Семен Бытовой - Багульник

• Название: Багульник
• Автор: Семен Бытовой
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Рада познакомиться, - сказала я просто. - Старший сержант Вера Истомина!

Дней через пять, точно уже не помню, немного отдохнув, подремонтировавшись и пополнившись новыми бойцами, рота вновь выдвинулась на передовую. Едва стемнело, принялись рыть траншеи, готовить пулеметные гнезда, и всем этим руководил Трошкин. Капитан в это время отдыхал в своей землянке. В недавних боях его сильно контузило, и он несколько дней чувствовал себя плохо: болела голова, в ушах стоял шум, подташнивало. Порошки анальгина с пирамидоном, которые я ему дала, немного облегчили головную боль, а шум в ушах долго не проходил, и я посоветовала ему, пока есть возможность, пойти полежать.

Ночь выдалась темная, сырая, небо сплошь обложило тучами, похоже, что собирался дождь. Но вскоре подул ветер и тучи разогнало, обнажился дальний край звездного неба.

Наша разведка еще с вечера установила, что на стороне противника тоже ведутся земляные работы. Там тоже рыли траншеи, рубили лес и вколачивали в землю колья для колючей проволоки. Вероятно, немцы подбросили свежие силы на свои старые позиции и спешно окапывались. Но, странное дело, с их стороны не было ни одного выстрела, только время от времени вспыхивали осветительные ракеты. Они высоко взлетали в воздух, на несколько секунд освещая окрестное пространство, тогда наши бойцы прижимались к земле и, переждав свет, снова принимались за работу.

Во втором часу ночи наши позиции были готовы, солдаты заняли траншеи и уже оттуда не показывались.

В третьем часу ночи на задание отправилась группа разведчиков во главе с Трошкиным.

Не буду подробно рассказывать, да я и не знаю, как там у них было, скажу только, что Трошкин с заданием справился. На рассвете разведчики приволокли здоровенного фрица в чине ефрейтора. Но так оглушили его, что мне пришлось изрядно повозиться, пока привела его в чувство.

- Шиссен нихт! Шиссен нихт! - забормотал он трясущимися губами, глядя то на меня, то на майора Котлякова, командира полковой разведки.

- Верден нихт шиссен! - строго сказал Котляков.

И ефрейтор с недоверием глянул на усатого майора и притих.

Двое солдат, сопровождавших Котлякова, усадили пленного в "виллис". Перед тем как уехать, майор поблагодарил Трошкина за отлично выполненное задание, потом спросил:

- Все ваши вернулись домой?

- Так точно, товарищ гвардии майор. Пленного взяли без всякого шума.

Прощаясь, майор предупредил командира роты:

- Не исключено, что немцы, хватившись пропажи, начнут контратаковать, так что будьте готовы!

Однако день прошел спокойно. Лишь в седьмом часу вечера противник вызвал огонь артиллерии, и она дважды совершила короткие огневые налеты, не причинив нам вреда.

Назавтра майор Котляков сообщил капитану Неуструеву по телефону, что "язык" оказался весьма осведомленным и что вся группа разведчиков представлена к боевым наградам.

Позднее я наблюдала старшего лейтенанта Трошкина в бою и, признаться, восхищалась им. Смелый, решительный, он, как говорится, не кланялся ни снарядам, ни минам, ни пулям, хотя иногда мне казалось, что в его поведении было что-то наигранное. Но ведь со смертью не шутят!

В минуты короткого затишья, а их бывает на переднем крае не так уж много, Трошкин заходил ко мне в палатку, наблюдал, как я перевязываю раненых, и даже помогал переносить тяжелых.

"Нет, с ним не пропадешь! - думала я, когда мы сидели в овраге. Непременно как-нибудь пробьемся к своим!"

...Не успели мы выбраться из укрытия, впереди разорвалась мина. Трошкин столкнул меня обратно в овраг, и я, упав на камень, ушибла спину, и такая боль прожгла меня, что помутнело в глазах. Сам он остался наверху, прижался к земле, и кусты скрыли его.

Еще несколько мин разорвалось поблизости, потом на минуту-другую стало тихо. Трошкин подал мне руку, и я, превозмогая боль, вскинулась и оказалась рядом.

Сразу же за оврагом начались пшеничные поля. Колосья стояли густой стеной, сникшие под тяжестью спелых зерен, и, раздвигая их, мы ползли вперед, стараясь поскорее уйти из-под обстрела. Миновали наконец поле, показавшееся бесконечным, и стрельба осталась позади.

- Крепись, сестричка, - подбадривал меня Трошкин. - Худо только, что далеко до темноты.

Вдали виднелся гребень леса, и мы пошли туда. Ровные поля чередовались с холмистыми, и перед каждым холмом мы залегали, осматривались, прислушивались, потом вставали и шли дальше. Часа через полтора, когда уже стало смеркаться, мы наконец добрались до леса. Большинство деревьев стояли голые, без крон, с обугленными стволами, а земля сплошь изрыта воронками. Трошкин выбрал воронку поглубже, сказал, что здесь заночуем.

