Габит Мусрепов - Улпан ее имя

• Название: Улпан ее имя
• Автор: Габит Мусрепов
• Издательство: «Жазушы»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1982

Роман «Улпан ее имя» охватывает события конца XIX и начала XX века, происходящие в казахском ауле. События эти разворачиваются вокруг главной героини романа – Улпан, женщины незаурядной натуры, ясного ума, щедрой души.

«… все это было, и все прошло как за один день и одну ночь».

Этой фразой начинается новая книга – роман «Улпан ее имя», принадлежащий перу Габита Мусрепова, одного из основоположников казахской советской литературы, писателя, чьи произведения вот уже на протяжении полувека рассказывают о жизни степи, о коренных сдвигах в исторических судьбах народа.

Люди, населяющие роман Г. Мусрепова, жили на севере нынешнего Казахстана больше ста лет назад, а главное внимание автора, как это видно из названия, отдано молодой женщине незаурядного характера, необычной судьбы – Улпан. Умная, волевая, справедливая, Улпан старается облегчить жизнь простого народа, перенимает и внедряет у себя все лучшее, что видит у русских. Так, благодаря ее усилиям сибаны и керей-уаки первыми переходят к оседлости. Но все начинания Улпан, поддержанные ее мужем, влиятельным бием Есенеем, встречают протест со стороны приверженцев патриархальных отношений. После смерти Есенея Улпан не может больше противостоять им, не встретив понимания и сочувствия у тех, на чью помощь и поддержку она рассчитывала.

«…она родилась раньше своего времени и покинула мир с тяжестью неисполненных желаний и неосуществившихся надежд», – говорит автор, завершая повествование, но какая нравственная сила заключена в образе этой простой дочери казахского народа, сумевшей подняться намного выше времени, в котором она жила.

---

– А почему я должна вас ругать?

– Но Торсан предлагал через три дня ехать, а мне хочется пораньше. Город посмотреть… Я же никогда не бывала…

– Конечно! Посмотришь город… Сходите на базар… Да… Для поездки возьмите коляску.

Но Торсан не согласился.

– Нет, апа! В вашей коляске я не поеду, – сказал он. – Если не хотите, чтобы надо мной смеялись, не говорите об этом.

На следующее утро – солнце еще не вставало – тройку темно-серых заложили в тарантас. Торсан с Бижикен ехали на съезд волостных.

Кони с места взяли наметом. «На такой упряжке не стыдно и к белому царю поехать… – подумала Улпан, провожая дочь с мужем. – Как на подбор… Шондыгул знал, каких коней выбрать».

24

В то лето сибанские аулы позже обычного возвращались к своим зимовкам, они задержались на осенних пастбищах, и причина задержки была печальной.

Еще в середине лета Улпан позвала с собой в Каршыгалы Торсана и Бижикен. Несибели, несмотря на восемьдесят своих нелегких лет, была бодрой, хлопотала, чтобы получше принять дочь, свою внучку и ее мужа. Одного взгляда было достаточно – не только бабушкой, скоро она станет прабабушкой… Она улыбнулась – улыбка у нее сохранилась молодая – и сказала: «Мне не надо никаких других милостей… Лишь бы дожить, чтобы расцеловать ребенка, который родится от моей внучки. Хорошо бы – мальчик… Увижу, а потом пусть бог забирает меня к себе».

Но не дождалась Несибели. Говорят, ее последние слова были: «Артыкбай зовет… Ему без меня плохо…» Торсан и Бижикен тоже были на похоронах. Поехал Иманалы – он с Айтолкын не считался, когда молод был, не считался и теперь, когда вместо увесистого шокпара он не выпускал из рук четок.

Мертвым – лежать в земле, а живым – жить… Из Каршыгалы Торсан с молодой женой поехал к своим, земли шайкоз-уаков граничили с поселениями курлеутов. Хоть Бижикен и ждала ребенка, но Улпан понимала: съездить надо, ведь со свадьбы Бижикен не бывала на родине мужа.

