Франсиско Аяла - Похищение

• Название: Похищение
• Автор: Франсиско Аяла
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1986

Сборник представляет читателю одного из старейших мастеров испанской прозы; знакомит с произведениями, написанными в период республиканской эмиграции, и с творчеством писателя последних лет, отмеченным в 1983 г. Национальной премией по литературе. Книга отражает жанровое разнообразие творческой палитры писателя: в ней представлена психологическая проза, параболически-философская, сатирически-гротескная и лирическая.

---

В общем, Висенте де ла Рока сумел завоевать симпатии и благосклонность всего селения. Его признали хорошим парнем, может быть, немного фанфароном, но все-таки хорошим парнем, и даже те, что были посдержаннее или недоверчивее и продолжали относиться к нему с подозрением, не имея ничего против, оставляли при себе свои сомнения и скрывали и быстрые взгляды, и покачивание головой, и другие неодобрительные жесты. Между тем вновь прибывший очень естественно влился в группу молодых людей, причем, правду говоря, не того уровня, который, казалось бы, ему, как рабочему, больше соответствовал. Как с самого его приезда мы могли видеть, он начал общаться с лучшей частью молодежи.

С другой стороны, вряд ли можно было ожидать другого. Во-первых (об этом стоит сказать), хотя никому не нравится ворошить прошлое, да и ни к чему это, факт остается фактом: семья, из которой, по всей видимости, вышел этот блудный сын, занимала в селении приличное положение, намного лучшее, чем положение некоторых лиц, процветающих и могущественных ныне благодаря везению, заслугам, таланту или чему-нибудь другому, но выходцев из самых простых семей. Правда, этим соображениям не следует придавать чрезмерное значение. Кто сейчас придает значение таким соображениям? А если речь идет, как в данном случае, о приятном молодом человеке, общительном и непосредственном, о юноше, повидавшем мир и посему имеющем что рассказать, обладающем, по всему видно, достаточными средствами, чтобы отблагодарить за внимание и одеваться со вкусом, что же, он должен был сойтись с батраками и со всей этой братией? Кроме того (надо признавать реальности времени, в котором живешь), квалифицированный рабочий, получивший профессию не где-нибудь, а в самой Германии, – это почти техник, и даже не почти, это, считай, инженер. А что касается заработка… Возможно, средств этому самому Висенте хватит ненадолго. Скоро все узнают, велики ли его ресурсы. Было даже наиболее вероятно, что в один прекрасный день ему придется вернуться туда, откуда он явился на своем пресловутом мотоцикле. Так что же? Если парень захотел преподнести себе подарок в виде отпуска и получить удовольствие, вновь побывав в том селении, где он мальчишкой гонял собак, немного покрасоваться здесь и развлечься, а когда все спустит, раз – и снова рвануть в Германию, что в этом плохого, кому он мешал? Каждый понимает жизнь и удовольствие получает по-своему. Не все должно заключаться в накоплении денег, чтобы, проведя молодые годы в трудах и заботах, в конце концов… Во всяком случае, наш герой был не из таких. Он часто заявлял об этом во всеуслышание, и кто знает, может, он был и прав, черт подери.

«На мой взгляд, – возглашал он, – на мой взгляд, деньги сделаны для того, чтобы они обращались; так надо тратить их и получать удовольствие, разве не так? Вот что я вам скажу: зачем это нужно – работать всю жизнь, пока не испустишь дух, и разве это жизнь, если ты хоть изредка не можешь гульнуть?» Он улыбался с победоносным видом, довольный сам собой, и, когда кто-нибудь хотел узнать, как живется в Германии, где все должно было быть столь непохожим на местную жизнь, он немного медлил и потом, махнув рукой, с довольным и снисходительным видом принимался рассказывать.

Очень скоро его лучшим другом, его наперсником стал Патрисио Техера. «Тебе это покажется странным, Патрисио, – говорил он, – и действительно это странно, но в первый же раз, когда мы с тобой увиделись, – помнишь, когда я приехал на мотоцикле и зашел в бар выпить пива, так как умирал от жажды, а ты был там с другими? – в этот самый момент я понял, не знаю почему и как, что мы с тобой станем друзьями. А ведь, признайся, ты тогда смотрел на меня несколько презрительно, как бы говоря: „Ну и пижон!“ Не спорь, сначала я произвел на тебя скорее плохое впечатление, чем хорошее, но, несмотря на это, не могу сказать почему, я тут же понял, что мы подружимся. И вот, видишь, так оно и вышло. Многое из того, что я тебе говорю, я бы не рассказал никому. Тебе я это рассказываю потому, что знаю: ты поймешь правильно и не подумаешь плохо. А думаешь, к примеру, из всего того, что я тебе только что рассказал, другие не выудили бы чего-нибудь против меня? Из зависти, понимаю, но тем не менее…»

