Леонард Коэн - Блистательные неудачники

• Название: Блистательные неудачники
• Автор: Леонард Коэн
• Издательство: РИПОЛ классик, GELEOS
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005

Издательство выражает благодарность канадскому Совету по искусству и канадскому Министерству иностранных дел и внешней торговли за финансовую поддержку в издании книги

Перед вами один из лучших романов Леонарда Коэна, бунтаря и ниспровергателя основ, духовного гуру «поколения искренности» – знаменитых «шестидесятников» бурного XX века, номинанта Нобелевской премии 2005 года в области литературы.

---

– За ней!

– Не дайте ей уйти!

– Трахни ее в кустах!

– И за меня тоже!

– Ату ее, ату!

– Из волос ее пирога поешь!

– И побольше, побольше!

– Поставь ее раком и вздуй за меня!

– Юбку ей над головой завяжи!

– Тащи ее домой!

– Скорее!

– Ой, застенчивая наша выпорхнула!

– В задницу ей засади!

– – Ей страсть как этого хочется!

– Чик-чик-чирик!

– По самые яйца, до отказа!

– И в подмышку!

– …пойдем со мной, сядем рядом на горе…

– Давай! Давай!

– Сделай ей одолжение!

– Выдави ей прыщи!

– Сожри ее!

– Deus non denegat gratiam!

– Отлей на нее!

– Вернись!

– Алгонкинская потаскуха!

– Француженка чванливая!

– Дерьма наложи ей в ухо!

– В рот ей засунь, чтобы она подавилась!

– Так и действуй!

Охотник вошел в лес. Найти Застенчивую, Ту, Что Еле Ковыляла, ему труда не составит. Он не раз и попроворнее выслеживал дичь. Все тропинки в роще он знал наперечет. Где же она спряталась? Охотник устремился вперед. Он знал добрую сотню мест, где можно было укрыться, – и в сосновой хвое, и на ложе из мха. Он нечаянно наступил на сухую ветку, и та хрустнула под его ногой – такое с ним случилось впервые в жизни! Все дороже обходилась ему эта желанная случка. Где же ты? Я тебя не обижу. Ветка хлестнула его по лицу.

– Эй, ау! – доносил ветер голоса из деревни.

Над Рекой могавков в ореоле седого тумана парила рыба, тосковавшая по сетям и рыбакам и по многим едокам на праздничной трапезе. Улыбавшаяся рыба, светясь, парила над Рекой могавков.

– Dеus non denegat gratiam.

Когда на следующее утро Катерина Текаквита вернулась домой, тетки ее наказали. Униженный молодой охотник уже давно возвратился домой. Семья его была в ярости.

– Алгонкинка паршивая! Вот тебе! Получай! Шлеп! Хлоп! Бац!

– Спать теперь будешь у параши!

– Больше ты не член семьи, теперь ты рабыней нашей будешь!

– И от матери твоей никакого прока не было!

– Будешь делать, что тебе велят! Плюх! Бах!

Катерина Текаквита весело смеялась. Это не над ее телом они глумились и издевались, это не в ее живот старухи норовили угодить мокасинами, расшитыми ее же руками. Пока они мучили и истязали ее, девушка смотрела вверх, в отверстие, куда выходил дым. Как писал отец Леконт, «Dieu lui avait donné une âme que Tertullien dirait „naturellement chrétienne“».

17

О Господи, Утро Твое Восхитительно. Люди Живы В Мире Твоем. Слышу, Как Детишки В Лифте Спускаются. Самолет Летит В Голубом Просторе. Рты Завтраки Пережевывают. Радио Наполнено Электричеством. Деревья Стоят Прекрасные. Ты Внимаешь Гласу Безбожника, На Зубчатом Мосту Задержавшегося. Я Впустил Твой Дух В Кухню. И Большие Часы Напольные Тоже Ты Придумал. Правительство Чересчур Мягкое. Мертвым Не Надо Ждать. Ты Знаешь, Почему Кто-то Кровь Должен Пить. О Господи, Это Твое Утро. Даже В Трубе Бедренной Кости Человеческой Звучит Музыка. Морозильник Прощен Будет. Помыслить Не Могу О Том, Что Не Твое Было Бы. В Больницах Стоят Шкафы С Раком, Который Не Принадлежит Обреченным Больным. Воды Мезозойских Океанов Кишели Рептилиями, И Казалось, Так Будет Продолжаться Вечно. Ты Знаешь Все О Кенгуру. Когда Ты Смотришь В Свой Бинокль На Виль-Мари, Он Заполняется Людьми И Пустеет, Как Распускающийся И Закрывающийся Цветок. В Пустыне Гоби Сохранились Древние Яйца. Рвота – Глазу Твоему Землетрясение. Даже У Мира Есть Тело. За Нами Всегда Следят. В Эпицентре Молекулярного Неистовства Желтый Стол Цепляется За Свой Облик. Меня Окружают Судьи Суда Твоего. Боюсь, Что Молитва Моя Западет Мне В Разум. В Это Утро Мучение Находит Где-то Объяснение. В Газете Пишут, Что Нашли Человеческий Эмбрион, Обернутый В Газету, И Подозревают В Этом Врача. Я Пытаюсь Познать Тебя На Кухне, Где Сижу. Боюсь За Свое Маленькое Сердце. Никак В Толк Не Возьму, Почему Я Не Куст Сирени. Боюсь, Потому Что Смерть Выдумал Ты. Не Думаю Теперь, Что Мне Надо Твой Мир Описывать. Дверь Ванной Распахнулась Сама Собой, И Меня В Дрожь Бросило От Страха. О Господи, Поверь Мне, Утро Твое Восхитительно. Ничего Не Останется Недоделанным. О Господи, Я Одинок В Страсти Своей К Образованности, Но Еще Большая Страсть Должна Охватывать В Служении Тебе. Я – Творение Твое, Утром Твоим Пишу Все Эти Слова С Заглавных Букв. Полвосьмого На Руинах Молитвы Моей. Я Все Еще Сижу В Утре Твоем, А Машины Проносятся Мимо. О Господи, Если Есть Такие Путешествия, Как То, Куда Меня Манила Эдит, Будь С Ней, Пока Она Восходит К Своей Цели. Будь С Ф., Если Он Заслужил Свои Муки. Будь С Катериной, Которая Вот Уж Триста Лет Как Померла. Будь С Нами В Невежестве Нашем И Жалких Наших Догмах. Всем Нам Слава Твоя Досаждает. Ты Обрек Нас Жить На Коре Земли. Ф. В Последние Дни Ужасно Страдал. Катерину Ежечасно Калечили Пути Твои Неисповедимые. Эдит Кричала От Боли. Будь С Нами В Это Утро Времени Твоего. Будь С Нами Сейчас, В Восемь Часов. Будь Со Мной, Когда Я Теряю Твою Благодать. Будь Со Мной, Когда Кухня На Свое Место Становится. Пожалуйста, Будь Со Мной, Когда Я Хочу Поймать По Радио Церковное Пение. Будь Со Мной Во Все Дни Работы Моей, Ибо Разум Мой Как После Бичевания, А Мне Очень Хочется Сделать Пусть Скромную, Но Достойную Работу, Которая Будет Жить В Утре Твоем Как Странная Статистика В Элегии Президенту, Как Голый Горбун, Загорающий На Многолюдном Засиженном Пляже.

