Ярослав Астахов - Черные врата

• Название: Черные врата
• Автор: Ярослав Астахов
• Жанр: Современная проза

Есть грозное и величественное предание, которое хранит церковь. Если на Гроб Господень в Иерусалиме на праздник Пасхи сходит Небесный огонь – мир сей простоит еще, по крайней мере, текущий год. Но год, который будет отмечен тем, что Огонь не сойдет на Гроб… это и будет срок Битвы. Последней… той, о которой сказано в Откровении Иоанна. Однажды нисхождения Огня не произойдет. И это будет последнее предупреждение, последний призыв от Бога – покаяться. Как это воспримет мир? Придет в ужас? Ударится в повальную панику? Придумает какое-нибудь «объяснение» или подлог и снова примется обманывать себя, но уже «танцуя на самом краю»? Или, все-таки… Ярослав Астахов, автор «Крушения Лабиринта», мистического романа о глубинах прошлого, теперь устремляет взгляд в будущее. Возможно, что в уже недалекое.

---

Из под ноги выпадает камень, что показался опорой вполне надежной. И катится камень вниз, и тело кудесника скользит вослед, медленно… пока медленно. Руки рефлекторно пытаются впиться в лед, растопыриваются и скрючиваются бесчувственные почти от холода пальцы.

Ладони левой везет. Она попадает в узкий зазор между выступом льда и камнем. Доносится до сознания тупо боль, причиненная острой гранью. Кисть вроде бы и зажало, но хват ее неудобен и напрягаются все мышцы руки, выдерживая вес тела.

Камень, который не удержал этот вес несколько мгновений назад, – стукается в это время где-то далеко внизу, четко и приглушенно. Наверное, сейчас он как раз достиг одного из торчащих из-подо льда черных лезвий.

Падение остановлено, думает кудесник, но только – что делать дальше? Свободная рука не может нашарить под снегом ни одного выступа, на который можно было бы подтянуться. Ребра подошв ботинок тщетно скребут об лед, не обретая и самомалейшей нигде опоры. Четыре пальца руки, которая удерживает над бездной, все более немеют от холода… почти уже не чувствуется и боль, какую причиняет им острый край.

…Держаться!

Как, спрашивается, собирается он держаться, если он перестанет чувствовать эти пальцы?

Держаться!..

Да ведь зачем держаться, если конец все равно известен?

Чем-нибудь занять мозг.

Успокоиться. Достичь состояния покоя. Тогда, может быть, покой подскажет ответ.

Конец известен… и, все-таки, что может произойти до этого? Ну разве только скрежет зубовный и холодная дрожь. Быть может, и какие-нибудь галлюцинации под конец… А, черт бы с этим со всем, если бы не дело, которое привело сюда! (Да, вот именно в том и дело, что – черт. )

Быть может, попросить духов места…

– Каскадер! Ого! Галлюцинации уже начались? Для них рановато, вроде бы.

– Ка-ска-дер!

Хоть голос и грубоват, но скорее напоминает мальчишеский, нежели мужской. Этакий задорный и звонкий, он, кажется, доносится откуда-то сверху. Не с той ли самой террасы, на которую стремился попасть кудесник?

И которая оказалась вдруг такой неприступной. Хотя и выглядела снизу красивой и… какою-то даже ласковой, безобидной.

Кому ж оттуда кричать? Да еще – по-русски? Вокруг огромный и вертикальный лабиринт изо льда и снега. Угрюмый нелюдимый красавец – печально известный К о йлас. Местные жители (обитатели далеких предгорий, подступов, разумеется – здесь-то никто не выживет!) даже и они, неприхотливые и привычные ко всему, называют Койлас горою смерти.

И это не удивительно. Потому что Койлас на самом деле – это Гора Черных Врат… С какой же целью человек обречет себя на блуждание в этих ясных безысходных просторах? Голову свернуть, разве что. Впрочем, ведь и такое может прийти в нее, в эту голову, в последние времена. Даже и с весьма большой вероятностью. Но и тогда русского должно бы остановить классическое: зачем же ездить так далеко?

Вот разве только…

– Сейчас я брошу тебе веревку!

Как неотступна эта галлюцинация… Кудесник все-таки задирает голову, смотрит вверх. И успевает заметить: у края недосягаемого карниза мелькнуло что-то, напоминающее черный отблескивающий шар. И после этого громко шуршит по матовой ледяной стене, разматываясь, брошенная веревка.

Моток ее подан грамотно. Он падает не прямо на голову кудеснику, а чуть в сторону от него. Не ослепляя стронутым с места снегом и мелкими ледяными осколками. Кудеснику достается за воротник снега только чуть-чуть, когда спаситель осторожно подводит к его руке трос, перемещая его вдоль кромки, уже неподвижный и раскрутившийся.

Профессиональный спасатель?

Кудесник овладевает веревкой.

Но только это оказывается не трос, а это… веревочная лестница!

Все же галлюцинация?

