Карел Чапек - Первая спасательная

• Название: Первая спасательная
• Автор: Карел Чапек
• Жанр: Научная Фантастика

---

И не говорите, что все в порядке: он спит на кухне, а его жена - в комнатке, где всюду занавесочки, что Мария сама вышила. Насколько известно Станде, Адам никогда не входит в эту комнатку.

Придет с работы, возьмет из духовки кофе и тянет медленно, присев на ящик с углем; у Марии в соседней комнатке руки с шитьем опускаются на колени, и она сидит, прямо скажем, просто неживая, только время от времени плечи ее высоко поднимает глубокий вздох. Тюк, тюк, - клюет канарейка над ее головой и пробует пустить трель, но сама этого пугается и умолкает такая там тишина. Потом Адам встает и на цыпочках выходит в садик.

Мария поджимает губы и снова берется за шитье; застучит швейная машинка, зальется и засвистит канарейка, во дворике заворкует парочка голубей. Верзила Адам присядет в садике на корточки и копошится в молодой рассаде морковки либо петрушки.

Или выйдет во дворик и мастерит там что-то,- к примеру, новую клетку для голубей, либо подставку для своей фасоли, - и сосредоточенно, тяжелым взглядом смотрит на свою пустяковую работу, моргая ввалившимися тазами. На крыльцо выйдет Мария и произнесет, ни к кому не обращаясь: "Я отнесу шитье туда-то и туда". Адам что-то проворчит, не поднимай головы; но когда калитка захлопнется, он выпрямится во весь рост и смотрит вслед жене - она идет ровно, даже ее высокие красивые бока не дрогнут...

Мария давно уже скрылась за шахтерскими домиками, а Адам все стоит неподвижно и высматривает ее глубоко запавшими глазами. Так и есть - кое у кого не все ладно в голове... или в сердце.

А однажды откатчик Станда узнал обо всем от Фалты, известного под именем Пепека,- молодого подручного забойщика, сквернослова и задиры.

- Я бы с такой бабой церемоний не разводил,заявил Пепек. - Покажи ей, каков ты есть мужик, вот и бросила бы вздыхать. - И Пепек тут же подробно и обстоятельно разъяснил, как он лично поддержал бы мужскую честь. Спроси-ка у Анчки, парень, - самодовольно процедил он. - Вот как надо, тогда баба как шелковая будет, хоть веревки из нее вей... Ты спрашиваешь, что с Марией? Да она дочка помощника штейгера с "Мурнау"; ходила в школу какую-то, где девчонок учат шить и вязать - не знаю, на кой черт им эти кружева да платочки, и не высморкаться толком; однако такая девчонка сразу воображает, что невесть какая благородная стала.

Словом, Мария эта завела знакомство с каким-то учителишкой - пальцем перешибить можно, чахоточный или что-то вроде того, -а он только одно и знал, что все, бывало, таскал ей книжки да стишки там разные. Отлупить бы ее как следует, - заключил Пепек. - На что бабе книжками голову забивать!

Ходит словно малахольная, а ты ей на небе луну показывай, ахи да охи, да еще чтоб пахло от тебя, как от ландыша, тьфу! И я другой раз кое-что почитываю, подумаешь,- добавил Пепек с видом знатока,но бабам я бы книг в руки не давал, какие еще им романы, верно? А учителя-то этого взяли да и перевели куда-то - и крышка; о чахоточном больше ни олуху ни духу. Мария от этого вроде как спятила, будто бы и в воду прыгала, вон в тог Голанскин прудик, а потом уж жила, словно тело без души. Туг Адам с ней и познакомился да сразу - я на ней женюсь; заело, вишь, его - ведь она вроде как барышня была, понимаешь? И образованная-то, и печальная-то, и вообще, презрительно сплюнул Пепек. - Понимаешь, этот Адам - баран, и библию читает - удивляюсь, как такой тюфяк и шахтером-то стал. Три года в те поры он вокруг нее ходил, ровно она святая; как-никак девчонка... надо полагать, мамаша не одну оплеуху ей закатила, потому что девка на свадьбе чисто покойница была-только саван надень да в руки сломанную свечку дай, и готово - закапывай на шесть локтей в землю; зато Адам - вот бы тебе поглядеть! - вел ее будто стеклянную...

Что и как там у них было в первую ночь, этого он, должно быть, никому не скажет; но на следующее утро Мария не встает, губы искусаны, - сердечный припадок, что ли,-а Адам перетаскивает свою постель в коридорчик. Вот какое дело-то вышло, парень. Не прошло и недели, как Адам постарел, стал таким, как сейчас: глядит словно из могилы, сгорбился, словечка не проронит. И работает рук не покладая, точно с ума спятил: занавески для Марженки, мебель для Марженки, домик для Марженки--все, что душенька ее пожелает; дома и дышать-то опасается, как бы шахтером от него не запахло. Потому он после смены так и надраивается. Да, парень, ежели тебя баба знать не хочет, так тут уж не умолишь, не упросишь ее, хоть тресни! Понятное дело, Адам не кавалер, не герой из романа, но что он мужчина - не сомневайся, черт побери! И сам небось видел в душевой - мужик что надо! Да ничего не поделаешь! Она на ночь-то всегда запирается, а он в это время то ли библию читает, то ли еще что. Так это у них и тянется, - если хочешь знать, лет пять. Не то чтоб она его не любила... где она такого добряка сыщет, верно? Другой, не сомневайся, дал бы ей хорошего пинка в зад, да и нашел бы себе другую; не для того люди женятся, чтобы по ночам молиться. Иногда оба всю ночь напролет ревут... Трудное дело, братец, если ты бабе так противен. Я думаю, все дело в том учителе ц а в книжках. Умей Адам вздыхать и ворковать, как в романах: "ангел мой", "звездочка моя" и тому подобную чепуху, так у нее, приятель, коленки бы затряслись, сказала бы она "ах" - и готово дело; но, понимаешь, Адам и рта не разинет, глазами только сверлит... Говорила мне Анча, - это с которой я живу, - что когда Адам посмотрит на нее своими гляделками бараньими, так ее просто тошнит, и она не согласилась бы с ним жить ни за какие деньги.

