, а в январе уже жили вместе. Finca на дороге Сан-Хосе стала нашим домом.

Но тень Нины никуда не исчезла. У меня появились деньги, и впервые в жизни мы с Эдит отправились в путешествие по Испании, оттуда в Марокко, а затем в Вест-Индию. Она была самой надежной женщиной, которая когда-либо мне встречалась, и не просила взамен ничего, но тень прежней любви неотступно следовала за мной. От наших общих друзей я знал, что брак Нины и Фредерика треснул по швам через год после нашего расставания; единственной вещью, которая еще соединяла их, была ее карьера. И вот летом 1966 года она явилась ко мне в студию на Лос-Молинос, и наш роман закрутился вновь. Для обоих страсть стала наваждением, таящимся под обыденностью повседневного течения жизни и вспыхивающим от одного взгляда из дальнего угла комнаты, звука имени, неожиданного воспоминания. Назовите это любовью, назовите это безумием – там было все. Единственным отличием от прошлого стало присутствие в моей жизни Эдит. Я хотел остаться с ней и не мог отказаться от гармонии и тепла, которые крепли с каждым днем. Назовите это любовью, назовите это жадностью – там было все. Человек, способный дать определение своей любви, доказывает тем самым ее искусственность.

В январе 1967 года я на месяц улетел в Нью-Йорк, а Нина присоединилась ко мне, прервав отдых на Антигуа. Мы были вместе две недели, и слух об этом дошел до Ибицы. Когда я вернулся месяц спустя в поместье на дороге Сан-Хосе, Эдит нашла кого-то другого и уже собрала мои вещи. "Уходи", – попросила она.

Ее боль и моя вина были слишком велики, чтобы справиться с ними. Я переехал в свою студию на Лос-Молинос. Нина жила в Лондоне, все еще с Фредериком, все еще несчастная, хлопотливо обставляя новую квартиру в Челси. Мы писали друг другу, но она была слишком занята, чтобы прилететь, и инстинктивно я чувствовал, что будет ошибкой ехать к ней. Мы все плыли по течению, и каким-то образом я понимал, что метаться от одной женщины к другой будет очень глупо. Нина, будучи в таком же смятении, тоже это знала.

Эдит на месяц уехала с острова, а когда она вернулась, я встретил ее в аэропорту и сказал:

– Я люблю тебя. Если ты чувствуешь то же самое, то прости меня и давай попробуем начать все заново.

Раны, которые мы нанесли друг другу, затягивались медленно. Эдит страдала в неуверенности, а я был в смятении. Весь май мы слушали радио и читали газеты, и в конце месяца арабские угрозы Израилю достигли своего пика. Я поговорил с несколькими еврейскими друзьями на острове. Мы решили пойти на войну добровольцами. Мы могли водить автобус в Тель-Авиве, быть на подхвате. Со стороны все выглядело наивно и идеалистично, но чувства наши были подлинными; правда, инерция восторжествовала и мы не сделали ничего. 2 июня 1967 года на ночном пароме я уехал с Ибицы в Аликанте, направляясь на Гибралтар, где мне нужно было поменять номерные знаки на своем старом "пежо-универсале". На следующий день в газетах Гренады сообщили, что израильские танки вторглись в Синайскую пустыню. В испанской прессе писали только о египетских победах. Я позвонил в парижское посольство Израиля, и там мне сказали, что в ближайшее время рейсов на Тель-Авив не предвидится. Я вернулся на Гибралтар, а затем доехал до Малаги, прежде чем решился. Полетел в Париж и там принялся ждать. Через два дня после того, как война была официально прекращена, полеты возобновились. Я купил билет на единственное оставшееся место рейса "Эйр Франс" и протелеграфировал Эдит: "ЛЕЧУ В ИЗРАИЛЬ СВЯЖИСЬ СО МНОЙ ТЧК ОТЕЛЬ ЦАРЬ ДАВИД ИЕРУСАЛИМ ВЕРЬ МНЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ КЛИФФ".