А летом, после Кзыл-Жара, Бижикен взахлеб рассказывала матери, каким успехом пользовалась в городе. «Это не я говорю, передаю, что говорили обо мне другие…» Восхищались ее умением вести себя, ее красотой… Кто знал Улпан, не удивлялись – дочь пошла в мать. То, что Бижикен не преувеличивала, подтверждали подарки, которые она привезла с собой. А жена начальника – должен был состояться той, по-городскому называется бал – переодела Бижикен в такое платье, что она сама себя в большом зеркале не узнала, только саукеле оставила на голове… Все хотели с ней танцевать, а она не умела…

Радостное, приподнятое настроение не покидало Бижикен и на джайляу, и Улпан вспоминала свои первые месяцы с Есенеем. Девушки, молодые женщины, не говоря уж о джигитах, тянулись к отау-юрте… Как только солнце шло на закат, собирались возле алты-бакана, качели как один раз поставили, так и не убирали. Улпан прислушивалась… До нее доносились голоса – это пели новые, подросшие Гаухар, Бикен… И, должно быть, взлетали в синеющее вечернее небо – новая Улпан и новая Шынар, такие же близкие, как сестры, подруги. Улпан было грустно, не могло быть не грустно, что ее время прошло, но и такого спокойного счастья она еще никогда в своей жизни не испытывала… Ей хотелось, чтобы скорее появился внук, которого она уже столько раз поила кумысом. Но ждать по всем расчетам оставалось месяца три.

Среди молодежи на джайляу единственный человек не принимал участия в общем веселье. Торсан… Волостной… Не слезает с седла – ездит по аулам. Часто закладывают темно-серую упряжку в тарантас – он собирается в Кзыл-Жар… Писари жаловались, что им ни днем нет покоя, ни ночью. Аульные старшины шептались – Торсан готов заставить их продать последнего коня, лишь бы за аулом, за волостью ни копейки не числилось недоимок.

У Бижикен – не без удовольствия – Улпан замечала свои черты. Хорошо ей – она хочет, чтобы всем было хорошо. Плохо?.. Она постарается пережить это в одиночестве. Осенью из аула Торсана Бижикен вернулась одна и не очень-то веселая. Что там такое случилось? Что она узнала? Улпан не расспрашивала – знала, что бесполезно Может быть, устала с дороги? Так хотелось ей думать, и она старалась отвлечь дочку веселой шуткой, нежной заботой, лаской…

На шутки Бижикен откликалась:

– Апа… Скажи… Когда ты меня носила, я куда тебя пинала? Нет, ты скажи… – не отставала она.

– Е-е, ты сама должна помнить, твои ноги должны помнить, у своих ног и спроси…

– А по ночам я успокаивалась?

– Откуда ты могла знать, день или ночь?

– А больно тебе было?

– Да нет, господи боже ты мой! Я радовалась, когда ты ворочалась. Я думала – ты хочешь поиграть со мной.

– А ты думала – я мальчик?

– Да…

– У меня тоже так, апа.

Но разве можно обмануть мать? Что-то Бижикен утаивала. Уйдя куда-нибудь, а потом вернувшись, Улпан замечала у нее следы тщательно скрываемых слез.

Торсан приехал через два дня после нее – приехал ненадолго, снова собирали в Кзыл-Жаре волостных, хотели посоветоваться, какие меры принять, чтобы пресечь многочисленные случаи барымты[76] и других видов воровства и разбоя. Хоть с Кожыком и было покончено после сибанского похода, но не один Кожык только имел обыкновение выезжать по ночам на дорогу…

Торсан торопился. Только и успел вечером порасспросить Улпан, как боролся с разными темными людьми Есеней. С Торсаном были два бия из уаков, а два писаря допоздна составляли бумаги. На рассвете он уехал. Улпан не знала, заходил ли он к Бижикен, и если заходил, то о чем они разговаривали…

К вечеру после его отъезда Бижикен призналась матери, что ей плохо. А плохо стало еще по дороге домой из аула Торсана.

