Генри Филдинг - История покойного Джонатана Уайлда великого

• Название: История покойного Джонатана Уайлда великого
• Автор: Генри Филдинг
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989

«Джонатан Уайлд» написан в жанре биографии, но это не «подлинная» биография, какой, к примеру, внешне пытался сделать свое жизнеописание Дефо: это сатирическая биография. Герой ее из числа тех счастливцев, что до конца прошли дорогу Величия. Именуя низость безмерно падшего человека величием и соответственно перестроив всю шкалу оценок, писатель создал емкий сатирический символ продажности и бесчестия, ни разу не усомнившихся в своей законности: в этом мире они торжествуют.

---

Этой-то глупой женщине глупый этот человек и представил Уайлда Великого, сообщив ей, что знаком с ним еще со школы и многим обязан ему. Едва простушка услышала, что муж ее чем-то обязан гостю, как в ее глазах заискрилась та благосклонность, которая шла у нее от чистого сердца и которую великие и благородные гении, чьи сердца вскипают только обидой, не всегда способны правильно истолковать. И нет ничего удивительного, что наш герой бедную, скромную и невинную приверженность миссис Хартфри к другу ее мужа принял за ту высокую и щедрую страсть, которая зажигает огнем глаза современной героини, когда является полковник и любезно одалживает своего кредитора из мещан, не брезгуя сегодня его обедом, а завтра постелью его жены. Итак, истолковав лестно для себя ее умиленный взгляд, Уайлд тут же ответил ей взглядом, а вслед за тем не поскупился и на хвалы ее красоте, чем она, будучи все-таки женщиной, хотя и порядочной, и не разгадав его умысла, так же мало была недовольна, как и ее супруг.

Когда кончился завтрак и жена удалилась по своим хозяйским делам, Уайлд, обладая острым глазом на человеческие слабости и памятуя, каким добрым (или глупым) нравом отличался Томас в школе, а вдобавок успев и теперь обнаружить в приятеле проблески доброты и щедрости, завел разговор о разных происшествиях их детских лет и не преминул напомнить кстати раз-другой о тех услугах, которые, как знает читатель, он оказывал товарищу; затем он перешел на самые пылкие изъявления дружбы и выразил искреннюю радость по поводу возобновления их знакомства. Напоследок он объявил с видом великого удовольствия, что, кажется, ему представляется случай услужить другу, направив к нему покупателя – одного джентльмена, который как раз собирается вступить в брак.

– Если он еще ни с кем не договорился, то я, – сказал он, – попробую его убедить, чтобы он взял для своей дамы драгоценности в вашем магазине.

Хартфри рассыпался в благодарностях перед нашим героем, и после долгих и настойчивых приглашений к обеду, отклоненных гостем, они наконец расстались.

Но здесь нам приходит на ум, что наши читатели могут удивиться (бывают подобные несообразности в хрониках такого рода): каким это образом мистер Уайлд-старший, будучи тем, чем мы его видим, мог содержать в свое время сына, как выясняется теперь, в приличной школе? А потому необходимо объяснить, что мистер Уайлд был тогда поставщиком в солидном деле, но вследствие мирских превратностей – точнее сказать, из-за игры и мотовства – снизошел до того почтенного занятия, о каком упоминали мы раньше.

Рассеяв это сомнение, мы теперь последуем за нашим героем, который тотчас отправился к графу и, установив предварительно условия раздела добычи, познакомил его с планом, составленным им против Хартфри. Обсудив, как им осуществить свой план, они стали измышлять способ к освобождению графа; первое, и даже единственное, о чем следовало подумать, – это как раздобыть денег: не на оплату его долгов, так как это потребовало бы огромной суммы и не отвечало ни намерениям графа, ни его наклонностям, а на то, чтобы обеспечить ему поручительство; ибо мистер Снэп принимал теперь такие меры предосторожности, что всякая мысль о побеге была исключена.

Глава II Великие примеры величия, проявленные Уайлдом как в его поведении с Бэгшотом, так и в его замысле сперва при посредстве графа обмануть Томаса Хартфри, а потом провести графа и оставить его без добычи

этих обстоятельствах Уайлд замыслил вытянуть кое-какие деньги у Бэгшота, который, несмотря на произведенные у него хищения, вышел из их вчерашней игры в кости с изрядной добычей. Мистер Бэгшот льстил себя надеждой, что сам наймет поручителя, когда Уайлд пришел к нему и с видом крайнего огорчения, который он умел во всякое время с удивительным искусством напустить на себя, объявил, что все раскрылось – граф его узнал и хотел было отдать под суд за грабеж, «но тут, – сказал он, – я пустил в ход все свое влияние и с большим трудом уговорил его, при условии, что вы вернете ему деньги…».

– Вернуть деньги! – вскричал Бэгшот. – Вернуть их можете только вы, вы же знаете, какая ничтожная часть пришлась на мою долю…

– Как! – отвечал Уайлд. – Где же ваша благодарность за то, что я вам спасаю жизнь? Ваша собственная совесть должна вам подсказать, как вы виновны и с какой достоверностью джентльмен может дать против вас показания.

