Анатолий Бузулукский - Исчезновение (Портреты для романа)

• Название: Исчезновение (Портреты для романа)
• Автор: Анатолий Бузулукский
• Жанр: Русская классическая проза

---

Вера подошла к зеркалу, сняла блузку. Она смотрела на свое лицо и грудь, увидела свою высокую, ранимую шею. Все было одинакового, смуглого, ровного оттенка. Грудь была по-прежнему маленькой и беззащитной, но впечатления таинственности больше не вызывала. Вера не любила дотрагиваться до своей груди.

"Почему он меня не любит? - думала Вера о муже. - Это я должна его не любить".

Она вспомнила, как хорошо, несмотря на запах алкоголя, пахли юноши и девушки на школьных вечеринках, каким свежим и прохладным был язык у Витьки Попова, каким древесным, весенним, чуть горьковатым, как лопнувшая почка, было короткое, обрывистое дыхание у Сережи Ковалева.

Вера подняла руки к лицу и понюхала свои подмышки, затем поднесла к губам и носу пряди волос. Зазвонил телефон. Одеваясь, Вера говорила с подругой Кругликовой. Та находилась в эйфории от новой шубы. Вера подумала, что если речь идет об очередной шубе, то следует ждать очередного развода Кругликовой.

Вера надеялась на семейную жизнь, как на счастливое равновесие. Для нее это означало, прежде всего, знать, где в тот или иной момент находятся ее дети и чем они занимаются, быть уверенной в том, что им комфортно, что они в безопасности, знать, где находится ее муж, что он делает, верить, что он вспоминает о ней в ту самую минуту, когда она вспоминает о нем, верить, что их общая память заботлива, любострастна и отчасти иронична.

Вера считала, что современной женщиной, такой, например, как Кругликова, ей стать уже не суждено, как будто в ее душе, наполовину сиротливой, наполовину жертвенной, места для эффектной самостоятельности совсем не осталось. Вере было почему-то неловко жить самой по себе, неловко думать о возможных изменах, неловко причинять заведомую, пусть и справедливую боль. Она замечала, что женская независимость зачастую предполагала хищническое, отвратное поведение. Ей было приятно последнее время склоняться к предопределенности, все чаще мысленно твердить о "такой своей судьбе".

Кот Гермаген смотрел на нее чуткими, орнаментальными глазами. Вера вспомнила его недавнее мучение, его неудавшуюся, может быть, попытку покончить с собой. Она взяла его на руки, как взрослого, не очень тяжелого ребенка. Она подумала, что животные своим присутствием связывают людей с тем, иным, загробным миром. Они оттуда. Они, особенно кошки, - эмблемы того мира, его отсвет здесь.

- Ну что, Геруся, прижился?

"Где же эта Танища?" - думала Вера о дочери.

6. ИСПОЛУ

Куракин дорожил своим обликом потешного и разлакомившегося человека.

От следователя прокуратуры он вернулся как с циркового представления в приподнятом расположении духа. Следователь прокуратуры для встречи с ним переодевался в форменный мундир с золотыми полковничьими погонами. Это скоропалительное театральное переодевание так забавляло Куракина, что он прыскал в бороду мелкими, смешливыми слюнками, особенно когда заглядывал под стол и обнаруживал на острых прокурорских ножках истрепанные, хлипкие джинсы. Ему было нестерпимо весело видеть, с какой брезгливостью шерстяное, синее, толстое сукно соприкасалось с тряпичной джинсовой бумазеей. У полковника были редкие перламутровые зубы, обвислые, бескровные уши, пышная, словно шиньон, челка, профессионально усталые, твердые, как два кофейных зернышка, глаза и грамматически правильная, до панической судороги, речь. Сегодня он, не заглядывая в бумаги, зачитал Петру Петровичу обвинение в том, что Куракин П. П. вместе с Молотковым В. Д., действуя в пользу созданной ими автономной некоммерческой организации "Простор СПб" и игнорируя известные им обстоятельства об отсутствии у АНО "Простор СПб" платежеспособности, материально-технической базы, финансовых средств, необходимых трудовых ресурсов, а также опыта и положительной репутации, обеспечили победу этой организации в восьми конкурсах, о том, что Куракин П. П. подписывал соответствующие договоры, утверждал заведомо завышенные сметы расходов, производя оплату по ним сразу же после их заключения, а не по результатам работы, вследствие чего бюджету города нанесен существенный ущерб. Свидание с прокурором длилось пять минут. Куракин и следователь пожали друг другу руки. Куракин ждал, что следователь приподнимется и разведет руки, мол, закон есть закон, такова процедура, но следователь пожимал руку Куракину сидя, и его мнимая обезноженность представлялась Куракину особенно комичной. Он прочел в ленивом взгляде следователя, что посадить Куракина, конечно, не посадят, потому что за него сидит уже бедолага Молотков, а вот кровь испортить постараются хотя бы ради того, чтобы ни одно запущенное колесо не вращалось бы вхолостую в этом мире. Следователь своими длинными прядями и своими искушенными, сибаритскими глазами напоминал Куракину какого-то советского писателя и, скорее всего, действительно пописывал на досуге. Его худоба была болезненной, злокозненной и благородной. Казалось, еще мгновение, и он начнет рассуждать о совершенно другом предмете - о сочетании в литературном произведении оригинального материала с аллюзиями.

