Джин Вулф - Цитадель автарха

• Название: Цитадель автарха
• Автор: Джин Вулф
• Издательство: Эксмо-Пресс
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2000
• ISBN: 5-87917-072-1

Как утверждает Джин Вулф, рукопись этой книги неведомым образом попала к нему из далекого будущего, и он – не автор ее, а лишь переводчик. Читателю, в чьих руках она окажется, предоставляется уникальная возможность пройти бок о бок с ее главным героем трудный и опасный путь, пережив неповторимые приключения. Здесь Северьян, бывший подмастерье гильдии палачей, странствует во времени и пространстве. Среди петляющих улочек Тракса, на горных тропах или в самом пеклебоя будьте внимательны – ведь любая, с первого взгляда незначительная деталь может послужить ключом к разгадке одной из тайн, что разбросаны по всему тексту. И когда ваши дороги наконец разойдутся, вы еще долго будете глядеть вслед удаляющейся фигуре, гадая, тот ли это Северьян, что казался такимзнакомым вам и самому себе…

---

У меня не было никакого оружия. При обычных обстоятельствах я не стал бы особенно беспокоиться из-за встречи с одиночкой, даже не имея оружия, – тем более в таком месте, где слишком тесно и мечом не размахнешься. Но я знал, что потерял много физических сил, и обнаружил, что голодание лишает человека и отваги или, возможно, отвлекает на себя часть духовной стойкости, а на остальные нужды остается меньше энергии.

Как бы там ни было, я осторожно приблизился, двигаясь бочком и бесшумно, пока не увидел его. Он лежал распростертым, подогнув одну ногу под себя и вытянув другую. У его правой руки валялась короткая сабля, кожаный ремешок которой еще висел на запястье. Простое забрало воина слетело с его головы и откатилось на шаг в сторону. Муха карабкалась по сапогу воина, пока не доползла до обнаженной плоти под коленкой и снова взлетела со звуком крошечной пилы.

Конечно, я понял, что воин мертв, и почувствовал облегчение, но ощущение одиночества вернулось ко мне, хотя я и сам не сознавал, что оно временно уходило. Я взял солдата за плечо и перевернул. Тело еще не распухло, но запах смерти пусть еле уловимо, но уже распространялся вокруг. Лицо воина размякло, словно восковая маска у огня. Сейчас невозможно было сказать, что выражало оно перед смертью. Воин был молодым, светловолосым – красивое, простое лицо. Я поискал смертельную рану, но не нашел.

Лямки его ранца были затянуты так туго, что я не смог ни стащить его, ни даже ослабить узлы. Тогда я вытащил его нож и перерезал ремни, а нож затем воткнул в ствол дерева. Одеяло, обрывок бумаги, почерневшая от огня сковородка с ручкой, две пары голубых чулок (очень кстати!) и, что важнее всего, луковица и полкраюхи темного хлеба, завернутые в чистую тряпицу, а также пять кусков сушеного мяса и кусок сыра, завернутые отдельно…

Сначала я принялся за хлеб и сыр. Мне приходилось делать над собой усилие, чтобы есть не торопясь. Откусив трижды, я вставал и прохаживался взад-вперед несколько раз. Чтобы разжевать хлеб, требовалось немало сил. Вкус был точно таким же, как у черствого хлеба, входившего в рацион наших узников в Башне Сообразности, – хлеба, который я иногда воровал скорее из злого озорства, чем от голода. Сыр оказался сухим, пахучим и соленым, но все равно потрясающе вкусным. Мне подумалось, что я никогда еще не едал такого вкусного сыра и никогда больше не попробую. Я словно поглощал самую жизнь. Захотелось пить, и я узнал, как хорошо утоляет жажду лук, стимулируя работу слюнных желез.

К тому времени, как я добрался до мяса, которое тоже было очень соленым, я уже насытился настолько, что смог задуматься, не стоит ли оставить пищу на вечер. В конце концов я решил съесть один кусочек немедленно, а четыре оставить на потом.

С раннего утра стояло безветрие, но сейчас подул легкий бриз, который охлаждал мне щеки, шевелил листву и поднял с земли клочок бумаги, выброшенный мною из ранца воина. Бумага прошелестела по мху и опустилась рядом с деревом. Не переставая жевать и глотать, я поднял листок. Это было письмо; вероятно, солдат не успел отправить его или не закончил. Почерк оказался угловатым и более мелким, чем я ожидал, однако, может быть, он писал такими маленькими буквами, чтобы уместить как можно больше слов на этом клочке, а другого листка у него не было.

«О моя возлюбленная! Проделав большой марш-бросок, мы находимся в сотне лиг к северу от того места, откуда я писал тебе в прошлый раз. Мы не голодаем и днем на холод не жалуемся, хоть по ночам, бывает, и мерзнем. Макар, о котором я рассказывал тебе, заболел, и ему разрешили остаться. Тогда очень многие сказали, что тоже больны, но их заставили шагать впереди нас, под конвоем, без оружия и с двойной поклажей. Все это время мы не видели признаков асциан, и лохаг сказал, что наш переход закончится только через несколько дней. Мятежники убивали караульных три ночи подряд, так что нам пришлось поставить по три человека на каждом посту да еще разослать патрули за пределы лагеря. Меня назначили в патруль в первую же ночь, и это оказалось весьма неприятным занятием-я боялся, что в темноте один из моих же товарищей перережет мне горло. Так я и провел все время, спотыкаясь о корни и прислушиваясь к песне у костра:

На кровью политой земле
Мы завтра будем спать,
А потому сегодня, друг,
Не стоит унывать.

