Андрей Лазарчук - Транквилиум

• Название: Транквилиум
• Автор: Андрей Лазарчук
• Издательство: Локид
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 1996
• ISBN: 5-320-00061-8

Постоянство времени и незыблемость истории – вот на что посягнул красноярский писатель Андрей Лазарчук. Остросюжетный фантастический роман «Транквилиум» повествует не о возможном будущем или истинном прошлом. Каким мог бы быть наш мир сегодня, если бы в свое время не произошли некие роковые события. Устойчиво ли наше мироздание – на этот вопрос пытаются ответить герои, проходя сквозь кровь и измену, трагедию и фарс...

---

Здесь – цвета синьки была вода, и черный шлейф дыма уходит от берега вдаль, к островам, и там истончается и пропадает. Ослепительно-белы паруса крейсера, поднято все косое вооружение и бизань-трисель, и несется он, кренясь слегка, вдоль берега, а между берегом и кораблем, неуклюжий и медленный, плетется черепахой серо-черный коптящий пароходик, и крейсер, обгоняя его, бьет всем бортом в упор! Но и пароходик выбрасывает длинное облако дыма за миг до того, как скрыться среди пенных всплесков и огня…

…давай же, давай, давай, шептал капитан Абрахамс, удерживая одной рукой рвущийся штурвал, а другой подкручивая микрометрический винт дальномера. Выше полтора! – с ужасом крикнул он в раструб, больше всего на свете боясь, что Смит и Рикенбакер не успеют поднять ствол – и предпоследняя бомба будет истрачена впустую. Но старики Смит и Рикенбакер успели, и в ту секунду, когда форштевень крейсера коснулся вертикальной черты на матовом стекле дальномера, а из портов каземата и полубака сверкнул огонь и тут же скрылся за стеной дыма, капитан Абрахамс выдохнул: пли! Как это бывает у призовых стрелков, у старых артиллеристов, у счастливых игроков: он еще до выстрела знал, что не промахнулся…

Бесконечно долго опадала белая пена и брызги, поднятые подводными разрывами, – и наконец открылся пароходик, сильнее прежнего дымящий и развернутый почти на восемь румбов, но держащийся на плаву. И, наверное, потому, что все так жадно смотрели на него, почти никто не заметил, что произошло с крейсером. Впрочем, в первые секунды ничего видно не было.

Но на крейсере попадание почувствовали все. Корабль содрогнулся. Корабли, как люди – всегда понимают, что ранение смертельно, будь то всего лишь точечный укол рапирой. Стальная; с кованой головкой стосорокафунтовая коническая бомба системы Лемке, летя по навесной траектории, прошила небронированную палубу каземата, перерубила, как пуля перерубает тонкое деревце, грот-мачту футах в пятнадцати от шпора – и, изменив слегка траекторию, вломилась в дубовый сруб порохового погреба. Там она и завершила свое поступательное движение, застряв в расщепленных бревнах и ожидая, когда же догорит огнепроводная трубка. А трубка, которую мичман Рикенбакер просто забыл обрезать, горела еще долгих восемь секунд.

Заряд: сорок шесть фунтов смеси аммиачной селитры с серой, древесной мукой, канифолью и железными опилками – воспламенившись, разорвал корпус бомбы, разметал сруб – бревна его, как тараны, врезались в обшивку борта, пробивая ее и дробя, – и, разумеется, поджег порох. Будь это порох старых кондиций: зерновой, для короткоствольных дульнозарядных пушек, – все было кончено в полсекунды. Но это был новейший «кирпичиковый» порох для бомбических казнозарядных орудий, расфасованный в картонные картузы… да и крюйт-люки были открыты, да и влажность в погребе, похоже, была выше требуемой – крейсер-то старый, третий десяток лет на плаву…

– Он ведь попал! – воскликнул лорд. На миг его голос изменил ему. – Он попал, попал!..

Да, уже было видно, что единственный выстрел с пароходика был точен. Грот-мачта крейсера накренилась слегка, брам-стеньга ее заплясала, выписывая алым вымпелом неровные зигзаги… и тут же из портов каземата повалил дым, а палуба под грот-мачтой вскрылась, и в небо ударила струя пламени. Вспыхнули и расползлись с огнем паруса, и пепел повис вокруг корабля. А потом дым заволок все, поднявшись над топами мачт, и там, внутри этой синеватой тучи, продолжалась невидимая глазу работа огня. Изредка вверх и в стороны вырывались медленные искры – и гасли, или падали в море, оставляя после себя густые дымные арки, или вспыхивали в воздухе, и тогда белые медузы повисали над водой, протягивая к морю тонкие щупальца. И так колотилось сердце и звенело все кругом, что казалось: в полном безмолвии творится эта феерия разрушения…

Вниз спустились, когда мятежный крейсер, продолжая дымить черным дымом просмоленного дерева, отдрейфовал далеко от берега и, уменьшившись вдвое, стал почти не страшен. Пароходик «Блокхед» – все уже знали его имя – сделав дело, скромно возвращался обратно, и за две мили слышно было «ура», которым провожали его столпившиеся на набережных восторженные зрители. Жутковатое возбуждение отхлынуло, но радость от того, что в неравном бою победили твои защитники, была беспокойной, нервной и требовала явного напряжения совести. А может быть, предчувствия, которые обычно бывают разумнее чувств, говорили, что еще ничто не закончено и зверь лишь ранен…

И, вспомнив слова и лицо сержанта Райта, Светлана подумала, что и вправду неплохо было бы куда-нибудь улизнуть, укрыться на время, перебыть в теплом и тихом местечке, в имении, или в курортном городке на побережье Блессед-бей, или в горах… там, где не найдут…

Рефлексы беглянки, растревоженные первыми же выстрелами, требовали немедленного продолжения бегства. А казалось, все успело забыться…