– У меня живот распирает…

– Айналайн, это бывает – растрясло в тарантасе… Ничего страшного, пройдет. Но, может быть, чтобы не беспокоиться, позовем доктыра?

– Позови, апа…

Говорила она с трудом, делая большие промежутки между словами.

Не одного – трех врачей позвала Улпан из Стапа, из Кпитана. Она не высказывала им своих опасений – неужели выкидыш? Но, кажется, не похоже… Живот у Бижикен раздувало все больше, она тяжело дышала и молча переводила глаза с одного врача на другого. Не понимала, о чем они разговаривают, но надеялась угадать по их лицам, что ее ждет.

Улпан тоже прислушивалась, но из многих слов, непонятных, – прободение, язва, острый живот… – она осознала одно: поздно…

Они не отходили от постели. Улпан, которая тоже безвыходно находилась в комнате Бижикен, казалось, они только добавляют ей мучений…

К утру, когда ей стало совсем плохо, Бижикен, не открывая глаз, сказала:

– Ап-па… Торсан п-под-длец… Я не з-на-ала раньше, а т-теп-перь з-зна-аю. С-смот-три… Ч-тоб его руки м-меня не к-кас-са-лись, ап-па…

Улпан прислушалась – не скажет ли Бижикен еще что-нибудь. Улпан всмотрелась…

И вскрикнула…

Не старая еще женщина, она превратилась в старуху.

Казалось, и слез больше нет, все выплакала. Но слезы снова текли по щекам, стоило ей на рассвете, всю ночь не сомкнув глаз, уйти из дома на кладбище, на могилу Бижикен, еще свежую, не успевшую осесть. Там она проводила весь день, и только к вечеру Дамели уводила ее домой, а если бы не увела, она и ночь могла бы просидеть.

Бижикен оставила мать в полном одиночестве. Никого… Но она была не только матерью Бижикен, она считалась матерью целого рода. По вечерам у нее в юрте собирались женщины, старались отвлечь ее, рассказывали новости. Урожай в ауле ожидается хороший, надеются собрать с десятины не меньше, чем по тридцать пудов, и травостой – богатый… Они считали, что от белой верблюдицы, которую когда-то Шынар подарила Улпан, народилось целое стадо – около тридцати голов! А белый бура стал огромным, как скала! Никого не подпускает к себе, кроме Жапека!

Они хотели от всей души подбодрить ее, но, сами того не подозревая, наносили ей новые раны:

– Е-е… Чем про верблюдов, сказала бы лучше о табуне темно-серых, в яблоках. Есеке гордился – за своего Байшубара, от которого пошло потомство, он отдал двадцать жеребых кобыл! И конь оправдал такую цену! Байшубара на зимней охоте никто не мог бы заменить, он волков не боялся!

Вступала другая:

– Эти темно-серые и нашу айналайн – Бижикен – примчали в последний раз домой. Рассказывают, она, когда ездила в аул к уакам, велела запрягать тройку, а Торсана оставила, сказала – ты сам как-нибудь доберешься…

При дорогом имени Бижикен, при имени Торсана Улпан снова начинала плакать… Ей не давали покоя последние слова Бижикен, сказанные перед самым концом, что Торсан оказался подлецом… Что такое она узнала? Бижикен не была вздорной девчонкой, которая по пустяку может обидеться. Чего не могла простить она Торсану?

Сам он, ничего не подозревая, приехал в аул после похорон. Нарочных за ним посылали в Кзыл-Жар, в его родной аул – и нигде не могли найти. А ждать было нельзя. Торсана весть о смерти Бижикен сразила наповал. Он осунулся, побледнел. Три дня он почти не уходил с кладбища. Трогательную заботу проявлял об Улпан, готов был исполнить любое ее желание, только – желаний у нее не было.