Елена Арсеньева - Великая ревность великой женщины (Екатерина II – Александр Дмитриев-Мамонов – Дарья Щербатова. Россия)

• Название: Великая ревность великой женщины (Екатерина II – Александр Дмитриев-Мамонов – Дарья Щербатова. Россия)
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Исторические любовные романы

Ревнует – значит, любит. Так считалось во все времена. Ревновали короли, королевы и их фавориты. Поэты испытывали жгучие муки ревности по отношению к своим музам, терзались ею знаменитые актрисы и их поклонники. Александр Пушкин и роковая Идалия Полетика, знаменитая Анна Австрийская, ее английский возлюбленный и происки французского кардинала, Петр Первый и Мария Гамильтон… Кого-то из них роковая страсть доводила до преступлений – страшных, непростительных, кровавых. Есть ли этому оправдание? Или главное – любовь, а потому все, что связано с ней, свято?

---

А впрочем, Господь с ними, с Масоном и Камероном. Вернемся к Екатерине и к тому «святу месту» в ее постели и за зеркалом возле него, которое ни в коем случае не должно было быть пусто.

Придворная партия или персона, ставленником которой являлся будущий герой-любовник, одним махом добивалась очень серьезных благ и для себя. Неудивительно, что «конкурс» красоты проходил весьма оживленно и при тесном соперничестве «спонсоров». В конце концов в полуфинал вышли двое: блестящий офицер Александр Петрович Ермолов (не более чем однофамилец и полный тезка героя войны 1812 года), адъютант Григория Потемкина и, значит, его ставленник, и Павел Михайлович Дашков, сын Екатерины Романовны Дашковой, известной своим участием в перевороте 1762 года, и… также протеже Потемкина! Как выразились бы любители скачек, Потемкин поставил разом на двух фаворитов.

Однако до финиша дошел только Ермолов, хотя сначала Павел Михайлович Екатерине вроде бы даже понравился, даром что был сыном надоеды Дашковой, которая свою роль в комплоте 1762 года чрезмерно (с точки зрения императрицы) преувеличивала. Кто знает, может быть, фамилия Дашковых возвеличилась бы вновь, и вновь скандально, когда бы в дело не вмешалась не то любовь, не то глупость – история на сей счет воздерживается от комментариев, – Павел скоропалительно женился на дочке какого-то купца Алферьева. Екатерина Романовна очень переживала по поводу женитьбы сына и не желала видеть сноху до конца дней своих. А императрица обошла случившееся молчанием: к Павлу Дашкову она привязаться не успела, и женитьба его даже подобия ревности или обиды у нее не вызвала.

Вообще надо сказать, что за попытками подыскать для себя подходящего постельного героя императрица наблюдала как бы со стороны, иронически, но весьма снисходительно: «На душе у меня опять спокойно и ясно, потому что с помощью друзей мы сделали усилие над собой, – отписывает она Гримму, с которым привыкла делиться мельчайшими переживаниями. Вообще эта переписка была, выражаясь языком позднейших времен, типичнейшим психоанализом, столь необходимым женщине, которая, живя в атмосфере общего притворства (а разве возможна придворная жизнь без лжи?), испытывала острую нужду в откровенности и искренности. – Мы дебютировали комедию, которую все нашли прелестной, и это показывает возвращение веселости и душевной бодрости. Я не могу пожаловаться на отсутствие вокруг себя людей, преданность и заботы которых не способны были бы развлечь меня и придать мне новые силы; но потребовалось немало времени, чтобы привыкнуть ко всему этому и втянуться».

Хотя императрица была весьма горазда в написании небольших драматических произведений, комедий тож, речь идет здесь вовсе не о сценическом жанре. Со свойственной ей страстью к эзопову языку Екатерина осведомляет Гримма о переменах, произошедших в ее личной жизни: «Скажу одним словом вместо ста, что у меня есть друг, очень способный и достойный этого названия».

Только такой тончайший знаток всех оттенков эпистолярного мастерства Екатерины, как Мельхиор Гримм, мог заподозрить, учуять, уловить нечто неуверенное в самом построении этой фразы. Обычная вежливая формула, без особенных эмоций. Как будто речь идет не о любовнике, а всего лишь о приятном собеседнике. Ну что ж, Екатерина еще не остыла после того шквала чувств, которые вызывал у нее Александр Ланской, еще не перестала видеть его в печальных и блаженных снах своих. И хотя то лето, которое она провела в обществе Ермолова, было одним из самых веселых и приятных в ее жизни (развлечения следовали одно за другим!), да и любовником Ермолов оказался очень недурным, все же ум и сердце ее не были затронуты, а это было Екатерине просто необходимо. Поэтому она практически без колебаний отставила его от себя, стоило ему вызвать самомалейшее неудовольствие своего патрона. Да-да, Ермолов умудрился прогневить того, кто, с позволения сказать, «уложил» его в постель Екатерины! Ну что ж, за время своего фавора, который длился без двух месяцев полтора года, Ермолов получил два поместья на общую сумму 400 000 рублей и около полумиллиона наличными деньгами. Отставной любовник уехал в Австрию, купил там поместье Фросдорф поблизости от Вены и вскоре превратил его в одну из самых роскошных в Австрии загородных усадеб. Впоследствии он женился на Елизавете Голицыной, родил с нею трех сыновей и жил во Фросдорфе до 1836 года, после чего перебрался в семейный склеп. По сути, история запомнила его лишь потому, что он был любовником Екатерины. Ну а упомянутого нами Масона – из-за того, что он о Екатерине злословил, так что ведущая роль этой великой женщины в мужских судьбах очевидна.

