Лесли Форбс - Лед Бомбея

• Название: Лед Бомбея
• Автор: Лесли Форбс
• Издательство: АСТ, Ермак
• Жанр: Триллер
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-021379-4, 5-9577-0832-1

Бомбей. `Болливуд` индийского кино.

Город, в котором `блеск и нищета` кинематографической `тусовки` выглядят и проще, и ярче, и откровеннее, чем в Америке.

А за порогом киностудий – СОВСЕМ иной, СТРАННЫЙ мир. Здесь преступления, проституция, инцест преспокойно соседствуют с древними сектами. Здесь с ужасом ждут надвигающегося тропического муссона – и с ужасом наблюдают за потрясающей город чередой таинственных убийств.

В киностудии Бомбея снимают шекспировскую `Бурю`.

А на Бомбей надвигается БУРЯ НАСТОЯЩАЯ!..

Своим романом «Лед Бомбея» Лесли Форбс прогремела на весь мир. Разошедшаяся тиражом более 2 миллионов экземпляров и переведенная на многие языки, эта книга, которую сравнивали с «Маятником Фуко» Умберто Эко и «Смиллой и ее чувством снега» Питера Хега, задала новый эталон жанра «интеллектуальный триллер».

---

– Эй, есть кто-нибудь дома?

Слово «дом» звучало в этом месте жутковато.

Никакого ответа. Я начала поиск среди развалин, следуя по отпечаткам человеческих ног на муссонной грязи. В своем предшествующем воплощении отель, наверное, был красивым и уютным домом. Еще кое-где сохранились кусочки эдвардианской лепнины, словно древесные наросты, бесформенными кусками свисающие с резных деревянных колонн. А в нескольких номерах еще оставались старые двери с панелями красного дерева. Там, где облупился плотный слой яркой блестящей краски, проступила темная дорогая древесина, чем-то напоминающая шоколад, что выглядывает из-под сахарной глазури. В номере без окон я наткнулась на остатки громадной викторианской кровати, которую кто-то уже почти наполовину пустил на растопку.

Услугами этого отеля пользовались совсем недавно, хотя его нынешние постояльцы предпочитали не платить за проживание. В двух комнатах я обнаружила намокшие остатки маленьких костров, а к стене кто-то прислонил большой обломок зеркала, хотя забота о собственной внешности в подобном окружении показалась мне до смешного неуместной. Я обратила внимание и на то, что на зеркале сохранились следы былой позолоты. Сквозь стершееся золочение проступал темно-бордовый цвет, что типично для старинных изделий, в которых в качестве болюса использовалась красная глина, чтобы в случае порчи поверхности обнажающийся цвет не диссонировал с золотом.

Я немного близорука. Присев на корточки, чтобы получше рассмотреть позолоту на зеркале, я поняла, что ошибалась. Никто не смешивал графит, чтобы получить этот оттенок темно-бордового цвета. Это не красный болюс; это засохшая кровь. И крови было слишком много, чтобы ее присутствие здесь можно было объяснить обычным порезом при бритье. Тонкой густой струей пролилась она на стекло, растекшись по нему кружевными разводами. Я взглянула в зеркало и увидела маску собственного лица с паутинкой крови, разделившей его на отдельные части и сделавшей похожим на автопортреты моей матери. Нос отца, бабушкин лоб, глаза матери...

Я резко поднялась и прислонилась к стене.

Во мне возникло неожиданное желание уйти от всего этого, бросить все, в том числе мою сестру и остальных на произвол их собственной судьбы, какой бы страшной эта судьба ни была. Но другая часть меня сделала глубокий вдох, потянулась в сумку и вытащила оттуда «Минолту», которую я всегда ношу с собой, сделала парочку снимков зеркала, отломала от него самый испачканный кровью кусок и сунула в пластиковый мешочек. Это был всего лишь небольшой осколок зеркала, но весил он, как тяжелый неоплатный долг.

Тот, кому было поручено убирать в этих номерах, плохо выполнил свою работу. За спинкой разваливающегося дивана я нашла несколько дисков твердого голубого воска, а в углу большого буфета – лохмотья, от которых сильно воняло какими-то химикатами, и несколько пустых бутылочек. Меня бы не удивило, если при химическом анализе в них обнаружились бы следы цианистого калия и нитрата серебра. Занимался ли Сами здесь своим ремеслом втайне от всех или работал с кем-то из людей Викрама Рейвена?

Я положила бутылки, лохмотья и воск в сумку, вышла из комнаты и пошла по коридору налево в глубь отеля «Рама» в полном одиночестве среди яркого солнца, следов крови и густой пыли.

За дверью в конце узкого коридора в той части отеля, где еще сохранилась большая часть стен, я обнаружила ванну. Ванна была почти нетронута. Отломанной оказалась всего одна ножка, на месте были и две шестидюймовые эмалированные ручки. Эдвардианский медный душ позеленел от времени, но кто-то повесил на него гирлянду из цветов и попытался, хоть и не совсем удачно, стереть пятна крови со стены рядом с ванной. Над ней на расстоянии примерно двух дюймов, там, где обычно собирается грязь, бросались в глаза темно-бордовые отметины. На какое-то мгновение я задумалась над воздействием воды на возможность обнаружения определенных антител в этих засохших пятнах.

