Дэн Симмонс - В поисках Келли Дейл

• Название: В поисках Келли Дейл
• Автор: Дэн Симмонс
• Жанр: Научная Фантастика

---

Один из случаев, связанный с Келли Дэйл, произошел в «неделю изучения окружающего мира», которую муниципалитет устроил для шестиклассников, как только в бюджете появились средства на организацию экскурсии. На самом деле мы изучали природу и до этого похода, изучали на протяжении нескольких недель, но мои ученики навсегда запомнили путешествие вдоль Переднего хребта Скалистых гор и настоящие ночевки в старой лесной сторожке. Образовательная программа гордо именовала эти три дня и две ночи пеших переходов и полевых исследований «Практическими занятиями по ознакомлению и правильному восприятию окружающей среды». Дети и учителя называли их просто «эконеделей».

Я отчетливо помню тот теплый сентябрьский день, когда впервые привел класс, в котором училась Келли Дэйл, в горы. Дети уже побывали в сторожке и оставили на койках веши; затем мы совершили несколько недальних ознакомительных экскурсий, а за час до обеда я отвел ребят к бобровой запруде примерно в четверти мили от хижины, чтобы взять пробы на кислотность почвы. И вот я указал детям на заросли кипрея (Epilobium angustifolium, как я объяснил, потому что никогда не боялся добавлять в сосуд немного латыни), в изобилии росшего вдоль изломанного берега пруда, и заставил их найти легкие пушинки семян, скопившихся на земле или скользивших по водной глади. Потом я показал им золотые листья осины и объяснил, почему они «дрожат», то есть поворачиваются изнанкой: секрет здесь в том, что верхняя поверхность листа не получает достаточно солнечного света для полноценного фотосинтеза, поэтому лист прикрепляется черенком к ветке под таким углом, чтобы свет падал на обе его стороны. Еще я рассказал, что осины размножаются побегами, прорастающими из корней, поэтому большая осиновая роща, которой мы как раз любовались, в действительности является единым организмом. Потом мы разыскали поздние астры и дикие хризантемы, ожидавшие тех дней, когда безжалостные зимние ветры убьют их, и я попросил учеников найти красные листья лапчатки, земляники и герани.

Именно тогда, когда дети снова собрались вокруг меня тесным кружком, демонстрируя мне собранные букеты красных листьев и пучки веток, облепленных чернильными орешками-галлами, Келли Дэйл неожиданно спросила:

– А почему мы ко всему пришпиливаем бирки? Я помню, как вздохнул.

– Ты имеешь в виду — учим названия растений?

– Да.

– Имя — инструмент познания, — ответил я словами Аристотеля, которые уже много раз приводил в работе с классом. — Давая предметам свои наименования, мы учимся различать сущности.

Келли Дэйл чуть заметно кивнула и посмотрела на меня в упор, а я в который уже раз удивился резкому контрасту между ее удивительными, неповторимыми, ясными зелеными глазами и ничем не примечательной дешевой курточкой и вельветовыми брюками из «Кей Март»4.

– Но ведь все названия невозможно запомнить, — промолвила она так тихо, что другим детям пришлось наклониться вперед. Это был один из тех редких моментов, когда на теме урока сосредоточился весь класс.

– Да, выучить названия всех растений действительно невозможно, — согласился я. — Но если знаешь хотя бы некоторые из них, можно получать больше удовольствия от общения с природой.

Келли Дэйл покачала головой — почти нетерпеливо, как показалось мне тогда.

– Вы не понимаете, — сказала она. — Если вы не знаете всю природу, вы не сможете понять даже малую ее часть. Природа это… все. В ней все связано. И мы тоже являемся частью природы, которую изменяем одним своим присутствием, одним тем, что пытаемся понять ее…

Она замолчала, я же буквально онемел. Это, несомненно, была самая длинная речь, какую я когда-либо слышал от Келли. То, что она сказала, было абсолютно точным, но — я чувствовал это — имело довольно слабое отношение к тому, чем мы занимались в лесу.

Пока я искал ответ, который был бы понятен всем, Келли снова заговорила.

– Я вот что хотела сказать, — добавила она, больше раздраженная своим неумением объяснить, чем моей неспособностью понять. — Выучить часть этих вещей — все равно что разорвать на кусочки ту картину, о которой вы рассказывали во вторник… Ну, там где нарисована женщина…

– Мона Лиза, — подсказал я.

– Да. Так вот — это то же самое, что разорвать Мону Лизу и раздать всем людям по кусочку, чтобы каждый мог понять всю картину и полюбоваться ею.

Она снова остановилась и слегка нахмурилась; может быть, ей не понравилось собственное сравнение, а может быть, она была недовольна тем, что вообще заговорила.

Почти целую минуту в осиновой роще на берегу бобровой запруды стояла тишина. Признаюсь, я был совершенно огорошен. Наконец я спросил:

– Что ты предлагаешь, Келли?

Я полагал, она вообще не ответит — таким задумчивым, ушедшим в себя казалось мне ее лицо. Но наконец Келли тихо сказала:

– Закрыть глаза.

– Что? — переспросил я.