Кудесник укрепляется в этой версии, потому что вдруг слышит негромкий звук работающего мотора и чувствует, что трогается вместе с этой невероятной лестницей, за которую он уцепился, вверх. По-видимому, он все-таки сорвался с неприступной стены и умер. А происходящее с ним – лишь местный и современный вариант хароновой ладьи или возносящих к Одину крылатых валькирий.

…Какое счастье стоять ногами на горизонтальной поверхности, а не висеть над бездной!

Кудесник стряхивает перчатки, он растирает руки, трясущиеся от холода и усталости, обжигающим снегом. А то ведь он уже и вовсе перестал чувствовать свои замерзшие пальцы. Когда кровообращение восстанавливается, несколько, он прижимает ладони к ледяным ушам, согревая их.

Он просто не способен делать сейчас ничего другое. Но краем глаза кудесник рассматривает, конечно же, своего спасителя. Какой-то странный глухой и шарообразный шлем, каких он не видал раньше. (А может, все-таки видал, но в кино.) У этого шлема черное и абсолютно непрозрачное для взгляда извне забрало. Обмундирование же у его носителя темно-синего цвета, хорошо пригнанное. Покрой наводит на мысль о чем-то типа спецназа… майорская звезда на погонах. На кожаном ремне через плечо «Кедр», из полукобуры торчит плоская рукоять ПСМ. Стройная фигура спасителя чуть ниже среднего роста.

Спаситель грациозным движением расстегивает свой странный шлем и небрежно бросает в снег.

– Ты не собираешься знакомиться, каскадер?

И на ветру вдруг полыхают рыжие волосы, словно пламя.

– Ты… женщина?

А он ведь ожидал чего-то подобного!

Потому что знаки предсказывали…

Кудесник просто не признавался себе, что ждет.

…Пологий и долгий путь убегает вверх. К рельефному седловидному проему в косом оснеженном гребне. Сквозь эти величественные белые врата сияет, мягко и трогательно, хрустальный горный закат.

Кудесник радуется предстоящему восхождению – подобные дороги не кажутся ему, теперь, трудными. Кудесник отмечает опытным уже взглядом, что не ожидается на этом отрезке впереди особых препятствий.

Майор, идущая перед ним, останавливается вдруг.

Он тоже прекращает идти и взглядывает на нее, перестав слышать хруст снега у нее под ногами. Рыжеволосая смотрит вниз, туда, где проступает на снегу в тени вертолет – изящной хвостатой лодочкой. Все еще можно различить пунктир веревочной лестницы, которая идет от машины по снегу до кромки террасы, где исчезает, растворяясь во мраке бездны.

– Прости, вертушечка! – серьезно и чуть печально говорит в пространство красавица. И словно б ей действительно хочется, чтобы машина ее услышала. – Где-то на тебе стоит, скорее всего, встроенный маячок. Сюда отправятся нас ловить. А я бы никому не желала… оказаться в этих местах – сейчас.

И в следующее мгновение огненная багровая роза расцветает на месте стройного силуэта. Клубится облако взрыва. Краткий огонь поспорил одно мгновение с покойным долгим огнем заката и растворился, и только гром еще играет в горах.

И стронулась где-то в темноте и течет, судя по порыву ветра и шелесту, разбуженная лавина.

Майор уже повернулась и продолжает путь. Кудесник догоняет ее и идет с ней рядом.

И медленно становился ближе седловидный проем, и параболические края его возносятся в алое, и восходящим кажется, что эти отвесные пики гигантских врат становятся все острей и величественней.

2. ТУДА И ОБРАТНО

Кудесник заворожено смотрит, как вздрагивают яркие языки, приплясывая на черных сучьях… Он так устал в этот день. Но это не обременительная усталость, скорее – добрая. Такого рода истома охватывает к исходу дня, когда ты хорошо поработал и в целом собой доволен.

В руке кудесника жестяная кружка. В ней раскаленный чай, зеленый и крепчайше заваренный. В него добавлен еще и местного производства ром. Не Бог весть какого качества, но кудеснику кажется, почему-то, что это именно как раз то, что ему сейчас нужно.

У этого рома грозное и наивное наименование: Кухри. Так называется местное холодное оружие, род меча, короткое и изогнутое на манер крыла чайки, расправленного во взмахе.

С такою же добавкой пьет чай и красавица Майор.

И точно такую смесь держит в ладонях в кружке старик Игумен…

Сознание Кудесника блаженно и оно пусто. Ему теперь уже и не странно, что их занятия стали вдруг именами – по молчаливому соглашению их друг с другом: Кудесник, Майор, Игумен… Так этому и следует быть, вероятно, в последние времена.

Ведь это время суда. А Тот, в Чью руку передан суд – Он сказал: по плодам узнаете их… О чем это я, однако? – вдруг мысленно спрашивает себя Кудесник. – Едва ли нам осталось жить дольше, чем несколько еще дней… какие уж тут плоды?

Ну и пусть…