Теперь я действовала почти механически, выполняя процедуры, которые уже довольно смутно помнила с тех времен, когда училась совать свой нос в личную жизнь и смерть других людей. Я сделала снимки темно-бордовых пятен на стене и ванне, а остатки крови соскребла в конверт. Рядом со следом человеческой ноги, четко обозначившимся среди пыли и кусков штукатурки и очерченным кровавой чертой, я положила упаковку из-под «Тампакса», чтобы был понятен размер, и все это тоже засняла. Ощупала неровные края ванны в поисках каких-нибудь ниток или кусочков ткани и все, что нашла, сунула в еще один чистый конверт.

Время от времени я выходила из комнаты, чтобы взглянуть на небо, и снова возвращалась к своей уже ставшей привычной работе. За последнее время я приобрела в ней некоторый опыт и сноровку профессионала. Перед тем как уйти, я бросила последний взгляд вокруг. И увидела, как что-то серебрится в пыли под ванной. Первая мысль была о пуговицах, которые тонущие часто срывают с рубашек своих убийц. Те самые пуговицы, что находят у них зажатыми в пальцах, как когда-то семена стрихнина в моем кулаке. Я опустилась на колени и сунула руку в годами копившуюся здесь грязь со следами смерти и порока.

Чертежный скальпель, по-видимому, случайно закатился под ванну, или кто-то задел его ногой, когда очередное тело вытаскивали из ванны, чтобы перенести на пляж. Я взглянула на алюминиевую ручку со специальными углублениями, чтобы было удобнее держать, и почувствовала зловещий холод этого орудия на моей теплой ладони, испачканной темной засохшей кровью так же, как и два параллельных лезвия скальпеля.

Медленным движением руки я опустила нож в конверт, превратив его из орудия убийства в вещественное доказательство. Скользя по руке, кончики обоих лезвий слегка задели кожу на ладони, оставив на ней две крошечные кровавые запятые, похожие на след от укуса змеи. Похожие также на пометки красным мелом, которые делала мать на плоских поверхностях в тех местах, где особенно важно избежать вдавливания золотого покрытия.

Работа была практически закончена. Конечно, я почти уверена, что никакие вещественные доказательства, которые мне удалось здесь собрать, ничего не изменят. Вряд ли что-то способно остановить эту цепь преступлений. Изменятся только лица. Тем не менее при любых обстоятельствах необходимо исполнить некий долг. Существуют определенные принципы, которые, как считается, разделяют все цивилизованные люди. Например, что все люди созданы равными. Или что наша юридическая система соответствует идее справедливости. И что в конце концов наступит момент, когда наши грехи найдут нас и мы будем призваны к ответу.

Я прошла к выходу из отеля по другому коридору. Когда-то давно эта часть гостиницы была выкрашена в легочно-розовый цвет, косяки дверей и панели – в почечно-красный; все здесь имело цвет внутренностей, который время совместно с плесенью и грибком превратили в цвет распада и гниения, столь часто обнаруживаемый при вскрытии умерших от рака.

Когда я проходила через первую комнату, мне показалось, что я слышу какой-то звук. Кроме изредка доносившегося поскребывания крыс и шороха тараканов теперь я отчетливо слышала жужжание в воздухе, что предшествует хлопку перегоревшей лампочки. На полу в комнате было выломано несколько досок, поэтому я ухватилась за дверной косяк, чтобы случайно не провалиться, и стала всматриваться в темные углы помещения. Но смогла разглядеть лишь пустую комнату, заполненную всяким хламом и мусором, и чуть дальше – вход в то, что во времена расцвета, вероятно, служило гардеробной. Жужжание доносилось именно оттуда.

Я отняла руку от дверного косяка и обнаружила, что она стала липкой и приобрела темно-бордовый цвет. Вначале я подумала, что это краска. На балконе моей лондонской квартиры растет рододендрон такого же цвета. Но кому придет в голову красить двери в заброшенном отеле? Я сделала шаг в темную комнату и стала двигаться вдоль стен по направлению к гардеробной, говоря при этом в микрофон, чтобы хоть немного успокоиться. Я пыталась в точности запечатлеть все детали. Собственный голос казался мне чужим, словно закадровый голос в кино:

В объективе камеры липкие темные брызги на полу и две параллельные отметины, смешанные со следами в пыли, ведущими в темноту к обломкам частично обрушившейся крыши. На куче обломков сидит крыса, чем-то обеспокоенная. Она поднимается на задние лапки и шипит на высокую зеленоглазую женщину, приближающуюся к ней, и убегает. Жужжание становится громче. Это – мухи.

В том месте, где мухи особенно густо скопились над кучей хлама, виднелось что-то тошнотворное, источающее сладковатый запах. Я наклонилась и сняла несколько кирпичей, при этом в воздух поднялась туча мух.

На какое-то мгновение я ощутила во рту привкус непереваренного бутерброда с джемом, отвернулась и сплюнула. После этого все-таки заставила себя снова повернуться и взглянуть на мешанину из окровавленной плоти, кусков костей и белого хряща, который когда-то был человеческим лицом. Убийца не позаботился по-настоящему спрятать тело жертвы. Но зачем-то отрубил кисти обеих рук. Так же, как тому загадочному трупу в «Ледяном доме», вспомнила я рассказ служителя на студии. И тут же задалась вопросом: а у этого не было ли золота в карманах? Здесь кровь значительно более свежая, чем кровь в ванне.