– Я предлагаю всем закрыть глаза, — повторила Келли Дэйл. — Если мы хотим видеть все, что нас окружает, мы должны обходиться без помощи умных слов.

Больше никто ничего не сказал, и мы все закрыли глаза — целый класс совершенно нормальных, неуправляемых одиннадцатилеток и я — их учитель. До сих пор я помню богатство ощущений и запахов, нахлынувших на меня в следующие несколько минут: доносящийся с вершины холма острый, карамельно-скипидаровый запах смолистой сосновой заболони; нежно-ананасовый аромат аптечной ромашки; пряный дух сухих осиновых листьев из рощи; сладкое благоухание гниющих на поляне последних грибов — млечников и сыроежек; влажный, йодистый дух ряски из пруда и — как фон — едва заметный аромат нагретой земли и старой хвои у нас под ногами. Я помню солнечное тепло, ложившееся тем далеким теплым сентябрьским днем на мое лицо, на руки, на ноги в хлопчатобумажных брюках. Звуки, которые я слышал в те несколько минут, я тоже вспоминаю столь же отчетливо и ясно, как и любые слова, какие я когда-либо слышал. Вот негромко плещет вода, переливаясь через слепленную из грязи и веток бобровую плотину; шелестят под ветром сухие плети ломоноса и высокие стебли горечавки; в лесу на склоне горы стучит дятел, и вдруг — так внезапно, что у меня даже перехватывает дыхание — раздается хлопанье крыльев канадских гусей, которые проносятся низко над прудом и, так и не подав голоса, поворачивают на юг, к шоссе, где расположены озера побольше.

Я до сих пор уверен, что, даже когда гусиная стая пронеслась над самыми нашими головами, ни один из нас не открыл глаз, боясь разрушить ткань волшебного заклинания. Мы как будто открыли для себя совершенно новый мир, и каким-то образом — непонятно, непостижимо и тем не менее бесспорно — Келли Дэйл стала нашим проводником.

* * *

Чтобы найти дорогу в Боулдер, мне пришлось дождаться рассвета. Ночь была слишком темной, лес — слишком густым, да и моя голова все еще болела слишком сильно, чтобы я рискнул спускаться с горы в темноте. «Кроме того, — подумал я с кривой улыбкой, — в темноте я могу свалиться в какую-нибудь шахту».

Когда взошло солнце, моя голова все еще разламывалась, а лес вокруг по-прежнему оставался очень густым — в нем не было ни дороги, ни тропы, по которой Келли Дэйл могла бы пригнать сюда джип — но я, по крайней мере, мог видеть, куда еду. На джипе я обнаружил множество царапин и небольших вмятин, порожек был погнут, эмаль кое-где облупилась, а на правой дверце красовалась длинная уродливая борозда, но все это были, так сказать, старые раны. Никаких следов падения в трехсотфутовую шахту на машине не оказалось. Ключи торчали в замке зажигания. Бумажник по-прежнему хранился у меня в кармане. Туристское снаряжение все так же кучей лежало в грузовом отсеке джипа. Быть может, Келли Дэйл и была сумасшедшей, но она ничего у меня не украла.

Накануне вечером я добирался до шахты около часа. Теперь, чтобы вернуться в Боулдер, я потратил почти три часа. Дорога через Сахарную Голову и Золотую гору, пролегавшая к северо-востоку от Джеймстауна и доходившая почти до шоссе Два Пика, была поистине адской, и я терялся в догадках, зачем Келли Дэйл понадобилось тащить меня так далеко. Если только… если только падение в шахту мне не пригрезилось, и она нашла меня где-то совсем в другом месте. Что не имело совершенно никакого смысла.

В конце концов, я выбросил это из головы, отложив решение загадки до тех пор, пока не доберусь домой. Чтобы начать день, мне необходимо было принять душ, проглотить пару таблеток аспирина и выпить полстаканчика чистого скотча — обычно только после этого я начинал чувствовать себя более или менее сносно.

Мне следовало почуять неладное задолго до того, как я доехал до Боулдера. Дорога в каньоне Левой Руки, которую я наконец увидел, когда выбрался из леса, и на которую свернул, держа путь на восток, была какой-то не такой. Теперь-то я понимаю, что должно было броситься мне в глаза: вместо гладкого асфальта под колесами автомобиля была небрежно залатанная бетонка. Ресторан Гринбрайера, стоявший на выезде из каньона у обочины тридцать шестого шоссе, тоже выглядел странно. Оглянувшись назад, я увидел, что площадка для автомобилей была значительно меньше, чем я ее помнил, крыльцо и входная дверь выкрашены в другой цвет, а на том месте, где вот уже несколько лет находился цветник, вырос высокий пирамидальный тополь. Кое-какие мелочи на коротком перегоне до Боулдера — например, слишком узкая обочина шоссе и завод «Бичкрафт» у подножия холмов, выглядевший как только что построенный, хотя он был закрыт уже лет десять — тоже должны были меня насторожить. Но я лелеял свою головную боль, размышлял о Келли Дэйл и своей неудавшейся попытке самоубийства, поэтому ничего не заметил.