Геннадий Ананьев - Князь Воротынский

• Название: Князь Воротынский
• Автор: Геннадий Ананьев
• Издательство: Гепта-Трейд
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5-87683-007-0

Известный историк Н.М. Карамзин оставил потомкам такое свидетельство: «Знатный род князей Воротынских, потомков святого Михаила Черниговского, уже давно пресекся в России, имя князя Михаила Воротынского сделалось достоянием и славою нашей истории».

Роман Геннадия Ананьева воскрешает имя достойного человека, князя, народного героя.

---

«Сам же виновен царь всея Руси, спраздновавший труса. Сам. Иль народ глупее глупого, чтобы не смог расставить все во полкам? Ну, посерчал бы царь, да и ладно бы. Чего ради лютовать, взваливая свою вину на головы славных соратников моих?!» Князь, конечно же, не собирался высказывать все это царю откровенно, зная его крутой нрав: ткнет острым посохом и – какой с него спрос? Князь хотел лишь защитить своих соратников, поведав государю о их роли в победе над Девлет-Гиреем и даже в отработке самого плана разгрома крымцев. Увы, даже этого ему не удалось сделать: как не спешил князь Воротынский, весть о том, что он не поехал в наследственную вотчину и скачет в Москву, обогнала его, и когда он подскакал к воротам Белого города, его окружили стрельцы Казенного двора.

– Пойман ты, князь, по цареву велению.

Ни к царю, ни тем более домой он не попал.

Дьяк Казенного двора позволил сменить доспехи на походную одежду, которая всегда находилась во вьюках заводного коня. Доспехи князь передал Фролу и попросил:

– Отдай их сыну моему, княжичу Ивану. Жене низко кланяйся. Да хранит их Господь!

Оприч души было давать это поручение стремянному, ибо князь почти уверился что Фрол – двурушник. Самый, казалось бы, близкий к нему человек, а не арестован. Все остальные близкие окованы, а Фрол – нет. Царь Иван Васильевич просто так ничего не делает. Наметив очередную жертву, он продумывает все до малейших мелочей.

А Фрол ликовал. Все! Дворянство! Жалованное царем. Оно, можно сказать, уже в кармане! И потешится всласть, когда передаст княгине низкий поклон мужа и добавит от себя, что ждет князя пытка и смерть. Что касается доспехов, то он не собирался отдавать их княжичу, а имел мысль придержать их у себя. Выпутается князь, что почти невозможно, вернет их, объяснив, что не верил в его, князя, смерть, вот и сберег кольчужное зерцало, саблю, саадак с луком, а если палач срубит князю голову, то и слава Богу.

Улучив момент, дьяк Казенного двора шепнул Фролу Фролову:

– Тебя ждет тайный царев дьяк. Сегодня. Не медли.

Поостереглись конвоиры, хотя им очень хотелось покрасоваться всесильством своим, окольцевать князя, аки татя злодейского, так ехали, будто почетные к нему приставы. Но не просто гарцевали те, кто впереди держался, но то и дело покрикивали:

– Расступись! Дорогу князю!

Иногда даже добавляли: «…князю-победителю! Князю-герою!» Скоморошничали. Москвичам же невдомек то скоморошество, они за чистую монету те окрики принимали. Они, завидев князя Воротынского, бросали все свои дела и создавали живой коридор разноодежного люда, который, при приближении князя и его приставов, кланялся низко. Многие снимали шапки, крестились. Не знали они, что их спаситель, их кумир едет на мучение и на смерть. Даже не догадывались. Иначе бы, вполне возможно, взбунтовались бы и повалили к Кремлю, либо, скорей всего, смяли бы стражу, вызволив арестованного. А каково было арестованному, князю Михаилу Воротынскому, в те минуты?!

Перед воротами Казенного двора конвоиры отсекли дружинников княжеских. Им предстояло пополнить отряд Шики и навечно стать заготовителями пушнины для царской казны. Князю же Воротынскому дьяк повелел, теперь уже с безбоязненной издевкой:

– Слезай, аника-воин! Напринимался досыта поклонов людских. Настало время самому кланяться!

Князя без промедления оковали цепями, свели в подземелье и втолкнули за дубовую дверь в полутемную зловонную сырость. Свет едва пробивался через окошко-щель под самым потолком, стены сочились слезами и даже лавка, без всякой на ней подстилки, была мокрой. Тишина гробовая.

Вскоре окно-щель померкло. Стражник принес кусок ржаного хлеба с квасом и огарок свечи. Оставил все это на мокром столике, прилаженном ржавыми штырями к стене, и, ни слова не сказавши, вышел. Задвижка лязгнула, и вновь воцарилась мертвая тишина. До звона в ушах. До боли в сердце.

Утро не принесло изменений. Стражник принес скудный завтрак, и больше никто его не беспокоил. На допрос не звали, где бы он, князь, смог бы понять, в какой крамоле его обвиняют.

«Неужто вот так и буду сидеть веки вечные?!»