– Ах, вот оно что! – проговорил Бэгшот. – Если так, в опасности будет не только моя жизнь. Я знаю кое-кого, кто виновен не меньше, чем я. И это вы мне говорите о совести?!

– Да, голубчик! – ответил наш герой, схватив его за ворот. – И раз вы осмелились мне грозить, я покажу вам разницу между совершением грабежа и потворством таковому, – а только в потворстве и можно меня обвинить. Да, сознаюсь, когда вы показали мне эти деньги, я тогда же заподозрил, что они вам достались нечестным путем.

– Как! – говорит Бэгшот, растеряв со страху одну половину ума, а от изумления вторую. – Вы станете отрицать?…

– Да, негодяй! – отвечал Уайлд. – Я отрицаю все; ищите свидетелей, судитесь – все равно вы не в силах нанести мне вред; и, чтоб вам показать, как мало я боюсь ваших заявлений, я немедленно сам на вас заявлю…

Тут он сделал вид, что решил распроститься с ним, но Бэгшот ухватил его за полы и, меняя и тон и обращение, попросил его не быть таким нетерпеливым.

– Так уплатите, голубчик, – воскликнул Уайлд, – и, может быть, я вас пожалею!

– Сколько я должен уплатить? – спросил Бэгшот.

– Все, что есть у вас в карманах, до последнего фартинга! – ответил Уайлд. – И тогда я, может быть, проникнусь к вам состраданием и не только спасу вам жизнь, но в преизбытке великодушия еще и верну вам кое-что.

С этими словами, видя, что Бэгшот все еще раздумывает, Уайлд направился было к двери и разразился клятвой мести, такой крепкой и выразительной, что его друг сразу оставил колебания и позволил Уайлду обшарить у него карманы и вытащить все, что там было, – двадцать одну гинею с половиной. Последнюю эту монетку в полгинеи наш великодушный герой вернул Бэгшоту, сказав ему, что теперь он может спать спокойно, но впредь чтоб не смел угрожать своим друзьям.

Так наш герой совершал величайшие подвиги с небывалой легкостью – при помощи тех превосходных качеств, которыми его наделила природа, то есть бестрепетного сердца, громового голоса и твердого взора.

Потом Уайлд возвратился к графу, объявил ему, что получил от Бэгшота десять гиней (остальные одиннадцать он с достохвальным благоразумием опустил в собственный карман), и сказал, что на эти деньги достанет ему теперь поручителей; о поручительстве же он условился со своим отцом и еще с одним Джентльменом той же профессии, пообещав им по две гинеи на брата. Так он сорвал законный куш еще в шесть гиней, оставив Бэгшота[51] должником на все десять: столь велика была его изобретательность, столь широк охват его ума, что он никогда не вступал в сделку, не обмишурив (или, вульгарно говоря, не обманув) того, с кем она заключалась.

Граф, таким образом, вышел на свободу; и теперь, чтобы получить кредит у купцов, они прежде всего сняли прекрасный, полностью обставленный дом на одной из новых улиц. Далее, как только граф водворился там, они позаботились обеспечить его прислугой, выездом и всеми insignia[52] состоятельного человека, которые должны были ввести в заблуждение бедного Хартфри.

Когда они все это раздобыли, Уайлд вторично навестил друга и с радостным лицом сообщил ему, что похлопотал не напрасно и что тот джентльмен обещал обратиться к нему по поводу бриллиантов, которые он думает преподнести невесте и которые должны быть самыми великолепными и дорогими; и он тут же наказал другу зайти к графу на другое утро и прихватить с собою набор самых роскошных и красивых драгоценностей, какие у него только есть, намекнув притом довольно ясно, что граф ничего не смыслит в камнях и можно будет содрать с него какую угодно цену. Однако Хартфри не без некоторого пренебрежения ответил, что не признает такого рода барышей, и, горячо поблагодарив Уайлда, дал обещание быть на месте с драгоценностями в условленный час.

Я уверен, что читатель, если он имеет хоть какое-то понятие о величии, должен преисполниться такого презрения к предельной глупости этого человека, что нисколько за него не опечалится, какие бы тяжкие беды ни постигли его в дальнейшем. В самом деле, ни на миг не заподозрить, что школьный товарищ, с которым в нежной юности водил он дружбу и который при случайном возобновлении знакомства проявил к нему самое горячее участие, может с полной готовностью обмануть его, – иначе говоря, вообразить, что друг-приятель без всяких видов на личную выгоду станет услужливо хлопотать для него, – разве это не говорит о слабости ума, о неведении жизни и о таком неискушенном, простом и бесхитростном сердце, что обладатель всех этих свойств в глазах каждого разумного и понимающего человека должен быть самым низменным существом, достойным всяческого презрения!