Григорий Климов - Песнь победителя

• Название: Песнь победителя
• Автор: Григорий Климов
• Издательство: Феникс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-85880-084-Х

«Песнь победителя» – автобиографическое и первое произведение Григория Петровича Климова, принесшее ему известность в послевоенной Европе, а затем и во всем читающем и думающем мире. Первое издание этой книги вышло под названием «Берлинский Кремль», которое было навязано автору из политических соображений. Книга имела предисловие мэра Западного Берлина. По этой книге в 1954 году в Западной Германии был поставлен фильм, получивший премию года. А позже были созданы фильмы в Англии и США.

Когда в 1972 году Г.Климов подготовил 2-е издание этой книги, то название «Берлинский Кремль» устарело и мало кто понимал, что это такое. Поэтому автор для эмигрантских читателей переменил название на «Крылья холопа» и в коротком предисловии дал пояснение новому названию.

Но сегодня для российских читателей с согласия автора мы даем название этой книге «Песнь победителя». Пусть в названии улавливается некоторый отзвук иронии, но именно оно соответствует самому духу книги и лучше отражает ее содержание.

Также книга издавалась под названиями «Крылья холопа», «Берлинский Кремль», «Машина террора»

---

Однажды я зашел на свою старую квартиру и для разнообразия переоделся в гражданское платье. Пройдя несколько шагов по улице, я почувствовал странное ощущение неловкости, повернул назад и снова натянул военную форму. Страна с оружием в руках, страна в солдатской шинели. В форме как-то лучше.

Когда я попал из Москвы в Армию, то рушились все мои личные планы. Когда я возвращался сюда, то бессознательно полагал, что жизнь войдет в прежнюю колею. Но жизнь шагнула вперед, да и я, увидев фронт, внутренне переродился.

Теперь, бесцельно бродя вокруг зубчатых стен Кремля, сонного и безжизненного в мареве летнего солнца, я ощущал только скуку, да пустоту в душе. Ясно чувствовалось одно – надо кончать войну. А пока идёт война – нет и не будет места личной жизни и личным интересам.

После Мандатной Комиссии и сдачи экзаменов я был вызван к Начальнику Учебной Части – полковнику Горохову. За большим столом сидел маленький человек с синими кавалерийскими погонами и выбритым как бильярдный шар черепом. На хитром лисьем лице щурились бесцветные водянистые глазки.

«Присаживайтесь, товарищ капитан», – вежливо ответил он на мой рапорт и кивнул головой на стул напротив стола.

Приём довольно отличный от обычной армейской дисциплины. Пахнет университетской кафедрой и рассеянными профессорами. Полковник перебирает тонкими худощавыми пальцами с плоскими ногтями мои многочисленные морально-политические характеристики, боевые аттестации, анкеты, экзаменационные ведомости.

«Так Вы, значит, инженер?! Очень приятно», – начинает он приветливо. – «Инженеров мы, вообще говоря, недолюбливаем. У нас уже есть несколько. Слишком много самомнения и мало дисциплины. Как Вы представляете себе Вашу будущую карьеру?» «Как этого потребует государство», – отвечаю я осторожно, но ни секунды не колеблясь. На таких вопросах меня не поймаешь.

«Знаете Вы, что это за учебное заведение?» – спрашивает полковник.

Получив от меня неопределённый ответ, он медленно и с расстановкой говорит: «Это – Военно-Дипломатическая Академия Генерального Штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Вы должны знать, что по Уставу люди с высшим военным образованием, окончившие Военные Академии, обязаны оставаться на пожизненную службу в Армии.

Государство тратит на ваше образование уйму средств и не может допустить, чтобы люди потом занимались, чем им вздумается. На Вас лично государство уже выбросило порядочную кучу денег». При этом он смотрит в графу, где значится, что я окончил Индустриальный Институт.

«Мне просто жалко опять тратить на Вас время и деньги», – продолжает полковник с видом экономного домохозяина. – «Так вот, к чему я всё это веду – если Вы будете приняты в Академию, то выкиньте из головы всю гражданскую блажь и не мечтайте о демобилизации».

Полковник видимо хороший психолог и знает наперед, кто о чём думает. Я сижу, вытянувшись на стуле, с бесстрастным выражением на лице.

«Кое-кто, из подобных Вам, думают – война кончится, так хвост набок. Забудьте! Мы уже таким хвост прикрутили! Нас Вы интересуете поскольку, судя по Вашим документам и результатам экзаменов, у Вас солидная база знаний, необходимых нам. С Вами будет меньше возни, чем с другими. Только поэтому мы и рассматриваем Ваш случай».

После такого предисловия полковник переходит к деталям: «Для чего Вы, окончив Индустриальный Институт, занимались ещё иностранными языками?» «Я считал эти знания необходимыми для инженера»…

«Да, но за каким чёртом Вы ещё кончали…» – он смотрит по бумагам, – «Первый Московский Институт Иностранных Языков, да к тому же Педагогический? Что Вам – должность инженера не нравилась?» Полковник очень хорошо разбирается в тонкостях движения интересов и профессий современного советского общества. Благодаря сравнительной легкости получения высшего технического образования, в годы моей учебы в технические ВУЗы попадало значительное количество бросового материала.

