Петр Беляков - В прицеле «Бурый медведь»

• Название: В прицеле «Бурый медведь»
• Автор: Петр Беляков
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1977

Это – записки снайпера, одного из ветеранов Великой Отечественной войны. Автор, ныне подполковник запаса, Петр Алексеевич Беляков воевал южнее Сталинграда, в сальских степях, участвовал в освобождении Ростова-на-Дону, сражался на реке Миус. На его боевом счету 147 уничтоженных гитлеровцев. Снайпер делится боевым опытом, рассказывает о юношах-комсомольцах, их наставниках – командирах и политработниках. О боевых делах снайперов сообщало Совинформбюро, о них писали фронтовые газеты, им посвящали поэты свои стихи. Все это в какой-то мере нашло отражение и в книге, рассчитанной на широкий круг читателей.

---

А с улицы доносится частая стрельба. Наш дом окружают фашисты. Что ж, придется драться до конца. Мы не одни. К нам присоединилась группа бойцов во главе с лейтенантом В. Г. Маноцковым, отрезанная от вокзала, где сосредоточились основные подразделения бригады. Нас примерно человек пятьдесят.

Комбат организует круговую оборону. Перед каждым ставит определенную задачу. Мое место возле углового окна. Маскируюсь первым попавшимся предметом – венским стулом, выставленным на подоконник. Веду наблюдение. Через оптический прицел хорошо просматриваются ближние улицы, железнодорожное полотно, дом на пригорке. Отличная позиция для снайпера! Из-за вагонов выбегает группа гитлеровцев. Впереди, судя по всему, офицер. На нем высокая фуражка, на груди бинокль. Нажимаю на спусковой крючок – гремит выстрел. Фашист роняет парабеллум и ударяется головой о землю. По опыту знаю, что солдаты попытаются унести труп офицера. Так и есть: гитлеровец ползет к убитому. И снова гремит выстрел. Справа кто-то бежит, укутанный в клетчатую шаль. Не женщина ли? Всматриваюсь и замечаю дуло автомата.

«Мародер», – решаю я и тут же стреляю.

– Молодец! – слышу над головой голос комбата. – Только ищи цели поважнее.

Я воодушевлен словами комбата, польщен его вниманием. «Снайпер в бою – мощь, сила!» – невольно припоминаю слова школьного военрука. Теперь солдаты противника действуют осторожнее, прижимаются к земле. Поднять их в атаку офицерам нелегко.

Из-за цементной ограды высовывает голову и плечи гитлеровец. В полушубке. Значит, офицер.

– Сдаемся! – кричит он по-русски.

«Если сдаются, почему другие держат автоматы наготове?» – мелькнула у меня мысль.

– Они не знают, где мы, – говорит комбат, – хотят нас обнаружить. Стреляй же, стреляй!

Навожу перекрестье прицела на цель. Плавно спускаю курок. И гитлеровский офицер беспомощно взмахивает руками…

Выстрелы слышались все реже. У нас кончались патроны. В магазине моей винтовки пусто. С тревогой докладываю об этом лейтенанту.

На мгновение Туз задумывается.

– Товарищ боец, – обращается он к пулеметчику Завалишину. – У вас в диске осталось с десяток патронов. Отдайте их снайперу.

– Что?! – бледнея, произносит пулеметчик. – Не дам! Чем я буду стрелять?!

Глаза пулеметчика воспалены, взгляд решительный. Понимаю, как дорог бойцу каждый патрон.

– Не дам, – повторяет Завалишин, – берите все, товарищ командир, шинель, валенки… а патроны…

– Снайперу они нужнее, – произносит лейтенант тоном, не допускающим возражений.

Боец разряжает диск, подает патрон, другой… Подает их по одному с таким видом, будто во время голода отрывает от себя последний кусочек хлеба.

Патронов насчитываем одиннадцать. Как жаль, что их мало!

Шагах в пятидесяти лежит, спрятавшись за водосточную трубу, фашист. Я вижу его ноги, обутые в сапоги. Он бьет каблуком о каблук – видно, хочет согреться. А у меня зудят руки – прострелить бы ему пятки! Не ходи по чужой земле, оккупант! Но усилием воли заставляю себя перевести оптический прицел влево: в огромной воронке – группа гитлеровцев. Они озираются вокруг. Я рассматриваю каждого… Увы, и тут нет ни одного офицера. Цели не самые важные. Подожду. Впрочем, если кто из солдат вздумает подняться, патрон и на него придется израсходовать.

Раздается взрыв. Это с тыльной стороны в наш дом стреляет фашистский танк. Сквозь облако пыли вижу распластавшегося на полу бойца. Осколком у него разворочен живот. Комбат Алексей Максимович Орешкин осторожно накрывает его полушубком. Умный у нас командир! Я верю в него.

Лейтенант Туз, пристроившись на верху разрушенной стены, стреляет из автомата короткими очередями. Чердак дома горит. Вот лейтенант сбегает вниз, отыскивает меня:

– Добей негодяя… Автомат заело.

Оказывается, один из гитлеровцев пробирался вдоль улицы, подталкивая впереди себя женщину. Лейтенант ранил его. Но тот, раненный, пополз к подвальчику соседнего дома, рассчитывая там укрыться. Мой выстрел прикончил изувера.