…зарасти, как заросли бурьяном кладбища на Дальнем и Туманном, утонули в вечно сырой земле галечные валы, и оплыли траншеи, и проданы на дрова шхуны «Сый», «Гром» и «Убей», на которых последние республиканцы, борясь с течениями гибельных проливов Шершова и Надежды, погибая от жажды и надрывая спины на веслах в дни штиля – была весенняя смена ветров, – сумели все же достичь берегов острова Левиатон и дождаться ветра. Три сотни человек: солдаты и офицеры, их жены и дети – пустились тогда в плавание; лишь сто восемьдесят семь высадились в Форт-Эприле, где их никто не ждал и рад им не был…

Светлана огляделась почти затравленно. Стены были тонки, а окон слишком много. В доме не удержаться, даже если бы был целый взвод солдат. Откуда? Откуда взяться солдатам, если весь гарнизон – два батальона разомлевших от безделья «эй-ти», забывших, откуда из винтовки вылетает пуля.

С восьми лет нелюб ей гром пушечной пальбы. Гром, и котором она родилась и выросла…

Но что же делать? Сайрус никуда не поедет, это точно. Не та порода.

А тут еще…

– Сай, – сказала вдруг стоящая у окна Констанс. – Не лучше ли вам перебраться в наш дом? Уж слишком здесь безлюдно. Боюсь, что чернь может взбунтоваться.

– И чем же лучше ваш дом? – с интересом осведомился Сайрус.

– Он… неприметнее. Кроме того, ты ранен, тебе нужен уход, лечение. Доктор Эйпоун будет рядом.

– Хорошо, – сказал Сайрус спокойно. – Давай поедем к вам. Должен же я слушаться старшую сестру.

Это была дежурная шпилька. Констанс была старше его на шесть минут. И она никогда не отвечала на подобные выпады.

– Но у меня, как видишь, гость, – продолжал Сайрус. – Человек, спасший мне сегодня жизнь. Надеюсь, твое приглашение распространяется и на него тоже?

– О, конечно, – как-то слишком сразу отозвалась Констанс. – Мистер Марин, вы не откажете нам с Лоуэллом в просьбе погостить у нас несколько дней?

И все посмотрели на Глеба. Он встал.

– Извините, мне крайне неловко отказываться, но… Полковник Вильямс обещал мне винтовку.

– Если дело только в этом, – сказал Сайрус, – то драгунская магазинка вас устроит?

Глеб растерянно моргнул.

– Соглашайтесь, Глеб, – сказала Светлана.

Он посмотрел на нее недоуменно и отвел глаза.

– Спасибо… – пробормотал он. – И все равно… почему-то мне неловко…

Большой мальчишка, подумала Светлана. Неплохо воспитанный, но просто большой мальчишка. Наверное, краснеет, когда думает о девочках… зато оружие берет с внутренней дрожью восторга. Вот вам: посулили драгунку, и мальчик готов.

– Итак, все вместе, – и Констанс беззвучно свела ладони. – Я люблю, когда все вместе…

2

После полудня настало безветрие, а потом будто бы потянуло с моря, но так слабо и неуверенно, что даже листва отзывалась на этот ветерок не всегда. Пожары в городе потушили, в порту все еще что-то дымилось. Кислый селитряной запах падал на город. Говорили, что в пакгаузах сгорело четыреста длинных тонн разных селитр, предназначенных для мясников и овощеводов всего Острова. Врач, посетивший лорда на новом месте, сказал, что счет убитым идет на четвертую дюжину, и это при том, что далеко не все развалины обследованы. Раненых же и обожженных более двухсот человек, забиты все больницы, гарнизонный госпиталь, и во многие частные дома определяют тех, кому не досталось казенной койки… Доктор не остался на обед, и с ним уехали горничная леди и пожилой камердинер. От усталости, а может, и от лекарства, но силы покинули лорда, и он впал в полузабытье и теперь сидел в кресле, прикрытый по шею теплым пледом и безучастный ко всему.

Глеб побыл в отведенной ему комнате: угловой, в два окошка, с балкончиком для цветов (пустым) под одним и широким карнизом под другим, с шахматным зачем-то столиком, двумя креслами под выцветшими плюшевыми чехлами, пустым, лишь с повешенными головами вниз мумифицированными букетиками лаванды, платяным шкафом, излишне мягким диванчиком и, наконец, новенькой кушеткой, покрытой голубовато-серым гобеленом. Все еще не в силах внутренне остановиться, он заглянул в библиотеку, бедную по сравнению с отцовской, прошелся пальцем по корешкам книг. Это была преимущественно современная транквилианская беллетристика и два издания Энциклопедии: начала века и современное. На одной полке уместился набор переизданий старой классики: Чосер, Шекспир, Монтень, Сервантес… Того, что Глеб искал всегда и везде: в чужих библиотеках, на чердаках, у букинистов, у старьевщиков, – подлинных книг из Старого мира, – здесь не оказалось. Шесть таких книг лежали сейчас в его ранце: «Хаджи-Мурат» графа Толстого, «Грядущее» мистера Уэллса, «Алые паруса» некоего Грина. Последнюю книгу Глеб очень хотел бы показать отцу: мир, изображенный в ней, чем-то напоминал Транквилиум, и Глеб подозревал, что попала она сюда не из Старого мира, и из-за Кольцевых гор, а следовательно – где-то мог быть проход и туда, за Горы… Кроме того, было три тоненьких сборника стихов: Цветаева, Браунинг в переводе на русский, какой-то Шишляев, непонятно для кого пишущий и для чего изданный. В библиотеке отца подобных книг было около тысячи. И вот – где они теперь, где искать? Проданы с торгов, покупатель неизвестен…