У-у, лучше, мол, помереть. Пугало он настоящее.

И говорит-то это кто - бесстыжая Анчка. Но Мария... такую женщину либо приворожить нужно, либо силком взять. Я бы показал Адаму, что к чему. Черт, такая красивая бабенка, - сокрушался Пепек. - Она, брат, все в себе затаила, как фитиль - только поджечь ее... Вся так и закраснеется под самую блузку.

Словом, в тихом омуте... да. Но ты, Станда, дёржи ухо востро, станешь на нее заглядываться, у Адама жилы так и надуются, - возьмет и убьет, ни на что не поглядит. Однако погоди, долго ты там не проживешь; у них еще никто долго не выдерживал...

IV

Что ж, теперь Станде все ясно. Вероятно, так оно и есть, как говорил Фалта, он же Пепек. Но Пепек на все глядит одними глазами, а Станда другими.

И не только глядит; он слышит это молчание, чувствует это горе и сам живет, боясь дохнуть, ходит на цыпочках, чтобы не зашуметь ненароком. Стоит споткнуться на лестнице, как по всему дому словно выстрел загремит, Мария, должно быть, побледнеет с испугу, и шитье вывалится у нее из рук, - беги, беги же к ней, кинься к ее ногам, положи ей голову на колени: не пугайтесь, Мария, это я споткнулся по молодости лет. И она... зальется краской под самую блузку, пальцы затрясутся. "Я знаю, Станда, вы тоже так одиноки на свете. Вы напоминаете мне одного человека, я знала его несколько лет назад; с тех пор никто, никто меня не понимает..." Нет, это невозможно, потому что Адам во дворике мастерит новую клетку для голубей; он никогда и носу не высунет из дому, ходит только на работу, его запавшие глаза видят все. Вот если бы Станда заболел неизлечимой болезнью (Станда пока еще ничем не болел, но представляет себе, как это необыкновенно красиво и грустно); он лежит наверху и тяжело дышит, у него сильный жар; вот тихо, тихо скрипнули ступени - и в дверях стоит Мария. "Вам ничего не нужно?" - "Нет, ничего, спасибо; я знаю, что скоро умру". - "Не смотрите на меня так, у вас такие же глаза, как у того, кого я любила. Он умер, а с ним и мое сердце". "Нет, оно живет, я даже отсюда слышу, как оно бьется. О, если бы я осмелился положить вам голову на грудь, она перестала бы так безумно болеть... тук, тук". И снова тишина, дрожащие пальцы перебирают его волосы. - "У вас все еще болит голова, Станда?" - Господи Иисусе, Мария, Мария, Мария!..

Станда сжимает кулаки так, что ногти впиваются в ладонь - это просто какое-то наваждение.

Плечи ее, склоненные над шитьем, ее полная белая шея... Хоть бы не торчал тут вечно этот Адам! Постучать в ее дверь, она опустит шитье на колени.

"Я пришел к вам... мне не с кем поговорить о своей жизни, люди так грубы. Прошу вас, продолжайте шить, под шорох материи лучше мечтается, это так женственно и дает такую усладу чувствам; если бы я посмел смять эту ткань в горсти... Мария, ведь это ваши пальцы, ведь это твои руки!" "Пустите, Адам войдет!" -"Нет, Адам никогда больше не придет, слышишь, Мария, никогда..." И правда, его уже выносят ногами вперед из ворот шахты. Говорил же Бадюра, что его когда-нибудь да засыплет; бедняге Адаму не надо было браться за эту аккордную работу; и впрямь на роду ему было написано плохо кончить, по глазам было видно. Вот он лежит на своей постели в кухне, подбородок торчит вверх, в головах свечи, и глаза его в глубоких глазницах больше не моргают. А ночью, ночью Мария приходит наверх босиком, дрожащая от страха: "Станда, Станда, я боюсь Адама!" -"Не бойтесь, Мария; положите голову сюда, ко мне на плечо, я буду баюкать вас, как брат, Мария, как брат; вы видите, руки мои сложены, я молюсь. Я вижу вашу грудь под рубашкой, Мария, слышу запах твоих волос; нет, ничего, не шевелитесь, вы для меня такая святыня, что я весь трепещу". И Мария начнет дышать тихо, глубоко, пока не уснет. Вот видишь, Мария. Быть достойным доверия: тогда всего сильнее чувствуешь себя мужчиной...