Эрик Маккормак - Первая труба к бою против чудовищного строя женщин

• Название: Первая труба к бою против чудовищного строя женщин
• Автор: Эрик Маккормак
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-16210-0

За всем обыденным скрывается некая загадка. Все следы, которые человек оставит за свою жизнь, складываются в некую важную весть. И есть люди, которые превращают реальность в кошмар, да еще пытаются навязать этот кошмар всем нам…

Этот шедевр современной чувственной готики – история Эндрю Полмрака, чья жизнь – отчасти смутный сон, отчасти ночной кошмар – начинается с рокового выбора его матери и заканчивается в объятиях любимой. А все, что уместилось посреди: рождения и смерти, странствия и бури, острова и бездны, кометы и мистические трактаты, женщины, убивающие во имя любви, и возлюбленные, жертвующие своими телами, – извилистый путь познания той загадки, на которой покоится все сущее.

---

– Довольно, – прошептала она. – Довольно, милый!

И она легонько подтолкнула мою голову ниже, мимо того места, где расходятся ребра, мимо сладостной мандалы пупка. Ниже и ниже я скользил по выгнувшемуся навстречу мне телу, соскользнул по животу к месту соединения ног, к мягкой поросли волос, к ее манящему, манящему аромату. Я попытался ввести в расщелину свой язык.

– Нет! – выдохнула она. – Нет!

И начала поворачиваться подо мной, легко скользя, благодаря маслу, перевернулась на сто восемьдесят градусов, и ее голова вынырнула у меня между ног.

Ах! – вот к чему свелись мои мысли. Ах!

Я напряг пенис навстречу ее лицу, навстречу влажному теплу ее губ.

Но снова -

– Нет, – сказала она. – Нет, мой сладкий.

И она продолжала скользить, пока мы не оказались соединены только переплетавшимися ногами: она лежала лицом вверх и головой в изножье кровати, а я уткнулся лицом в подушки.

Чего же она хочет от меня? – недоумевал я. – Чего ждет?

Потом я почувствовал, как она гладит мою правую стопу, приподымает ее и просовывает себе между бедер, почувствовал, как она берет меня за пальцы ноги и начинает осторожно втягивать мою стопу в себя. Я весь затрепетал, отдаваясь мягкому влажному теплу, впитывая ее вздохи, а она раскрывалась медленно, постепенно, пока не приняла в себя все пальцы стопы.

Чуть передохнула, и вновь ее руки принялись за работу, подталкивая внутрь смазанный маслом носок, за ним костлявый свод стопы и огрубевшую пятку. И вот – о чудо – уже и щиколотка вся ушла в нее, вся правая стопа целиком, а она тяжело дышит, пыхтит от усилия, от боли.

Я заставил себя замолчать (до той минуты я повизгивал от возбуждения), и она тоже на миг умолкла.

Потом ее руки опять принялись за меня – теперь за левую стопу, и весь процесс повторился. Как и раньше, сначала она вбирала в себя пальцы, один за другим. Ее дыхание сделалось прерывистым, но медленно и уверенно она продолжала свое дело. Она ввела в себя носок, свод, пятку, щиколотку; масло скользило по маслу, моя левая нога уютно размещалась рядом с правой.

Я боялся, как бы невольным движением, спазмом, не причинить ей вред, а потому лежал совсем тихо, чувствуя, как стопы прилипают друг к другу в теплой, влажной, гибкой трубе. Подобного возбуждения я давно не испытывал, и невольно начал тихонько всхлипывать.

– Т-сс, – сказала она, – тише, мой дорогой.

Я понял, что всхлипывать нельзя, и повиновался ей – лежал тихо, в ожидании. Передышка была недолгой. Вскоре за дело принялись мускулы ее живота, начали затягивать мои ноги, невообразимо – затягивать мои ноги вовнутрь. Дюйм за дюймом, мои икры, а потом и колени, медленно уходили в глубину.

Я изогнул шею, чтобы глянуть на нее, но через плечо различал лишь немыслимо растянутые гениталии с каймой волос, а сверх того – лишь собственные бедра, пухлые мои бедра, которые понемногу исчезали в ней. Моя голова опустилась на место, и я замер. Когда к отверстию подошел смазанный маслом бугор моих ягодиц, ее дыхание сделалось тяжелее, прерывалось порой воплями боли – она напрягалась, впуская меня в себя.

Но если ей было больно, то мне – ничуть. Вся кожа у меня сделалась слегка пунцовой, все тело налилось кровью от нетерпения проскользнуть в нее.

Поглощая мои ягодицы, она испустила громкий вопль, но мышцы ее по-прежнему не знали отдыха. Они продолжали сокращаться, пока я не ушел в нее до талии и все еще погружался. Инстинкт подсказал мне прижать руки к бокам, чтобы облегчить проникновение, и я поспешил это сделать, поскольку скольжение ускорялось. Словно меня тянули канатом – восторженного спелеолога, проникшего в гладкий тоннель вне времени. Даже умащенная грудь и плечи каким-то образом сжались и прошли в нее.

И тут я подумал, впервые подумал, а не умру ли я от этого? Может ли человек умереть от избытка наслаждения? Не это ли чувствует кролик, зажатый узкими, нежными челюстями питона?