Кольцо окружения сжималось плотнее. Противник понял, что у нас иссякли патроны, и начал действовать смелее. Из-за поворота, с улицы Энгельса, показывается танк. Он останавливается напротив нашего дома. К танку бегут, выбравшись из укрытий, гитлеровцы. Они стучат прикладами автоматов по броне, что-то кричат, указывая в нашу сторону.

Мы с тревогой наблюдаем. Ведь достаточно двух-трех выстрелов из танка – и мы окажемся под обломками здания. И действительно, танк не спеша начинает разворачивать башню. Сейчас грохнет выстрел. Но что это? Открывается люк и из него высовывается голова танкиста. Он что-то спрашивает у солдат.

– Снайпер! – шепчет подошедший ко мне комбат. – Уничтожь его.

Прижимаюсь к прикладу, стреляю. Гитлеровец повисает на краю люка.

Комбат трясет меня за плечо:

– Так держать!

Тем временем танк делает резкий поворот. С какой же целью? Чтобы занять более выгодную позицию для стрельбы? Но машина разворачивается на 180 градусов и покидает улицу. Мы недоумеваем: неужели иссякли боеприпасы в танке? Или его экипаж, понеся потери, оказался деморализованным? Так или иначе, танк исчез. А без его поддержки гитлеровские солдаты не отважились штурмовать наш дом. Они тоже ушли в сторону вокзала, откуда доносился грохот боя.

Наступил вечер, а потом и ночь. Во дворе дома собрались командиры. Они советовались, каким путем выходить из окружения. Конечно, прямой смысл пробиваться к вокзалу, где ведут бой основные силы бригады. Но противник, по данным разведки, имеет на этом направлении плотные боевые порядки. У нас же нет самого необходимого – патронов.

– Как только луна скроется, – объявил нам комбат, – будем пробиваться в сторону Батайска.

Лейтенант Маноцков дает последние указания: он возглавляет ударную группу.

В четвертом часу ночи мы выходим из дома. В головном дозоре – лейтенант Лущенков, сержанты Павлюков, Кошеваров и я. Лущенков – ростовчанин. Где-то в метрах четырехстах – его родной дом. Места лейтенанту знакомы, и он уверенно шагает во тьме. Глухими переулками и пустырями пробираемся в направлении железнодорожного моста. До Дона остается идти немного. Но на его берегу должны быть немцы. Осторожности ради ползем.

Поскрипывает под локтями снег. Раньше, гуляя зимними вечерами по родной станице, я любил скрип снега. Сейчас же ненавижу его.

– Скоро мост, – полушепотом говорит Лущенков, – спустимся вниз и по льду перейдем Дон.

Подходит комбат. Сгрудившись, мы молча с чувством тревоги глядим на арки железнодорожного моста. Прорвемся или нет?

– Хальт! – слышится справа.

– За мной! – командует старший лейтенант Алексей Орешкин и первым прыгает с обрыва под мост.

Я проваливаюсь в полынью. Едва вылезаю, опираясь о лед винтовкой. Затем бегу, прижимая к груди «снайперку» – она и тут мне подмога! Но вот бьет вражеский пулемет. Я на бегу отгибаю ушки последней лимонки, зубами срываю кольцо и бросаю гранату туда, где вспыхивает огонь пулемета. Раздается взрыв. Но пулемет снова строчит. Или это второй? Ненароком замечаю, как по пулемету расстреливает из автомата последние патроны лейтенант Туз. Я опять проваливаюсь в полынью. Нервное возбуждение придает силы. Хотя и с трудом, но выбираюсь на лед. Берег!

Путь преграждают проволочные заграждения на сваренных рельсах. Пробую одолеть с ходу. Прыгаю и застреваю в проклятых колючках. С яростью дергаю руками, ногами.

– Помогите! – кричу изо всех сил.

Подбегает лейтенант Туз. Он снимает с себя полушубок и, бросив его на проволоку, перекатывается на другую сторону.

– Товарищ лейтенант…

Совсем рядом хлопают разрывные пули. В небо взлетают осветительные ракеты, рисуя на снегу страшно уродливые тени. Все ближе слышатся крики фашистов.

– Держись, снайпер! – слышу над собой голос командира. Высокий и сильный, Туз берет меня за воротник шинели и так дергает к себе, что мы оба кубарем летим в снег.

– За мной!

В душе я ликовал. Куда девался страх? На смену ему пришло другое, более сильное чувство – желание отблагодарить лейтенанта: «И я готов спасти тебя, командир!»

Мы перебрались через насыпь железнодорожного полотна и скрылись в камышах.

На окраине Батайска отыскали свой обоз. Нас сытно накормили, проводили на отдых в жилой дом. Заснул я крепко-крепко, укрывшись с головой шинелью. И хотя говорят, что уставший человек спит без сновидений, мне снился сон: фашисты продолжали лезть на обороняемый нами дом, а я стрелял в них, не испытывая ни страха, ни жалости.

Просыпаюсь от легкого стука в дверь. Приподнимаю шинель и вижу: в дверях стоят три пожилых бойца. Узнаю среди них угрюмого ездового, с которым ехал на быках вблизи Халхуты. Лейтенант Туз сидит за столом и бреется.

– Тут, что ли, снайпер? – спросил ездовой.

– Тут. Спит еще.

– Правда, что парень в Ростове много фрицев побил?