18

Самое оригинальное, что заложено в человеческой природе, обычно тождественно самому отчаянному. Поэтому новые системы отношений навязывают миру люди, неспособные больше переносить ту боль, с которой им приходится жить в настоящем. При этом творцов новых систем не заботит ничего, кроме их уникальности. Если бы Гитлер родился в нацистской Германии, он, скорее всего, возненавидел бы царившую в стране атмосферу. Когда непризнанный поэт, стихи которого не издаются, находит одну из своих строф в работе другого автора, он расстраивается, потому что его заботит не восприятие и развитие этого образа в сознании читателя, он мучается из-за того, что не связан с миром как с таковым, что ему не дано изменить несовершенство устройства вещей в мире настоящего, где так мучительно жить. Иисус, должно быть, создал Свою систему с таким расчетом, чтобы она не срабатывала у других людей, то есть поступил точно так же, как все величайшие творцы: они обеспечивают успех отчаянной силы своей оригинальности, проецируя системы в неясное будущее. Эти мысли, конечно же, принадлежали Ф. Думаю, он сам в них не верил. Хотел бы я знать, почему он так много внимания уделял мне. Теперь, когда я оглядываюсь назад, мне кажется, он к чему-то меня готовил и был способен при этом использовать любые – даже самые гнусные – методы, чтобы постоянно держать меня в состоянии истерического возбуждения.

– Истерика – вот моя школа, – как-то сказал мне Ф.

Особенно примечательной была ситуация, в которой он мне это сказал. Мы посмотрели два фильма в один сеанс, а потом зашли в ресторанчик к одному его другу и съели там по огромной порции греческой еды. Музыкальный автомат наигрывал какую-то печальную мелодию из списка последних афинских хитов. На бульваре Сен-Лоран шел снег, пара-тройка припозднившихся посетителей, сидевших с нами в зале, смотрели в окно на кружившиеся снежинки. Ф. лениво уплетал маслины. Два официанта потягивали кофе перед тем, как начать опрокидывать стулья на столы, по обычаю оставляя наш столик напоследок. Если в мире есть такое место, где на тебя никто не давит и можно от души расслабиться, так это тот греческий ресторанчик. Ф. зевал, поигрывая оливковыми косточками. Эту фразу свою он бросил просто так, от нечего делать, а я был готов его за это убить. Когда потом мы шли по бульвару в радужной пелене снежинок, окрашенных во все цвета неоновыми сполохами рекламных вывесок, он сунул мне в руку маленькую книжонку.

– Я получил это в благодарность за оральное удовлетворение, которое смог доставить другу из ресторана. Это молитвенник. Тебе он пригодится больше, чем мне.

– Что ж ты врешь так бессовестно! – крикнул я, как только мы поравнялись с фонарем, в свете которого можно было прочесть название книжки: «ΕΛΛΗΝΟ-ΑΓΓΛΙΚΟΙ ΔΙΑΛΟΓΟΙ». – Это же англо-греческий разговорник, отвратительно отпечатанный в Салониках!

– Молитва – это перевод. Человек переводит себя в ребенка, выражающего свои потребности на языке, который только начал усваивать. Изучи эту книгу.

– И английский здесь кошмарный. Ф., ты нарочно меня мучаешь.

– Эх, – сказал он, беспечно шмыгнув носом, – скоро в Индии будут справлять Рождество. На семейные столы поставят острые рождественские блюда, на Святки станут распевать рождественские гимны, дети будут ждать колокольных звонов в честь Бхагавад-Санты.

– Тебе и здесь все изгадить не терпится?

– Книгу изучай. Внимательно пролистай ее и найди все молитвы и указания. Они научат тебя правильно дышать.

Вдох, выдох.

– Нет, ты дышишь неправильно.

19

Вот и Эдит пришло время убегать, спасаться между вековыми канадскими деревьями. Куда же сегодня голуби подевались? Где спряталась улыбчивая рыба светящаяся? Куда пропали все укромные места? Где сегодня благодать Господня? Почему Историю сладостями не подсластили? Где музыка латыни?