В Иерусалиме мне удалось достать удостоверение журналиста. Когда я садился в самолет, то не понимал, почему лечу в Израиль, если только не принимать во внимание примитивный приступ солидарности и неистовое желание просто оказаться там. Но как только я взобрался на Голанские высоты и поговорил там с солдатами, я понял, что есть только одна вещь, которую мне надо сделать: написать книгу. Возвращаясь из Иерихона в отель "Царь Давид", я решил проверить почту. Портье передал мне телеграмму. Я прочитал: "ЛЕЧУ В ИЗРАИЛЬ РЕЙС ИЗ ИТАЛИИ ПРИЛЕТАЮ ЧЕТВЕРГ ВЕРЬ МНЕ ТОЖЕ ТЕБЯ ЛЮБЛЮ ЭДИТ".

* * *

Ее приезд в Израиль был актом мужества. Надо знать Эдит, чтобы понять это. Урожденная католичка, младшая дочь швейцарского часовщика, она родилась в Германии незадолго до Второй мировой войны в южноальпийском городке. Пережила бомбардировки, видела, как нацисты вели на расстрел ее родителей и как в последний момент их спас местный чиновник. Война для Эдит осталась в памяти кошмаром. Если она читала книгу, в которой описываюсь подлинная трагедия, то часто плакала, а если видела кино с кровавыми сценами и пытками, то выходила из кинотеатра, дрожа от ужаса. Война на Ближнем Востоке закончилась, но оставила после себя картины разрушения и запах трагедии. Эдит прилетела туда, потому что там был я. Отнеслась к моему решению с божественной простотой. Я – ее мужчина, и ей следует пойти за мной.

Мы вместе ездили к Мертвому морю, в Газу, на Сирийские высоты, проехали весь Синай в сопровождении Ирвина Шоу, Марты Гелльхорн и Жюля Дассена. Мы путешествовали на джипе с близоруким капитаном израильской разведки, вооруженным старой винтовкой. Пустыня кишела солдатами разбитой египетской армии, отставшими от своих частей. Я сидел за рулем, пока Эдит, скорчившись на вещах и припасах, деловито штопала два флага. Один белый с красным крестом, другой красный с белым крестом.

– Какого черта ты там делаешь? – наконец спросил я.

Закончив рукодельничать, она с гордостью показала дело рук своих:

– Один флаг Красного Креста, другой – Швейцарии. Если мы встретим египтян, то я буду махать обоими. Солдаты, бедняжки, узнают флаг Красного Креста. Офицеры признают швейцарский флаг, потому у них у всех там счета в банках.

В Израиле с нами произошли две вещи. Мы снова влюбились друг в друга, решили пожениться и родить ребенка. Я купил тонкое обручальное кольцо у местного ювелира и надел его Эдит на палец. А потом, в холле отеля, я интервьюировал израильского Пилота, и у меня в диктофоне кончилась пленка. Пришлось попросить Эдит подняться в номер и достать из чемодана новую. Там лежало последнее письмо от Нины, на которое я до сих пор не ответил.

– Ты должен сделать одну вещь, – сказала Эдит, а в ее янтарно-зеленых глазах сверкал холодный, но пугающий огонь. – Ты должен написать ей. Сказать, что все кончено и что ты больше не хочешь ее видеть.

Я попался. Путей отступления не было. Мосты сожжены. И тут я понял, что не хочу такой определенности.

– Это ультиматум?

– Я хочу, чтобы ты сделал это, – ответила Эдит непререкаемым тоном. – А затем я сама отнесу Письмо на почту. Ты должен.

Я сел за стол, написал письмо, запечатал его, она отнесла его вниз и бросила конверт в почтовый ящик.

* * *

По всем стандартам после 1967 года дела у меня пошли в гору. Правда, началось все с катастрофы, когда в декабре, через два дня после нашей женитьбы, пожар в нью-йоркской квартире моего отца уничтожил рукопись книги о Шестидневной войне и практически законченный черновик моего девятисотстраничного романа. Но потом я написал "Подделку!) которая неплохо продавалась, хотя и не совсем оправдала возлагаемые на нее надежды. Как и большинство писателей, я во всем обвинял издательство, которое недостаточно хорошо продвигало мой шедевр. Летом того же года у моей матери случился удар, и пришлось срочно определять ее, парализованную, в частную клинику на Манхэттене.