Юрий Кларов - Печать и колокол

• Название: Печать и колокол
• Автор: Юрий Кларов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1981

Историко-приключенческая книга, состоящая из пяти новелл, объединенных общим героем – старым антикваром, который расскрывает о нескольких знаменитых антикварных вещах. Судьбы этих вещей связаны с судьбами мастеров, их создавших, или с жизнью их владельцев, что позволяет автору обращаться к значительным историческим событиям.

---

Никому не пришло в голову вешать, колесовать или топить Петро Менотти. Все понимали, что без такого сведущего человека республике не обойтись. И венецианский Совет Десяти назначил его главным государственным отравителем. На этом высоком и почетном посту он оказал немало услуг Венеции, избавляя ее от многочисленных врагов.

Благородным искусством превращения ядов в звонкое золото неплохо владел и сам метр. Но яды не были его «философским камнем». Метр предпочитал делать золото из духов, помад и румян. Умелые руки метра могли превратить дурнушку в неземную красавицу, заставить всех кавалеров Франции преклонить колени перед женщиной, которую они вчера не замечали.

Метр был всемогущ и богат. Косметика уже дала ему два миллиона франков.

Чем не «магистерия философов»?

Кто из великих алхимиков сделал за свою жизнь столько золота?

Нет, прусский король был неповинен в бедствиях нищего алхимика из Латинского квартала. Кажется, это стал понимать и сам мосье Каэтан. Недаром же последние дни он так заинтересовался наукой о запахах и красоте.

Метр Менотти закрыл глаза, но сон, который в эти часы полновластно царствовал во всех домах Парижа, к нему не приходил.

Проклятая бессонница!

Менотти спустил ноги с кровати, надел халат и зажег свечу. Шаркая по полу комнатными туфлями на толстой подошве, метр направился в свою лабораторию. Он всегда сюда приходил, когда его мучила бессонница.

Метр разжигал камин, садился в кресло и долго не мигая смотрел на длинный узкий стол, заставленный тиглями и ретортами из гессенской глины, штативами, в которых теснились бюретки, железными и фарфоровыми ступками, коническими колбами, воронками, пробирками и стеклянными баллонами для перегонки.

Кастаньетами танцовщиц щелкали пылающие дрова, надрывно гудело пламя в каминной трубе. В комнате постепенно становилось тепло, а затем и жарко.

Когда шея метра покрывалась потом, он открывал шкаф и доставал из него розовые «слезки» сиамского росного ладана, мекку-бальзам из далекой Аравии, греческий бурый опопанакс и прозрачный, как драгоценный камень, перуанский бальзам. Потом он бросал в камин пригоршню истолченных в порошок сухих листьев, лепестков и кореньев. Комната наполнялась запахами раскаленной огнедышащим солнцем пустыни, теплого, как парное молоко, океана, пряным ароматом орхидей и удушливыми испарениями спеленатого лианами непроходимого тропического леса.

Ветер запахов уносил метра за тысячи миль от Парижа.

Шелестели золотым песком волны прибоя. Пронзительно кричали обезьяны. Притаился, готовясь к прыжку, леопард. В зеленом полумраке сладкой прели порхали огромные, невиданные в Европе бабочки.

Африка, Индия, Цейлон, Сиам, Ост-Индия…

И утомленный своими странствованиями метр засыпал.

Но в эту ночь парфюмеру маркизы Помпадур не суждено было уснуть…

Когда Менотти вошел в лабораторию, с кресла у камина поднялся человек в плаще и молча поклонился хозяину дома. Верхнюю половину лица незнакомца закрывала серая маска. Из-под плаща был виден кружевной воротник и расшитый золотом голубой камзол. Вдоль панталон, в полном соответствии с модой, спускались золотые цепочки с брелоками от двух пар часов. В ухе незнакомца переливалась парламутром серьга с жемчужиной. Под плащом угадывались очертания шпаги.

Менотти протянул руку к колокольчику, чтобы позвать слугу, но ночной посетитель перехватил своими железными пальцами его запястье.

– Зачем, метр? – сказал он с иностранным акцентом. – Гастон слишком устал за день. Стоит ли без особой на то необходимости беспокоить его по ночам?

От незнакомца пахло мускусными духами, которые изготовлял в Мадриде Диего. Плохие духи. Они били по обонянию молотом, а молот приличествует лишь кузнецу.

«Испанец? – подумал Менотти. – Нет, не похоже. Испанцы носят серьги с изображением бабочек и стрекоз. Ганноверец? Нет. Ганноверец имеет такое же представление о духах, как обезьяна о рагу из зайчатины. Швед? Поляк? Голландец?»

– Духи мне подарил один испанский друг, – сказал незнакомец. – Они слишком резки и грубы, не правда ли? Но я не привык обижать друзей.