Не грех напиться допьяна:
Ведь завтра будет бой.
Пусть смерть несущая стрела
Минует нас с тобой.

Трофеев воз тебе и мне
Хочу я пожелать —
На кровью политой земле
Мы завтра будем спать.

Конечно, мы никого не обнаружили. Мятежники называют себя «Водалариями» в честь своего лидера. Говорят, они отменные бойцы. Им хорошо платят, их поддерживают асциане…»

2. ЖИВОЙ СОЛДАТ

Я отложил наполовину прочитанное письмо в сторону и поглядел на человека, написавшего его. Смертельный выстрел попал точно в цель, и теперь солдат глядел на солнце потухшим взглядом голубых глаз (один будто моргнул, другой же был широко открыт).

Мне давно следовало вспомнить о Когте, но почему-то я этого не сделал. Наверное, я слишком увлекся грабежом пищевого довольствия из ранца убитого и потому не подумал о другой возможности – разделить трапезу между спасителем и возвращенным к жизни. Теперь, при упоминании о Водалусе и его соратниках – убежден, они бы выручили меня, если б только мне удалось их найти, – я сразу опомнился и достал Коготь. Казалось, он ярко блестел под лучами полуденного солнца – впервые с тех пор, как он лишился своей сапфировой оболочки. Я прикоснулся Когтем к мертвому солдату, потом, сам не знаю, под действием какого импульса, вложил талисман ему в рот.

Однако и на этот раз ничего не произошло. Тогда, зажав Коготь между большим и указательным пальцами, я воткнул его острый конец в лоб солдата. Он не шевельнулся, не задышал, но на коже выступила кровь, живая, свежая, густая кровь, перепачкавшая мне пальцы.

Я вытер руки об листья и собрался было вновь приступить к чтению письма, но вдруг услышал хруст ветки откуда-то издалека. Мгновение я находился в нерешительности. Спрятаться? Убежать? Приготовиться к сопротивлению? Но шансов спрятаться было мало, а вечно убегать мне надоело. Я взял в руки саблю мертвого солдата, надел плащ и стал ждать. Никто не появился – так, во всяком случае, мне показалось. В кронах деревьев завывал ветер. Муха, похоже, улетела прочь. Наверное, то был просто олень, пробиравшийся сквозь заросли. Я уже давно странствовал без оружия, пригодного для охоты, и совсем забыл о дичи. Поглядев теперь на саблю, я пожалел, что это не боевой лук.

Снова послышался шорох, и я обернулся.

Звук шел от солдата. Казалось, его била дрожь, и если бы я не видел его трупа, то решил бы, что у него предсмертные судороги. У солдата тряслись руки и что-то булькало в горле. Я наклонился к нему, прикоснулся к лицу, но оно оставалось холодным, как раньше, и я испытал импульсивное желание развести костер.

В ранце не нашлось ничего пригодного для добывания огня, но я знал, что огниво должно быть у каждого солдата. Пошарив в его карманах, я нашел несколько аэсов, подвесной циферблат солнечных часов, фитиль и кремень. Под деревьями лежало много сушняка, так что была опасность спалить весь лес. Я вручную расчистил небольшую площадку руками, сгреб в центр сухие веточки и поджег их. Потом набрал крупных сучьев, наломал и подбросил в костер.

Огонь занялся ярче, чем я ожидал. День клонился к вечеру, скоро совсем стемнеет. Я взглянул на мертвеца, его руки перестали дрожать, и теперь он лежал тихо. Кожа на его лице стала чуть теплее – конечно, только из-за близости костра. Пятнышко крови на лбу высохло, но вроде бы поблескивало в лучах заходящего солнца, напоминая рубин, выпавший из сокровищницы. Хотя костер почти не давал дыма, он казался мне курильницей благовоний. Дымок поднимался вертикально вверх, как из кадила, и скапливался в сени деревьев. Эта картина что-то смутно напоминала мне. Я отогнал неясные мысли и стал собирать топливо, пока не натаскал целую гору дров, чтобы хватило на всю ночь.

Вечера здесь, в Оритии, были не такими холодными, как в горах или даже в районе озера Диутурн. Поэтому хотя я и помнил об одеяле, найденном в ранце мертвеца, но не испытывал в нем потребности. Возня с костром согрела меня, съеденная пища укрепила, и некоторое время я шагал в сумерках взад-вперед, размахивая саблей, ибо такие воинственные жесты соответствовали моему настроению. Но я все время старался, чтобы костер находился между мной и мертвым солдатом.

Воспоминания, как я уже упоминал в этой хронике, всегда проходили предо мной так отчетливо, что казались галлюцинациями. В тот вечер я почувствовал, что могу раствориться в них и погибнуть, ибо моя жизнь может превратиться из линии в кольцо, и на этот раз я не мог не поддаться этому сладостному искушению. Все, что я до сих пор описывал, окружило меня со всех сторон, столпилось плотной стеной, умножившись тысячекратно. Я увидел лицо Эаты, его руку, покрытую веснушками, когда он пытался проскользнуть сквозь прутья решетки на воротах некрополя; увидел шторм, бушевавший среди башен Цитадели, яркие вспышки молний; ощутил на лице дождь, холодный и освежающий, как утренняя чашка чаю в нашей трапезной. Голос Доркас прошептал мне: