Георгий Шилин - Камо

• Название: Камо
• Автор: Георгий Шилин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1968

Шилин Георгий Иванович (14/11/1896, г. Георгиевск, ныне Ставропольского края – 27/12/1941, Коми АССР) – прозаик. После окончания городского училища был конторщиком, разносчиком газет. Начал сотрудничать в газете «Терек». Участник первой мировой войны. В годы гражданской войны и в начале 20-х годов был редактором газеты «Красный Терек», «Известия Георгиевского Совета», широко печатался в газетах юга России, в «Известиях» – как поэт, очеркист, фельетонист. В 1928 переехал в Ленинград и перешел на литературную работу. Его первую книгу прозы положительно оценил М. Горький. Попав к заболевшему проказой товарищу, был потрясен судьбой прокаженных. Неоднократно жил в лепрозории. Тема эта воплощена в его наиболее значительном произведении «Прокаженные».

Публикации: Красное знамя: Стихи. Георгиевск, 1917; Страшный Арват. Л., 1929; Главный инженер. Л., 1931; Камо. Л., 1931 и Ставрополь, 1966; Прокаженные: Роман. Л., 1930, Ставрополь 1965 и др. изд.; Ревонту-лет: Роман. Л., 1934.

Был репрессирован.

Из книги «Писатели Ленинграда». Дичарова Захара Львовича.

---

– Нет, этого не будет… Берданки останутся в руках рабочих, и все мы, вместе с ними – или победим или умрем. Пусть узнают жандармы, что они не могут запугать нас ничем. Мы не дрогнем перед их штыками и докажем, что без наказанно угнетать мы себя не дадим. Берданки – наше достояние. Отдать их – это значит самим себе вырыть могилу. А если кто-нибудь думает иначе, то пусть идет домой и спит спокойно. Мы и без него в состоянии показать врагу силу рабочего класса!

Последние слова оратора потонули в громе аплодисментов и криков.

– Камо, правильно! Так их, Камо!

Фракция меньшевиков молчала, и это молчание нарушил председатель собрания.

– Очевидно, товарищи, – сказал он, – нам придется сражаться если не сегодня, то завтра, если не завтра, то через месяц или через год. Вооруженное столкновение неизбежно – лучше его начать сейчас. Иначе нашу уступку в выдаче берданок могут истолковать во дворце как капитуляцию, как сдачу на милость победителя, а это грозит слишком тяжелыми для нас последствиями.

Собрание слушало, затаив дыхание. Председатель, вероятно, продолжал бы свою речь, но в эту минуту в дверях появилась группа вооруженных рабочих. Тот, кто вошел первым, пробрался к столу президиума и, поставив ружье у ног, громко сказал:

– Товарищи, казаки двигаются. Рабочие требуют вас на фронт. Они решили не сдавать оружия и защищаться до конца. Время не ждет.

По предложению рабочих тут же был выбран боевой штаб. Собраниезакрылось само собой, и участники его разошлись.

В это время казачья сотня уже подходила к Нахаловке.

Разбившись на дружины, вооруженные рабочие заняли подступы к слободке.

Камо руководил операциями отряда в сто человек. Ему поручено было защищать один из самых опасных участков фронта. Бойцы залегли в цепи в ожидании противника. У всех было такое настроение, будто они готовились не к кровавому столкновению, не к приближению смерти, а к какой-то веселой игре. Многие шутили, смеялись.

Какой-то рабочий в косоворотке, больших сапогах, небритый вел по цепям маленького мальчика, очевидно, сына. Мальчик шел быстро. Ему было весело. Он все время посматривал на лицо отца и улыбался. Отец был угрюм и нес на плечах ружье так, будто это было не ружье, а коромысло.

Другой боец низким угрюмым басом убеждал плакавшую жену:

– Ты иди домой, тебе тут нечего делать…

Она смотрела испуганными, слезящимися глазами, вытирала подолом нос и все твердила:

– Да что ж это вы задумали, а? Детей-то… детей хоть пожалели бы…

– Уйди, – гремел он, – уйди, наказанье мое… Понимаешь: не твоего ума дело. Да уйди же ты, – крикнул он вне себя и, схватив ее за руку, быстро повел куда-то прочь.

– Бабье и тут сует свой нос, – сказал кто-то и сплюнул.

Но вдруг по всем дружинам пронеслось тревожное, жесткое слово:

– Казаки…

Дружины замерли. Женщины, дети метнулись назад. Дула ружей направились в ту сторону, откуда ленивой и осторожной поступью двигались, поднимая пыль, всадники.

Камо все время беспокоила мысль о том, что одна из сторон Нахаловки остается никем не защищенной. Там, правда, подступы имеют естественное препятствие – гору. Все силы брошены в наиболее доступные для противника места. Но Камо все время казалось, что неприятель может появиться и со стороны горы.

Он метался по цепи, отдавал распоряжения, назначал прицел, шутил, улыбался и был похож на человека, столовой ушедшего в устройство какого-то большого шумного празднества.

– Нас они еще не знают, – говорил он, – но сегодня мы покажем себя. «Здравия желаем, вашскродь, пришли понюхать – чем пахнет Нахаловка? Милости просим!..» Целься, ребята, в голову лошади – попадешь казаку в живот. Докажем, что мы умеем стрелять не хуже их.

Где-то вдали тишину прорезали выстрелы. Это стреляли по движущимся казакам. Среди них, казалось, была какая-то неуверенность. Они остановились, по-видимому, ожидая дальнейших приказаний начальства. Вот они тронули лошадей и медленным шагом двинулись в сторону позиций. В тот же момент позиции ответили залпами.