"Выжига", - заключил следователь о Куракине.

"Извращенец", - догадался Куракин о следователе.

Куракин любил долго, церемониально идти по коридорам до своего кабинета, по этим высоким прелым тоннелям, соединяющим иногда помещения, иногда эпохи. Здесь, как гераклитов огонь, плавал стойкий, загустевший воздух. Пахло старым деревом, краской, крутым кипятком, хлоркой, газетами, "Беломором", кожаными папками. Ничто и никогда не выветривалось отсюда, а образовывало самодостаточный круговорот. Здесь рождалась догадка о том, что пространством и временем Бог и дьявол владеют попеременно. Причем так: если временем распоряжается Бог, то пространством - дьявол. Здесь человеку становилось ясно, что Бог и дьявол стараются в жизни не пересекаться. Случайный посетитель, озираясь, думал, что в его личном пространстве теперь расположился дьявол, зато в его личном времени обитает Бог. Или наоборот.

Куракин любил идти и раскланиваться, как японец. Иногда он останавливался и с кем-нибудь стремительно обнимался, а кого-то и троекратно лобызал. Он шел по середине топкой ковровой дорожки. Его озорные туфли припоминали невидимые свои следы, запечатлевшиеся на полу во время предыдущих триумфальных проходов.

Распрямленный и осанистый, он шел с той поспешной размеренностью, которая помогала его богатырской бороде молниеносно впитывать искусственный свет, громоздя гроздья ответных бликов, ворохи переливов, мириады жестких огоньков. Казалось, что борода безудержно хохотала в то время, когда глаза наполнялись почтительной бесцветной сдержанностью.

Первым он поручкался с директором одного из городских музеев Рыбаковым. На директоре, презрительном и долговязом, был обвислый белый свитер с горлом под черным клубным пиджаком. Такой белой вороной без галстука появляться в административном учреждении позволяло ему, видимо, его кокетливое высокомерие. Рыбаков, будучи независимым страстотерпцем, ожидал от бытия большего утешения, чем то, что получал, так же как от Петьки Куракина больших знаков внимания, нежели те, что тот выделил ему теперь. Рыбаков надеялся на теплый шепоток Куракина, а был удостоен липкой, быстрой ладошки. Куракин почему-то боялся поцеловать Рыбакова в его артистические, гитлеровские усики, контрастирующие с глубокими, синими глазками.

Издалека Куракин кивнул парочке обоюдно спивающихся прожектеров, некогда крупных работников Смольного, кажется, Мажорова и Жданова, выходящих с подержанными дипломатами из туалета, в сигаретном пепле и мрачных раздумьях. Его вид их окрылил, они было потрусили за ним, но его шаг был беспощадно скор. Он понимал, что эти одутловатые мошенники нуждались в его веселом нраве и в его бутылке коньяка.

На повороте он обнялся с Дерябкиным, вице-президентом топливной компании. Тот был в мятом светлом двубортнике, его щеки стыдливо и ярко горели, губы непроизвольно боролись с языком. Обоим, Куракину и Дерябкину, было приятно от того, что они не только телами, но обнялись и своими дорогими, пахучими одеколонами. Куракин успел заметить Дерябкину, что одно дело - пунцовые пятна на впалых щеках и совсем другое дело - на круглых. Дерябкин зарделся с новым довольством. Куракину было приятно видеть в утомленном, смущенном бизнесмене бывшего чекиста и беспринципного бандита.

На лестничном марше Петр Петрович приложился к кукольной ручке Ленки Астаховой, владелицы бизнес-центра на Садовой. У них была общая комсомольская пленительная звезда, и в те годы Ленку Астахову за ее мужскую, товарищескую хватку звали "Ленка-мужик". Теперь она всеми силами торопилась походить на актрису Гурченко, подгоняя под ее вневозрастную бестелесность свою диетическую сухопарость, двигаясь танцующими перебежками, мельчить которые ей поневоле помогали поразительно узкие подолы ее юбок.