Эти мысли промелькнули в моей голове как раз в тот момент, когда процесс внезапно остановился.

Я прислушивался с небывалым напряжением. Тембр ее стонов изменился – с болью смешивалось отчаяние. Я понял, в чем дело: моя голова, лысеющая, пухлая, умащенная голова оказалась чересчур массивной.

Ее воля слабела, тонус мускулов спадал, и я начал выскальзывать обратно, теряя один с трудом отвоеванный дюйм за другим. Я горестно взвыл – потерпеть поражение, когда желанная цель была так близка… Я знал: этого я не вынесу.

И тут она заговорила. Голос ее был так настойчив, так ласков.

– Милый, помоги мне. Пожалуйста, помоги мне, сладкий мой, дорогой!

Да, да, попытался ответить я. Она должна мне поверить, да, обязательно должна поверить, что я всеми силами стараюсь помочь.

Я напряг тело, напряг волю, еще немного, еще! Она содрогнулась и – чудо! – ее мышцы вновь обхватили меня, снова начали втягивать. Вот уже и плечи исчезли внутри, и шея. Я прижал подбородок к груди и в последний раз вдохнул. Мягкая, нежная кожа волной накрыла мои губы, сплющила нос. Я закрыл глаза и услышал, как она вскрикнула в последний раз, великим криком мучительного усилия, торжества и любви.

Дальше – темнота.

Я пролетел сквозь короткий тоннель и упал в шар розового света и матовой воды. Все вокруг меня мощно пульсировало, и тело мое завибрировало в такт. Я пытался выговорить слово, как-то именовать свой восторг. Но слово не выходило – только бульканье, меня уносило прочь от всех слов…

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

Слов… слова… слова достигли меня издали, прервали мой сон.

Нос и рот были закрыты, но я вдыхал чистейший воздух. Я открыл глаза. Я лежал в постели, в белой комнате, залитой солнечным светом. Все тело застыло и болело. С какой-то вешалки свисали трубки, уходили в мою левую руку. Возле постели стоял монитор, на экране пульсировал график.

Человек в белом халате, с длинным лицом, стоял возле кровати и что-то говорил. Голос его хрустел, как автомобильные шины на гравии. На шее у него висел стетоскоп. Рядом стояла женщина в халате медицинской сестры.

Я попытался заговорить.

Медсестра подошла и сняла с меня кислородную маску.

– Очнулись, значит, – сказала она. Я попытался пошевелиться, но левая рука была плотно забинтована и привязана к кровати.

– Где я?

– В больнице Инвертэя, – ответила медсестра. Название показалось знакомым, но я не знал, почему. Мужчина выступил вперед.

– Я – доктор Берне, – представился он. – Вы попали в аварию. Сейчас я закончу осмотр, и тогда медсестра займется вами.

Он посветил мне в глаза фонариком, и тут я еще кое-что вспомнил. Огляделся по сторонам, однако пятна нигде не было видно – оно не таилось в углу, готовясь к новой атаке.

Доктор простучал мою грудную клетку.

– Интересное родимое пятно, – отметил он, проводя по нему пальцами. Он вернулся к изножью кровати и стал что-то записывать. Потом убрал планшет и ушел, сказав на прощанье:

– Завтра зайду, – не столько мне, сколько медсестре.

Пока в палате был доктор, она держалась по-деловому, но тут расслабилась и заулыбалась. Это была коренастая женщина, в очках, с короткими седыми волосами.

– Вы здесь уже два дня, – сказала она и сообщила мне все, что ей было известно. По-видимому, меня обнаружил водитель снегоуборочной машины, который расчищал дорогу в холмах в двадцати милях от Инвертэя. Мой автомобиль вылетел на обочину и врезался в дерево. Я едва не умер от переохлаждения, в правой руке были порваны связки. Мне еще повезло, что руку не пришлось ампутировать.

– В бреду вы много говорили, – продолжала сестра. – Иногда мы снимали маску, чтобы вас послушать, но это были бессвязные слова.

Потом она задала мне положенные вопросы: кто я такой, где живу. Она хотела выяснить подробности аварии, но сколько я ни старался, ничего вспомнить не смог. По мере того как я отвечал на вопросы, боль в руке становилась сильнее. Сестра заметила это, сделала укол морфия и оставила меня в покое.

На следующий день я почувствовал себя лучше, хотя руку все еще дергало. Ее отвязали от кровати и позволили мне вставать и ходить по комнате. Явился полицейский, тоже расспрашивал о подробностях аварии, но я ничем не мог помочь – только гадал, как это могло случиться. Наверное, так же ломал себе голову дядя Норман много лет тому назад, на острове Святого Иуды.

После утренней дозы морфия я прекрасно себя чувствовал. И тут явился очередной посетитель. Это был крупный человек, круглый, как бочка. Бочка в дорогом костюме.

– Мистер Полмрак! Доброе утро. Меня зовут Кактейль – доктор Гордон Кактейль. Зовите меня Гордон, пожалуйста. Я – психолог, – заговорил он, улыбаясь.

Мы уселись рядом на двух стульях у окна. Накануне шел снег, а теперь солнце заливало сиянием окрестные холмы.

– Бёрнз решил, что нам с вами стоит поговорить, – продолжал посетитель. – В таких случаях часто дает себя знать затяжной шок. Пациенту нужно выговориться.