Камо поднял из цепи десять человек.

– За мной, товарищи, к горе… быстро…

Он бежал, спотыкаясь о кочки, туда, где осталась незащищенная позиция. За ним, взяв берданки наперевес, спешили десять рабочих. Вот они у подножия горы. Они карабкаются по горе… взобрались на вершину. Внизу – выстрелы и крики «ура». Там идет бой…

Камо хотел взглянуть вниз, но в ту же минуту, прямо в лицо ему двинулась лошадиная морда. Он увидел печально-испуганные глаза лошади, услышал храп. Что-то загрохотало, завыло, ринулось на него тяжелой, темной массой и сбило с ног. Он ударился лицом о землю. Совсем близко – выстрелы. Почему такие громкие, такие оглушительные выстрелы, будто из орудия?

Камо быстро поднялся и приложил к плечу ложе берданки. Его глаза остановились на казаке. Он прицелился и выстрелил. В то же мгновение казак ткнулся лицом в гриву лошади. Она взметнулась и помчалась в сторону. Всадник свалился. Камо побежал, но споткнулся о чье-то недвижно лежавшее тело и упал. Что-то со свистом мелькнуло мимо, и Камо почувствовал удар в затылок.

Одно мгновение ему показалось, что он теряет сознание, но он сделал над собой усилие и поднялся. Кровь горячими струями текла по лицу; он ощущал ее на шее, за воротником. И вот он скорее почувствовал, чем увидел и осознал, что его окружили, за него уцепились чьи-то руки. Его держат… над ним ругаются мрачными ругательствами… Он – в плену…

Восемь конных казаков, окружив его тесным кольцом, повели в управление.

Когда его уводили, один, смертельно раненый, с трудом приподнялся на руки, устремил догорающие глаза на пленного и простонал:

– Прощай, Камо… Мы еще увидимся.

Казачий вахмистр вздрогнул и пристально взглянул на пленного. Потом близко наклонился к нему и с суровым удивлением спросил:

– Это ты, Камо?

Но пленник старался остановить платком лившуюся из головы кровь. Вопроса вахмистра он не слышал.

Конвой не хотел замечать мучений пленника. Вахмистр все добивался сведений о складах оружия, о местопребывании бунтовщического штаба, но, не добившись ничего, внезапно остановился и объявил, что пленного надо повесить. Однако под рукой не оказалось веревки. Оборванного, покрытого кровью, Камо доставили в тюрьму.

Его бросили в одну из переполненных камер. Он истекал кровью, медленно сочившейся из головы и заливавшей глаза. Вдруг кто-то тронул Камо за плечо: Перед ним стоял человек с молодым, почти еще юношеским лицом.

– Вот вам вода, – сказал он, – умойтесь, обмойте голову.

– Да, да, спасибо… Это очень хорошо.

Человек принялся лить ему на голову воду. Вода стекала прямо на цементный пол и убегала под нары. Обитатели камеры привыкли к таким обмываниям и к окровавленным людям. Все оставались равнодушными к происходившему у стены. Камо дали полотенце. Он вытер голову, лицо и окончательно пришел в себя. Около него заботливо хлопотал с ведром воды и полотенцем все тот же молодой человек.

– Спасибо вам, товарищ, – сказал Камо.

– Где, тебя захватили? – спросил молодой человек.

– На Нахаловке.

– Там, на горе, где начался бой?

– Да.

– Меня тоже поймали там три часа назад, хотя я и не дрался и был без оружия, а так… ходил смотреть. Долго ли они меня теперь продержат?

Он промолчал и со вздохом добавил:

– А может быть, предадут военному суду?

– А ты боишься суда?

– Нет, не боюсь. Не хочется только отвечать за то, чего Не делал… Жалко, что и я не был вместе с рабочими.

– Ничего, все будет хорошо.

– Говорят, там дрался Камо и его зарубили казаки. С десятком людей он пошел отстаивать позицию от целого эскадрона. Жалко, – такой за мечательный революционер.

Камо посмотрел на него.

– А что ты слышал про него?

– Многое слышал. Разве ты ничего не знаешь о Камо?

– А ты кто такой?

– Я фармацевт из аптеки Рухардзе. У меня мать, и она не любит, когда я шляюсь там, где идет стрельба. А мне нравится все это. Только почему это они сажают ни в чем неповинных людей, простых зрителей? Вот если бы за что-нибудь посадили… Ну был, скажем, на Нахаловке вместе с другими рабочими – это другое дело. По крайней мере, за революцию сидел бы.

Камо вдруг задумался.

– Вот что, товарищ, ты хотел бы послужить революции?

– Революции? Еще бы! Но как можно, сидя в тюрьме, сделать что-нибудь для революции? Революционером каждому хочется быть, да не каждый сможет.

Камо взял его за руку.

– Ты никогда не видал Камо?

– Сегодня, на Нахаловке, только издали. Он показался мне совсем молодым.

– Видишь ли… Камо совсем не убит. Он жив. Он сейчас в тюрьме, в этой камере, перед тобой. Я – Камо.

Фармацевт изумленно открыл глаза, покраснел, потом заулыбался и, казалось, не мог найти для себя подходящего выражения лица.

– Ты… ты Камо! Ну да, я так и знал. Хоть и болтали тут, что тебя убили, но я не верил. Как можно убить Камо!