Менотти вздрогнул: уж слишком догадлив этот таинственный человек с жемчужиной в ухе, который, видимо, пробрался сюда через окно, выходящее в сад. Сколько раз метр говорил Гастону, чтобы тот починил ставень и привинтил крючок! Ставень скрипел и стучал от малейшего ветра. Но Гастон, как и все бургундцы, был слишком ленив и беззаботен. Недаром мосье Каэтан шутил, что и ставень и Гастон одинаково ветрены.

Метр потер запястье и поморщился.

– Надеюсь, я не причинил вам боли? – заботливо спросил человек в маске, от внимания которого ничто не ускользало. – Это было бы ужасно!

– Кто вы?

– Ваш покорный слуга, метр, и поклонник вашего таланта.

– Мои поклонники приходят обычно днем, а главное – без маски.

– Увы, это было не в моей воле. Я слишком робок по натуре, – охотно объяснил незнакомец. – Как я мог нарушить ваш покой, когда вы священнодействовали в своей лаборатории? Нет, я бы никогда на это не решился. Сейчас же вас томит бессонница, и вы не прочь немного поболтать. Только это соображение и заставило меня преодолеть робость. Что же касается маски… Вы ведь любите прекрасное, метр, а моя внешность никогда не отличалась красотой…

– И все же я предпочел бы видеть ваше лицо, – резко сказал Менотти.

– Зачем? Что значит лицо? Это та же маска, которую природа надела на душу человека при его рождении.

У незнакомца были изысканные манеры и мягкий голос, но Менотти прекрасно понимал, что ни голос, ни манеры не помешают ему в случае необходимости воспользоваться шпагой, той самой шпагой, которая оттопыривает сзади его плащ. По рассказам, у дедушки метра, главного государственного отравителя Венеции Петро Менотти, голос тоже был слаще меда и мягче гусиного пуха, особенно в те минуты, когда он готов был угостить кого-то своим порошком…

– И давно вы тут?

– Нет, метр, вы не заставили себя ждать.

– Вы предполагали, что я приду ночью в лабораторию?

– Я в этом не сомневался.

– Ах, вон как! Но послушайте, мосье, вам не кажется, что сегодняшняя ночь может закончиться для вас Бастилией или Консьержери?

Незнакомец улыбнулся.

– Не беспокойтесь, метр. Этому помешает все та же робость: я никогда не решусь занять в каземате место, достойное более высокопоставленных лиц. Но мне бы не хотелось нарушать ваш обычный распорядок. Прикажете разжечь камин и достать благовония?

Человек в маске поднял над головой руку и щелкнул пальцами. В то же мгновение парфюмер маркизы Помпадур почувствовал запах дыма. Он обернулся – камин светился багровым светом. За узорчатой железной решеткой, кружась и извиваясь, бежали по поленьям огненные ящерицы.

Затем что-то скрипнуло. Это сами собой распахнулись кованые дверцы шкафа.

И вот уже на столе склянки с благовонными смолами и бальзамами – росный ладан, опопанакс, перуанский бальзам…

Менотти схватил колокольчик и стал неистово его трясти, но тот не издал ни звука.

Метр попытался что-то сказать, но губы его не слушались. Он тяжело опустился на сиденье стула.

Человек в маске небрежным движением руки смахнул со своего лица усы и остроконечную бородку.

– У парижских цирюльников тупые бритвы, – объяснил он, – приходится обходиться без их помощи. Извините, что занялся своим туалетом в вашем присутствии, но я, к сожалению, не только робок, но и забывчив. Уж столько лет хотел избавиться от растительности на лице, а все забываю. Да и недосуг: дела, дела, дела… Иной раз так закрутишься, что и не вспомнишь без посторонней помощи, какой город, какая страна, какой год… Итак, вы желаете увидеть меня без маски?

– Н-нет, – мотнул головой Менотти.

– Вот видите, – улыбнулся незнакомец, – теперь вы уже не хотите того, что хотели минуту назад. Желания людей так же переменчивы, как майский ветер. – Он потер пальцем верхнюю губу и, наткнувшись на вновь появившиеся неведомо откуда усы, брезгливо стер их ладонью. – Проклятая рассеянность! Если бы вы только знали, как она мне мешает! Вы, конечно, не поверите, но однажды я по рассеянности принял какого-то принца или маркграфа за пуделя и потрепал его за уши… Что тогда творилось! Даже вспомнить страшно. Но надо признать, что бедняга действительно смахивал на черного пуделя, хотя хвоста у него, кажется, не было. Однако визжал он по-собачьи, это я хорошо помню. Как будто даже пытался укусить меня за палец. Впрочем, нет. За палец меня хотел укусить не маркграф, а его пудель. Ну да, они стояли рядом, поэтому я и ошибся… Но о чем, простите, мы с вами разговаривали, метр? Ах, да, о маске. Вы уже успели к ней привыкнуть точно так же, как к ней за прошедшие столетия привык я сам.

«Столетия?!» – мелькнуло в голове у Менотти.

– Да, столетия, – подтвердил ночной посетитель, словно читая его мысли. – Если мне память не изменяет, я с ней не расстаюсь уже лет семьсот или что-то вроде того.