Столкнувшись с практической работой и не получив морального и экономического удовлетворения, они засовывали дипломы подальше в сундук и пускались на поиски более хлебной или менее ответственной профессии.

Это выяснялось исключительно частыми арестами среди инженеров за малейшие технические ошибки и сравнительно низкой оплатой рядовых инженеров. Многие женщины, получив высшее образование, предпочитали выходить замуж и возиться у печки, чем работать ветеринарами и агрономами. Конечно, если это допускала зарплата супруга. Если нет – снова кидались на поиски.

Так и метались люди с дипломами из угла в угол советской страны. Государство отвечает на это соответствующими мерами – закреплением молодого специалиста на пять лет за одним производством без права самовольного перехода и тюремным заключением за нарушение этого закона.

«А откуда Вы знали языки?» – продолжает полковник. – У Вас что – бонны или гувернантки были?» Допрос как в НКВД! В годы моего детства иметь гувернантку это означало, по тогдашней классификации, принадлежность к «бывшим людям». В настоящее время слово «гувернантка» не является столь компрометирующим – в Москве можно видеть по паркам массу детей кремлёвской знати в сопровождении гувернанток, разговаривающих с малышами по-французски или английски. Спихнув и обругав старую знать, знать новая скоро пошла по тому же пути.

«Я учил языки параллельно в порядке экстерната. Позже я сдал экзамены за последний курс и Госэкзамены в Московском Институте», – отвечаю я.

«Ага, так Вы учились сразу в двух Институтах. Значит Вы усидчивый человек…» – заключает полковник и задумчиво трёт свою бритую голову, как будто ему пришла какая-то новая мысль.

Не знаю, зачем я, собственно взялся за языки. У каждого из студентов было какое-либо любимое занятие – один изобретает перпетууммобиле или пилит на скрипке, другой блистает на футбольном поле и сидит по два года на каждом курсе, третий увлекается фото, радио или ещё чем-либо.

Иностранный язык был для студентов самым коварным предметом. Некоторые перед защитой дипломного проекта имели «хвосты» по языку за пять лет назад. Я же тайком от окружающих, – чтобы не смеялись, – занимался иностранными языками.

В городской библиотеке был огромный неразработанный архив на иностранных языках. Разбирать и подвергать его цензуре было некому, а без проверки пустить в обращение не разрешали. Вскоре я получил доступ к этим архивам и там мне открылся новый мир, недоступный для других. Это давало чувство удовлетворения.

Языки я знал далеко не блестяще, но в советских условиях даже это было редким явлением. Возможности их практического применения для советского человека настолько ничтожны, что никому не приходит в голову заниматься их изучением. «Еще НКВД на заметку возьмет», – думают люди.

«Так, так…» – постукивает полковник карандашом по моим бумагам. – «Так вот, товарищ капитан. Немецким языком у нас хоть пруд пруди. Английского тоже хватает. Но я вижу, что Вы усидчивый человек и к тому же не мальчик… Я предлагаю Вам нечто лучшее».

Он делает многозначительную паузу и наблюдаёт, как я реагирую на все сказанное.

«Я зачислю Вас на исключительно ответственное отделение. Туда попадают немногие. К тому же я Вам гарантирую, что после окончания, Вы будете работать в Сан-Франциско или Вашингтоне. Что Вы скажете на это?» Я, не меняя выражения на лице, смотрю через стол. К чему это он гнёт? Не английский, не немецкий, работать в Вашингтоне… Уж не хочет ли он предложить мне должность лифтёра в каком-нибудь посольстве? Краем уха я слыхал, что здесь и такие номера бывают.

«Так вот! Я зачислю Вас на Восточный Факультет», – тоном снисхождения произносит полковник.

Я машинально закладываю язык за левую щеку. Неожиданно мне становится то жарко, то холодно.

«…На японское отделение!» – заканчивает полковник, вложив в эти слова последний запас своего пафоса. – «Английский язык, к тому же, там требуется больше, чем где-либо».

Я зябко перебираю плечами и чувствую себя очень неуютно.

«Товарищ полковник, а там попроще ничего нет…?» – слабым голосом выговариваю я. – «Я, знаете, недавно контужен был…» «Тут не лавочка. Ассортимент ограничен», – лицо полковника мгновенно меняется, становится холодным и жестким. Ему жалко потраченного на меня времени.

«Одно из двух: или японское отделение или Вы отправляетесь, откуда прибыли. Вопрос исчерпан! Даю Вам два часа на размышление…» «Полковник в Ленинграде угрожает мне, если вернусь, Трибуналом, а здесь – пожизненная каторга на японском языке. Попал, кажется, ты Климов в клещи?!» – мелькают в моей голове обрывки мыслей.

Когда я выхожу из кабинета Начальника Учебной Части, меня обступает оживленная группа моих новых знакомых. Все интересуйся результатом столь долгой аудиенции:

«Ну, как? Куда попал? На Западный?» – слышится со всех сторон.