Этот упомянутый им рассказ, правдивый или придуманный или, что более вероятно, почти правдивый, но украшенный блестками преувеличения и отороченный выдумкой, был одной из многих историй о его жизни в Германии, рассказанных Патрисио, «чтобы тот узнал, какие там люди». Если верить ему, в последнем доме, где он жил перед самым отъездом в Испанию в ежегодный отпуск, две женщины в семье хозяев, мать и дочь, не могли его поделить между собой и боролись за него с глухим упорством, а отец и муж ни о чем не догадывался или же, если и догадывался, поди узнай, предпочитал не подавать виду. И ситуация была тем более комичной, что иногда принимала вид абсурдной пантомимы, поскольку он, Висенте, знал по-немецки всего несколько слов, едва хватавших, чтобы объясниться в повседневных делах. «И вот представь себе, что однажды… Я уже стал примечать: взгляды, забота, внимание, какое-нибудь специальное угощение, обе, соревнуясь друг с другом, – тебе не надо говорить, каковы эти женщины, когда им в голову взбредет какой-нибудь каприз. А я что, я, конечно, только „danke schon“ да „danke schon“ [2]. А что я мог еще сказать, только «danke schon» и «sehr gut» [3]. Так вот, как я тебе говорил, однажды…»

Дочь, конечно, производила впечатление: это была дородная блондинка. Но его уже поставили в известность: один приятель, который порекомендовал его на постой, предупредил, что эта самая Элиза развлекалась со всеми без разбору; но, правда, когда он поселился у них в доме, она позабыла и думать бегать за кем бы то ни было и направила все свои помыслы на то, чтобы его, этого новенького испанца Висенте де ла Рока, окрутить, и даже, как можно предположить – ведь все женщины такие фантазерки, – с матримониальными целями. И давай она его обучать языку, да с каким невероятным терпением! И давай приглашать на прогулки за город! Этих немцев загород с ума сводит; они готовы, несмотря на весь тамошний туман и пронизывающую до костей сырость, растянуться на траве и лежать хоть бы что. Но его не проведешь, нет, он стреляный воробей.

Однако и мать ее была совсем недурна: невысокого роста и, конечно, в годах, но с таким самомнением старуха! Ну и, конечно же, тоже души не чаяла в этом испанце Винценте. С утра, едва дочь уходила на работу (Элиза работала в перчаточной мастерской), фрау Шмидт была уже тут как тут – не нужно ли чего ему, и, пока молодой постоялец в спешке заканчивал бриться, боясь опоздать на заводской автобус, она садилась на край его неприбранной кровати и принималась без умолку болтать, хотя он почти не мог ей отвечать – потому, в частности, что почти ничего из ее болтовни не понимал. И потом вечером именно она подавала ему что-то вроде ужина, как они там привыкли, и, словно заботливая и внимательная нянька, не отходила от него ни на шаг до самого конца ужина. По этому поводу мать и дочь не единожды цапались, а однажды они даже перешли на крик и возникла целая свара, которую, к счастью, властно и решительно пресек герр Шмидт, разгневанный тем, что ему помешали слушать по радио концерт. Это становилось не просто неприятно, но уже невыносимо. «И однажды дело дошло до того, что я понял – надо выбирать: или мать, или дочь, или решиться удовлетворить их обеих. И я подумал, что последний выход, при всех его неудобствах, возможно, был бы наименее безболезненным, так как, выбери я дочь, кто знает, какой скандал могла бы устроить старуха (наверняка она бы постаралась отомстить мне и заставить жениться на Элизе), а если бы, напротив, я предпочел ее, то Элиза тоже ведь была не из тех женщин, которые смиряются и помалкивают в тряпочку. В глубине души я не чувствовал никакого желания быть втянутым в такую передрягу, и если хочешь, Патрисио, правду, то женщины не стоят того, чтобы из-за них… Ты меня понимаешь? Я никогда не мог понять одной вещи: откуда берутся люди, позволяющие женщинам себя облапошить. Несмотря ни на что, некоторые так и не усваивают урока: женщины приносят им одни неприятности, но они, едва отделавшись от одной, уже ищут другую. Что касается меня, то мне удалось счастливо избежать ловушки, которую они вдвоем, мать и дочь, расставили. В общем, оставалось только три недели до моего отпуска, не могло быть и речи о перемене местожительства со всеми объяснениями, которые мне пришлось бы давать, с предварительным предупреждением и т. п. Так что я просто стал по утрам пораньше уходить из дома вместе с Элизой, а поскольку остановка ее трамвая была в другой стороне от остановки моего автобуса, то – „Пока, до свидания! Aufwiedersehen!“. А субботы и воскресенья я проводил вне дома – либо на экскурсиях с кем-нибудь из приятелей, либо в пивной. Таким образом я выскользнул из лап этих фурий и снова стал дышать свободно. Может, женщинам кажется, что кому-то очень нравится, что за ним бегают! Но со мной это у них не выйдет – я их слишком хорошо знаю. Все это я рассказал тебе, Патрисио, для того, чтобы ты понял, какие они, и чтобы ты не дал себя обмануть, потому что здесь, в Испании, они действуют более замаскированно, и, следовательно, оказывается труднее раскрыть их замыслы».