И еще несколько слов о мужчинах вообще и иностранных мужчинах в частности. Эти последние, и граф де Сегюр, французский посланник, прежде всего, открыто радовались отставке Ермолова: «Г-н Ермолов почтил мою нацию, а меня лично в особенности, своей положительной ненавистью, позволяя себе самые неприличные выражения каждый раз, как речь заходила о Франции. Со мной поступал прямо дерзко и не упускал случая восстановить императрицу, возбуждая ее старинное предубеждение против нас. Хотя он был слишком бездарен, чтобы иметь прочное влияние, но он действовал заодно с влиятельной партией, начинавшей бесконечно надоедать мне».

Но забудем о Ермолове, о котором даже Екатерина забыла, кажется, в тот же день, как опустела его кровать за зеркалом, кое отделяло сию кровать от ложа императрицы и могло быть поднято в любую минуту нажатием кнопки.

Сие «свято место» некоторое время побыло-таки пусто, но вот на него улегся новый ставленник Потемкина по имени Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов. Тот самый молодой человек, которому в полной мере суждено было узнать, что же это такое – великая ревность великой женщины.

Откуда же он взялся? Да вот, пришел как-то запросто в покои императрицы и принес картиночку от светлейшего князя – якобы в подарок государыне. Екатерина посмотрела на него, потом на картиночку, потом велела отнести ее назад Потемкину и присовокупить к сему на словах: «Рисунок хорош, но краски неважные!»

Намек был вполне понят: после некоторой (краткой, но изрядной) дрессировки Дмитриев-Мамонов появился снова. В июле 1786 года в дневнике секретаря Екатерины II Александра Васильевича Храповицкого появилась запись: «Введен был ввечеру А. М. М. на поклон».

«Введенному на поклон» было двадцать восемь лет. Семейство его принадлежало к старейшей русской аристократии, вело свой род от потомков Рюрика князей Смоленских. Со временем древняя фамилия захудала и утратила княжеский титул. Отец Александра жил вдали от двора в Москве и дослужился до действительного тайного советника. Александр воспитывался дома, затем жил у своего дяди барона Строганова «на его коште» (то есть на иждивении). Мамонов владел итальянским и французским языками, по-французски и по-русски говорил и писал, как немногие в те времена, и недурно рисовал. Ему повезло попасть в адъютанты к светлейшему князю, с которым он находился в дальнем родстве. Кроме того, Потемкин, который, уточним это сразу, отродясь не был содомитом, со временем сделался тончайшим ценителем мужской красоты – поневоле, из-за прихотливого нрава своей венценосной подруги. И прежде всего именно поэтому он обратил внимание на молодого родственника.

Александр и впрямь был хорош собой. «Очень правильные черты, превосходные черные глаза с таким очертанием бровей, каких почти и не видано; рост выше среднего, благородный вид, легкая походка…» – так опишет его в скором времени Екатерина в письме тому же Гримму. Упомянутый Масон, правда, полагал, что торс его идеален и совершенно хорош, но молодой человек «дурно сложен в нижней части фигуры», однако судя по всему, именно с нижней-то частью все обстояло как нельзя лучше, и вскоре новый фаворит вступил в должность, о чем Сегюр доложил своему правительству: «Екатерина II назначила нового флигель-адъютанта Мамонова, человека отличного по уму и по наружности…»

Чрезвычайно довольный новым положением, он первым делом отблагодарил своего покровителя Потемкина, сделав ему дорогой и весьма многозначительный подарок – золотой чайник с надписью на французском языке: «Plus unis par le cоеur que par le sang». Обычно эта фраза переводится так: «Более соединены по сердцу, чем по крови» – и рассматривается как знак прощания с патроном, службу у которого оставлял Александр, и благодарность за протекцию, ведущую к такому головокружительному возвышению, и своеобразная клятва верности. Что и говорить: интересам Потемкина Дмитриев-Мамонов служил искренне и ревностно, отваживаясь даже на серьезные ссоры с его противником Алексеем Орловым. «Сашенька тебе кланяется и тебя любит, как душу, и часто весьма про тебя говорит», – писала Екатерина «светлейшему». Михаил Гарновский, доверенное лицо Потемкина и управитель его делами в Петербурге, постоянно держал князя в курсе придворных событий, отмечал: «Преданность Александра Матвеевича к его светлости можно смело назвать примерною в свете». И уверял: «Все делается по желанию его светлости».