Да нет, конечно. У царя Ивана Васильевича уже придумана казнь, только фактов, которые бы обвинили князя Воротынского в сговоре с Девлет-Гиреем захватить трон российский, никак он не мог добыть. Уж как ни изощрялись в пыточной, никто словом не обмолвился об измене. Мужественно сносили пытки все, кроме купца, тот вопил нечеловеческим голосом, когда его прижигали или рвали ногти, но ничего нового, кроме того, что рассказывал царю после последней своей поездки в Крым, не говорил. Его били, медленно протягивали по груди и животу раскаленный до белизны прут, он орал надрывно, но как после этого не сыпали вопросами дьяк с подьячим, а то и сам Иван Васильевич, приходивший насладиться мучением людским и выудить зацепку для хотя бы видимого обвинения князя Михаила Воротынского, купец вновь и вновь повторял уже сказанное. Понять бы извергам, что ничего иного честный купец не знает, отпустить его с миром, но нет, они снова приступали к мучительству. Не выдержал в конце концов купец, крикнул истошно:

– Будь ты проклят, царь-душегубец!

И плюнул кровавой пеной ему в лицо.

Царь взмахнул посохом, угодив острием его прямо в невинное, преданное России сердце купца, тот вздрогнул и отошел в мир иной. В спокойный, без страстей, без жестокостей и коварства.

Так же безвинны были ответы бояр княжеских и дьяка Логинова.

– Пропустить крымцев через Оку без свемного боя князь-воевода задумал загодя…

Они без стонов выдерживали пытки. Особенно доставалось боярину Селезню. У того добивались показания, будто послал его князь к Девлет-Гирею подтвердить прежний уговор: штурмуй, дескать, гуляй-город безбоязненно, из него будет выведена рать. Затем, объединившись, двинуться вместе на Москву, чтобы захватить престол. Царь Иван Васильевич ехидничал:

– Пальчики, вишь, ему посекли. Для отвода глаз. Боярином думным, а то и слугой ближним у царя оно и беспалым любо-дорого…

Николка Селезнь обалдел от такого обвинения. Процедил сквозь зубы:

– Что, с ума что ли все спятили?!

Царь в ответ гневно выкрикнул:

– На колы! Всех – на колы! Такие же упрямцы, как Василий Шибанов, пес верный Курбского! На колы!

У царя оставалась надежда – человек тайного дьяка. Иван Васильевич срочно вызвал подручного темных дел. Отписку получил от этого самого?..

– От стремянного Фрола?

– От него.

– Вот. Не смышлен. Ухватки никакой нет. Вот, пожалуй, одно: князь благодарил Бога, что простер тот руку над ратью русской, когда Шереметев бежал, саадак даже свой бросив, когда отряд опричный Штадена разбит был Дивей-мурзой, когда всеми переправами крымцы полностью овладели. И вот еще что… воевод всех вместе не собирал, каждому с глазу на глаз волю свою высказывал, Фрола всякий раз выпроваживая. Да, вот еще… Казаки круга требовали, в сечу рвались. К самому князю атаман их Черкашенин ходил. Вместе с Фаренсбахом.

– А ты говоришь, ухватки никакой. Иль оплыли жиром твои мозги? А может, потакаешь князю? Заодно с ним?! Поспрашать и тебя в пыточной?!

После таких слов задумаешься, если жизнь дорога. До испарины на лбу. Засуетишься. Аж спина взмокнет.

Приказал своему помощнику:

– Доставь Фрола ко мне. Да быстро! Одна нога там, другая – здесь!

Сам склонился над доносом Фрола. Пустопорожним, как он определил его для себя. Да и что мог отписать слуга княжеский, если сам князь верой и правдой служит царю и отечеству. «Навет. Только навет. Чем невероятней, тем лучше». Время шло, а какую мыслишку подбросить Фролу, дьяк никак не находил. Всуе славил Бога? В то время, когда лилась кровь христиан, и они бежали без оглядки от туменов крымских, сарацинских. Не богохульство ли? «Нет. Мелко. Мелко…»

Наконец, осенило. Двоедушие. Князь-двоедушник. Днем воевода, ночью – колдун. Оттого поодиночке воевод кликал, чтобы чарами колдовскими опутывать. Вот и выполнялись приказы его беспрекословно. Всех не собирал, ибо боялся не совладать со всеми. «Только опричный воевода князь Андрей Хованский не поддался чарам. Да еще немцы неправославные. Они-то и налетели на крымцев соколами. Что оставалось делать главному воеводе, чтоб совсем себя не разоблачить?!»

Зашел запыхавшийся Фрол. Еще и встревоженный изрядно. Вроде бы он все сделал, как велено было, ждал с часу на час жалованную грамоту царя Ивана Васильевича, а вдруг – писарчук какой-то влетает, как скаженный, не дает даже переодеться. «Не угодить бы в пыточную!»

Тайный дьяк радушно приглашает:

– Садись, Фролушка. Разговор не короткий. – И меняет тон на строгий. – Если, конечно, ладком он пойдет.

Переждал малость, чтобы усвоил гость последние слова до глубины души, затем вопросил:

– А не замечал ли ты, Фролушка, что князь твой – двоедушник?

У Фрола челюсть отвисла. Как можно о таком даже подумать?! Тайный дьяк достает тем временем цареву жалованную грамоту и показывает ее Фролу.