Автор неизвестен - Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)

• Название: Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)
• Автор: Автор неизвестен
• Жанр: Древневосточная литература

---

Подали фрукты и вино. В центре стояли два стола. Один из них занял Симэнь, за другим должны были сидеть Боцзюэ и сюцай Вэнь, место которого оставалось пустым. За столом сбоку разместились Ли Чжи и Хуан Четвертый. По правую руку устроились обе сестры. Столы ломились от диковинных яств. В золотых вазах красовались цветы. Тут же расположились певицы.

Только налили вино, появился сюцай Вэнь. На нем были высокая шапка, расшитый облаками зеленый халат, белые туфли и бархатные чулки. Он сложенными руками приветствовал собравшихся.

– Что так поздно, почтеннейший учитель? – обратился к нему Боцзюэ. – Место ваше давно пустует.

– Прошу прощения, господа! – извинялся Вэнь. – У однокашника задержался. Не знал, что меня ищут.

Хуан Четвертый поспешно поставил перед сюцаем чарку и положил палочки. Вэнь занял место рядом с Боцзюэ.

Подали особый суп из потрохов, заправленный молодым луком и зеленью, а к нему рис и кислый консервированный имбирь.

После выступления двоих певцов вино полилось рекой и песням не было конца. Вышли четыре певицы и исполнили два акта «Наслаждаясь искусством на Срединной равнине»[12].

Вошел Дайань.

– Прибыли У Хуэй с Ламэем, – докладывал он. – Принесли чай от барышни Иньэр.

У Иньэр, надобно сказать, жила за домом Чжэнов, через переулок. Узнав, что у сестер Чжэн пирует Симэнь, она сразу же велела преподнести ему чаю.

Симэнь велел ввести прибывших.

– Барышня Иньэр просила поднести вам, батюшка, этот чай, – говорили, отвесив земные поклоны, У Хуэй и Ламэй.

Они открыли коробки. В них был ароматный чай с орехами, каштанами, подсоленными ростками бамбука, кунжутом и лепестками розы.

– Что делает Иньэр? – спросил Симэнь.

– Ничего. Дома сидит, – отвечал Ламэй.

Симэнь попробовал чай и наградил принесших тремя цянями серебра, а Дайаню велел пойти вместе с У Хуэем.

– Ступай пригласи барышню Иньэр, – сказал он.

Не растерялась и Чжэн Айюэ. Она тут же обернулась к Чжэн Чуню.

– И ты иди! Позови сестрицу. Скажи: если не придет, товаркой считать перестану.

– Ой, уморила! – воскликнул Боцзюэ. – Товарка?! По постельным делам, что ли?

– Как вы, почтенный Наньпо, не понимаете человеческую природу! – вставил сюцай Вэнь. – Издревле известно, что подобное тянется к подобному: «Однородные звуки отвечают друг другу, однородные вещи ищут друг друга»[13]. Рожденное Небом стремится кверху, вышедшее из Земли тяготеет книзу. Вот оттого они друг дружку товарками и считают.

– А тебе, Попрошайка, Чжэн Чунь скорее под стать, – заметила Айюэ. – Куда его позовут, там и ты торчишь.

– Ах ты, глупышка! – воскликнул Боцзюэ. – Я ведь старый потаскун. Ты еще в утробе была, а я уж с твоей матерью шился. Все засмеялись.

Повара подали свиные ножки, а также бараний окорок, украшенный свежей зеленью, поджаренный с луком мясной фарш, суп из легкого, потроха и прочее.

Вошли певицы и запели цикл арий «Тьма солдат-бунтовщиков»[14]. Симэнь подозвал певицу, исполняющую партию Инъин, и спросил:

– Ты из дома Ханей?

– А вы ее не узнали, батюшка? – вмешалась Айсян. – Это Сяочоу, племянница Хань Цзиньчуань. Ей только тринадцать исполнилось.

– Да, из нее выйдет толк, – продолжал Симэнь. – Она и теперь смышлена и поет хорошо.

Симэнь велел ей наполнить пирующим чарки. Хуан Четвертый, не зная покоя, потчевал гостей.

Вскоре прибыла У Иньэр. Ее прическу, украшенную бирюзою и рядом мелких шпилек, стягивал жемчужный ободок, из-под которого был выпущен белый гофрированный газовый платок. В ушах красовались золотые серьги-гвоздики. На ней были белая шелковая накидка на застежке, с вышитой каймой, и бледно-зеленая из шаньсийского шелка юбка, отделанная золотой бахромою по подолу. Из-под юбки виднелись черные атласные туфельки, расшитые облаками.

Иньэр с веселой улыбкой отвесила земной поклон Симэню, потом поприветствовала сюцая Вэня и остальных.

– Уморила да и только! – заметил Боцзюэ. – Ему, видите, земной поклон, а нам? Кивнула и ладно. Что мы, пасынки что ли какие? Так-то вы из «Веселой весны» к гостям относитесь! Будь у меня в руках управа, я б на тебя палок не пожалел.

– Вот Попрошайка! – опять вмешалась Айюэ. – Нет у тебя ни стыда ни совести. Больно многого захотел! Неужели тебя почитать, как батюшку?! Только и знает во все свой нос совать.

Все уселись. Иньэр посадили за столом рядом с Симэнем и тотчас же подали чарку и палочки.