Была у меня фляга со спиртом и две пачки галет. Отпили по нескольку глотков, закусили галетой. Я расстелила на дне воронки плащ-палатку, и мы легли с Трошкиным спина к спине. Устав от долгой ходьбы, разморенная спиртом, я хотела заснуть, когда Трошкин вдруг спросил:

- Это верно говорил про вас командир роты, что вы с первого года войны на фронте?

- Не с первого, а с августа сорок второго.

- Доброволкой?

- Я была на практике в Пятигорске, на ипподроме. Подруги сообщили, что весь третий курс призван в армию. Возвращаться в Саратов было в те дни трудно, и я обратилась в местный военкомат, чтобы меня призвали.

- Почему проходили практику на ипподроме? - удивленно спросил Трошкин.

- Потому что училась в ветеринарном.

- И много на вашем счету спасенных на поле боя?

- Не помню сколько, но порядочно...

- Имели ранения?

- Имела - одно средней тяжести, другое легкое.

- И оставались в строю?

- Что было делать, если рота в беспрерывных боях. Подружку мою, Инну Грошеву, накрыло миной, я осталась одна, а раненых - каждый третий...

Он что-то еще спросил меня, но глаза у меня слипались, голос Трошкина стал какой-то далекий, слова несвязными, я погрузилась в сон.

Спала я плохо. Мне почему-то вспомнился ипподром, обгоняющие друг друга рысаки и среди них мой любимец Гордый, как мы готовили его с молодым наездником Васей Волоховым к призу. Однажды Вася вывел Гордого из денника и я заметила, что лошадь неправильно выносит правую переднюю ногу. Наверное, на проминке Волохов поторопился дать сбой, слишком рано послал бичом и во время проскачки со спокойной рыси на галоп Гордый оступился и захромал. Две недели тогда провозилась я с ним, пока, как у нас говорили, ремонтировала рысака. Два раза в день, утром и вечером, приходила в денник, массировала Гордому ногу, прикладывала компрессы. А на Васю жалко было смотреть - ходил грустный, будто в воду опущенный. Шутка ли, вывести из игры такого великолепного рысака, на которого больше всего делали ставок! Сколько же было радости у молодого наездника, когда я разрешила ему вывести на круг Гордого и лошадь прошлась по нему легко, горделиво, слегка склоняя гривастую голову и грациозно выбрасывая тонкие, будто выточенные ноги в белых чулках. И вот наступает день скачек. Вася Волохов сидит в своей униформе в легкой кошевке. Раздаются удары гонга, и четыре лошади враз срываются с места и несколько минут бегут рядом. На повороте ко второму кругу Гордый резко вырывается вперед и уже явно недосягаем; гул голосов потрясает трибуны. Я вскакиваю с места, бегу задыхаясь к финишному столбу, куда вот-вот должен прискакать Гордый.

"Назад! Сумасшедшая, куда она бежит, ведь он раздавит ее!" - кричат мне с трибун...

...Когда я проснулась, Трошкин стоял, прислонившись к дереву, и курил.

- Что вам не спится, сестричка? - спросил он, когда я подошла к нему. - Поспали бы еще.

- Нет, теперь уже не усну, - пробормотала я. - А вам почему не спится?

- Захотелось курить...

В лесу от большой росы было холодно. В просветах между деревьями еще сквозило звездное небо, и так было тихо вокруг, что даже не верилось, что находимся во фронтовой полосе, на месте недавнего боя. Кто же кого потеснил из леса: наши немцев или они наших?

Мы не стали дожидаться, пока рассветет, и, чуть только забрезжило, решили пойти дальше.

К вечеру, совершенно выбившись из сил, набрели на полуразрушенный хутор. Хата стояла без крыши, пробитая снарядом, а хозяйственные постройки целехоньки.

Трошкин сказал, что дальше не пойдем, ночь может застать где-нибудь в открытом поле. Сперва хотели заночевать в сарае, но решили, что в разрушенной хате безопасней.

Когда мы вошли туда, не обнаружили ни стола, ни табуретки, ни кровати. Только в полутемном углу висела небольшая, затянутая паутиной икона божьей матери с погасшей лампадкой. Видимо, хозяева, покидая жилье, специально оставили икону в надежде, что она охранит дом и они еще вернутся в него.

- Укладывайтесь, а я подежурю, - сказал Трошкин.

- Мне бы только часик один.

- Укладывайтесь, там видно будет!

Он помог мне стащить сапоги, я выжала воду из портянок, разложила их на подоконник сушить и легла. Трошкин тем временем навешивал на крюк дверь. Потом достал из кобуры свой ТТ, извлек обойму, добавил в нее недостающие патроны, поставил пистолет на боевой взвод и сел у порога.