Марина Дяченко - Две

• Название: Две
• Автор: Марина Дяченко
• Издательство: ©Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-27031-6

Что лучше — быть счастливым или быть успешным? Делать то, что от тебя ждут, и то, что приносит деньги, известность и пустоту вокруг? Или то, что тебе действительно нравится? Возможно, не приносит денег, но ведь это и не главное… Мы живем в жестоком мире и для того, чтобы добиться успеха, необходимо играть по жестоким правилам. Вот только стоит ли это делать? На этот вопрос каждый отвечает сам.

---

Лена

— А тебе подарок!

— Еще один заяц? Или на этот раз мишка?

Вытягивает из заначки альбом Ван-Гога.

Смотрю без восторга:

— Знаешь что, подари лучше Холифилду, получится непристойный намек на их отношения с Тайсоном…

— Чего?

— …Посредством откушенного уха. Птица — курица, поэт — Пушкин, Ван-Гог — ухо… Кстати, это правда, что перед поединком соперники должны как следует друг друга выматерить?

— Да?

— Мужская психология. «Я съем его печень», «Я оторву его яйца», а вот некто Джон Руис сказал поизобретательнее: «Я буду гонять его, как сутенер гоняет девку»…

— Ты даже знаешь, кто такой Джон Руис?

— Витя, — говорю проникновенно. — Я вся растворилась в твоей жизни. Я уже даже понимаю, чем джеб отличается от хука…

Взвешиваю на руке альбом. Сколько он может стоить? Хорошая вещица. Слона им убить совершенно реально.

— Ленка… А ты не рисуешь? На досуге?

— С чего ты взял?

Он вдруг улыбается:

— «Там, в стороне от нас, от мира в стороне
Волна идет вослед волне о берег биться,
А на волне звезда, и человек, и птица,
И явь, и сны, и смерть — волна вослед волне»…

Долго его разглядываю.

— Сам, что ли, придумал? — интересуюсь наконец.

Он пытается понять, шучу я или нет. Иногда мне кажется, был бы у него рентген-аппарат — уже просветил бы меня насквозь, выискивая темные (или белые?), никак не понятные ему пятнышки…

Смотрю на часы. Разыскиваю на диване пульт, без разрешения хозяина включаю телевизор; на экране кто-то кого-то режет, и я переключаю канал. Идет родная заставка; вот так-то лучше.

— Ты так и не смотрел мою программу? — спрашиваю невинно.

* * *

«…А на волне звезда, и человек, и птица,
И явь, и сны, и смерть волна вослед волне»…

Они смотрят в экран, как кроманьонцы — в костер. И, надо сказать, им куда веселее, чем кроманьонцам. Они смотрят мою программу, смеются и хрустят… Чем они хрустят? Не важно. Чипсы или семечки, или арахис. Они довольны. Им нравится.

Ухмыляюсь.

На экране — студия в огнях и блестках. Полукругом, как в греческом амфитеатре, сидят пять десятков зрителей (все их родственники прильнули к экранам с особо экзальтированным вниманием). В центре — площадка-подиум, стилизованная под боксерский ринг. В центре ее разворачивается драматургическая ситуация — двое мужиков соревнуются, кто быстрее введет тампон «Тампакс» снежной бабе, на заказ изготовленной из латексной резины. Один мужик — известный журналист. Другой — школьный учитель. Оба азартны. Оба хотят выиграть поездку на Багамы…

Их жены, сыновья и дочери, тоже участвующие в моей семейной программе, «болеют» по углам ринга. Визжат от азарта и хлопают в ладоши.

Я люблю вас, болваны. Я вас обожаю. Вы такие предсказуемые. Крепкая рука профессионала ведет вас по жизни, не давая заскучать. Наши руки — не для скуки… Вот в бой на ринге вступают жены: «На что похож член вашего супруга — на булочку, батончик или столичную колбасу?»

Я горда тем, что сумела доставить вам это счастье. Ласковое телячье счастье, написанное сейчас на ваших искренних мордашках. И на тысячах других мордашек, придвинувшихся ближе к экрану. Кто — беззаботно, кто — с гримаской, кто — одним глазком, втайне от себя: глянем, мол, хоть раз, от чего это народ балдеет…

Вы свободные и выбираете. Уже выбрали. Молодцы. Королева в восхищении…

Вздрагиваю — на меня смотрят. Поворачиваю голову; Виктор сидит рядом, и тяжелая его челюсть выдвинута вперед немного больше, чем следует.

— Что? — усмехаюсь. — Кайф, да?

Молчит. Снова смотрит на экран.

* * *

Не звонит.

Вот уже вторую неделю — ни слуху ни духу.

Сижу в своем кабинете перед монитором. Одновременно курю, пью кофе и просматриваю сценарий. Никак не могу сосредоточиться; наконец набираю телефонный номер.

— Алло! Ма? Привет… Как у вас дела? Нормально? У меня тоже нормально… Я тут на работе сижу, затра… то есть замоталась совсем.