– По ком же ты носишь траур? – спросил ее Симэнь, заметив у нее на голове белый платок.

– Как по ком? – удивилась Иньэр. – По вашей супруге, конечно.

Польщенный Симэнь подсел к ней поближе, и они разговорились.

Подали суп, и Айюэ наполнила Симэню кубок.

– Мне еще надо засвидетельствовать почтение матушке Чжэн, – выходя из-за стола, сказала У Иньэр и направилась в покои хозяйки.

Когда она вернулась, хозяйка велела Айюэ уступить ей место за столом, а служанке приказала растопить жаровню, чтобы гостья могла согреть руки.

Снова накрыли столы и подали горячие блюда. У Иньэр откусила пирожного, попробовала супу и, отложив палочки, разговорилась с Симэнем.

– Батюшка, вино порядком остыло, – проговорила она, беря чарку.

Вино тотчас же убрали и принесли подогретого. Чжэн Чунь наполнил чарки Боцзюэ и остальным. Когда выпили, Иньэр спросила Симэня:

– В седмицу панихиду служили?

– Да! – спохватился Симэнь. – Спасибо тебе за чай, который прислала в пятую седмицу.

– Что вы, батюшка! – отозвалась Иньэр. – Мы вам послали далеко не лучший. Только хлопот вам прибавили. Премного вам благодарны, батюшка, за щедрые дары! Мамашу они так растрогали. А мы с сестрицами Айюэ и Гуйцзе накануне седьмой седмицы договаривались опять чаю послать. Не знаю, служили у вас панихиду или нет.

– Да, звали монахинь, – говорил Симэнь. – Дома молились. Из родных никого не приглашали. Не хотели беспокоить.

– Как себя чувствует матушка Старшая и остальные хозяюшки? – поинтересовалась певица.

– Спасибо, все живы и здоровы.

– Придя домой, вы, должно быть, чувствуете себя таким одиноким, – продолжала Иньэр. – Ведь матушка скончалась так внезапно. Сильно тоскуете?

– Еще как! – вздохнул Симэнь. – Не передать словами. Вот тут, позавчера, прилег днем в кабинете и ее во сне увидел, так, право, от слез не мог удержаться.

– Еще бы! Умереть так скоропостижно!

– Вы там интимной беседой заняты, а мы, выходит, скучай, – не выдержал наконец Боцзюэ. – Чарки вина не поднесут. Хоть бы спели. А то я сейчас уйду.

Тут засуетились Ли Чжи и Хуан Четвертый. Сестры Чжэн наполнили чарки и, разместившись у стола близ жаровни, стали настраивать инструменты. К ним присоединилась и У Иньэр. Перед гостями предстали писаные красавицы. Приоткрыв алые уста и слегка обнажив белоснежные зубы, они запели на мотив трехкуплетной арии «Играю со сливы цветком» из цикла категории «чжун-люй» «Белая бабочка», и дивные голоса их слились воедино. Стройное пение, казалось, размягчило бы и камень, разогнало бы и тучи.

– Хоть бы чаркой их угостил, а то только петь заставляешь, – обратился к Боцзюэ Симэнь, когда певицы смолкли.

– Ничего! – протянул Боцзюэ. – Не помрут, небось. Пусть хоть навзничь лягут или вытянутся в струнку, пристроятся на боку или на одной ноге стоят, как петухи, я дело справлю. Или вот еще штучки-случки: конь ретивый скачет по полю, дикий лис мотает шелк, подносит фрукты обезьяна, а рыжий пес, знай, лапу подымает, бессмертный указует путь, полководец полагается на арьергард, подпорка ночью устремилась к дереву. Вот, брат – свидетель, выбирайте любую[15].

– Сказала б я тебе, Попрошайка проклятый! – заругалась Айсян. – Чтоб тебе ни дна ни покрышки, болтун несчастный!

Боцзюэ поставил на поднос три чарки.

– Пейте, дочки! – говорил он. – Сам чарку к губам поднесу. А не будете, вином оболью.

– Я нынче не пью, – заявила Айсян.

– А я выпью, – сказала Айюэ, – но с одним условием: ты сперва встанешь передо мной на колени и получишь пощечину.

– А ты что скажешь, Иньэр? – спросил Боцзюэ.

– Мне что-то нездоровится, – отвечала певица. – Ладно, выпью полчарки.

– Слушай, Попрошайка! – предупреждала Айюэ. – Если не встанешь на колени, хоть век упрашивай, пить не буду.

– Встаньте же, батюшка, ради шутки встаньте, – просил Хуан Четвертый. – Может, она и смилуется.

– Простить не прощу, – отвечала Айюэ. – Дам пару пощечин и тогда осушу чарку.

– Вот ведь негодница! – ворчал Боцзюэ. – Хоть бы почтенного учителя Вэня постеснялась. Пристала с ножом к горлу.

Однако ему ничего не оставалось делать, и он опустился на колени. Айюэ не спеша засучила расшитый рукав, из-под которого показались тонкие, как стрелки лука весной, пальчики.

– Попрошайка проклятый! – заругалась она. – Будешь еще мне грубить, а? Дай слово, да во всеуслышание! А то пить не буду.

– Нет, я больше не посмею грубить тебе, Айюэ, – громко поклялся припертый к стенке Боцзюэ.