Удивленное молчание в трубке. Что-то не так.

— Ма, ты чего?

— Ты же мне пять минут назад из дома звонила, — говорит мама. — Ну, вот буквально только что…

Глоток кофе встает у меня поперек горла. Кашляю.

— Ну, извини, — говорю. — Совсем затурканная… Как в том анекдоте… Ты прости, я тебе еще вечером перезвоню… Не могу сейчас говорить…

Вешаю трубку.

Елена

Выхожу из дома и иду, куда глаза глядят.

Подаю милостыню старушке, чем-то похожей на Клавдию Антоновну, царство ей небесное.

В переходе играет «надежды маленький оркестрик», вернее, маленький оркестрик безнадежности, и клочковатая жизнь, протекающая мимо, под звуки музыки обретает подобие смысла. Что за несчастье — всю жизнь говорить о еде и ценах, думать о накладных и прайсах… и отвлекаться от них только по субботам, глядя по телевизору, как кто-то поедает на ком-то трусы из сладкого желе…

Фотографируюсь с удавом в зоопарке.

«Подруга, — ей отвечала другая лягушка,
Слепая и сильно помятая с виду, —
Когда я была девчонкой, я верила:
„Бог услышит когда-нибудь нашу песню
И сжалится он над нами“.
С тех пор прожила я долго
И уж ни во что не верю,
И петь совсем перестала…»

Удав тяжелый, как вериги.

— Он любит ласку, — говорит фотограф. — Погладьте его, пожалуйста, по голове.

Целую удава в морду. Раз любит ласку — пусть терпит…

Стою посреди человеческого потока на круглом канализационном люке.

Они проходят мимо, как будто не видят.

Вы там. Я — здесь. Вам меня не достать.

«Кто это?» — «Неуловимый Джо». — «Никто его поймать не может?» — «А кому он нужен?»

В самом деле, кому?

Лена

Возвращаюсь домой поздно. Мигает огонек на автоответчике; три сообщения. Первое от мамы; второе от какого-то мелкого газетчика, обрываю его сразу после приветствия. Третье сообщение — от нее. Голос глухой и какой-то удивленный:

— Он больше не позвонит… И ты ему не звони.

Короткие гудки.

Плюхаюсь на диван. Первое движение — к телефону. Набрать номер Дымка.

Останавливаю себя. Во-первых, он в такое время обычно спит, у него режим. Во-вторых… если и не спит — у него определитель. Что может быть унизительнее, чем слушать длинные гудки в трубке и знать, что в это время механический голос повторяет и повторяет на всю большую Дымкову квартиру твой номер, красноречивые семь цифр, которым давно уже не на что надеяться…

Останавливаю себя снова. Что за бред — Дымок как надежда?

Стираю все сообщения на автоответчике.

На кухне падает на пол тарелка — и, судя по звуку, вдребезги.

Елена

Лежу на диване, забросив руки за голову.

В ванной шумит вода.

Звонит мобилка на тумбочке в прихожей, и я вздрагиваю.

Телефон выводит тему Монтекки и Капулетти. Трезвонит. Не смиряется. Пищит противным электронным голосом про великую вражду и рознь, и вода в ванной шумит все так же упруго и жизнерадостно.

Через силу поднимаюсь.

— Алло?

— Привет, Ленка…

Обмираю. Закусываю губу.

— Привет…

— Что с тобой?

— А что?

— Такой голос… Ты не заболела?

— Нет, — говорю. — У меня все хорошо. Тьфу-тьфу-тьфу.

И стучу костяшками пальцев в дверь ванной.

Шум воды становится тише.

— Прости, что я пропал. Уезжал. Окончательно определилось со следующим боем…

— Замечательно, — говорю.

— Ты обиделась?

— Я? Нет…

— Слушай… Я хотел тебя спросить…

— Да?

Мнется. Он — мнется!

— …Спросить: ты сегодня на работе?

В ванной тишина.

— Через час примерно, — говорю, обреченно глядя на закрытую дверь.

— Отлично… Я там тоже буду. Припахали на интервью.

— Хорошо… Ну, пока…

Кладу трубку обратно на тумбочку. Подхожу к зеркалу.

Долго себя разглядываю.

За моей спиной медленно, как в страшном сне, открывается дверь в ванную.

Лена

Кто-то вскакивает в лифт прямо за моей спиной. Волной бьет запах хорошего одеколона.

Двери лифта закрываются. Я оборачиваюсь.

Он стоит, почти касаясь головой зеркального потолка. Смотрит сверху вниз. Молчит.

И я молчу.

Лифт закрывает двери и едет на восьмой этаж. Мы плаваем в нашем молчании, как в кефире.

Лифт проезжает четыре с половиной этажа и останавливается, жалобно дернувшись.

Тишина. Двери и не думают открываться.

— Ну, — спрашивает Виктор без улыбки, — сколько на этот раз ты заплатила электрику?