Джером Джером - Как мы писали роман

• Название: Как мы писали роман
• Автор: Джером Джером
• Жанр: Юмористическая проза

---

В тот же вечер Чарли принес еще одну торжественную клятву и в течение следующих шести месяцев был самым примерным мальчиком во всей школе.

Он читал филантропические брошюры, жертвовал все свои сбережения на поддержку обществ, не желающих оставлять в покое язычников, и подписался на «Юного христианина», «Еженедельную прогулку» и «Евангелическую смесь» (под которой, собственно, неизвестно что подразумевается).

Прием внутрь этой зловредной литературы в чрезмерных и ничем не разбавленных дозах естественно пробудил в нем стремление к чему-нибудь прямо противоположному. Он забросил вдруг «Юного христианина» и «Еженедельную прогулку» и стал покупать сенсационные романы ужасов ценой в одно пенни.

Не интересуясь больше судьбой язычников, он накопил некоторую сумму денег и приобрел подержанный револьвер с сотней патронов. Мечтой Чарли, как сознался он мне, было стать метким, бьющим без промаха стрелком, и можно только удивляться, как он не добился своей цели.

Конечно, тайну его снова обнаружили, что привело к очередным неприятностям, очередному раскаянию и обращению на путь истинный и к очередному решению начать новую жизнь.

Бедный мальчик, он так и жил все время «начиная новую жизнь».

Он начинал новую жизнь в первый день каждого нового года, в день своего рождения, в день рождения кого-нибудь другого. Мне кажется, что в дальнейшем, когда он понял всю серьезность этих начинаний, он стал считать своим долгом производить их в первый день каждого квартала, когда истекают сроки платежей. Он называл это «производить генеральную чистку и начинать сызнова».

Мне кажется, что юношей он был даже лучше, чем многие из нас. Но у него не было того ценного свойства, которое является отличительной чертой потомков англосаксов, где бы они ни находились, а именно — умения лицемерить. Стоило ему совершить какой-либо, даже самый незначительный, проступок, как все сразу же становилось известным, а это — большое несчастье для человека и приводит к постоянным недоразумениям.

Милый мой, простодушный мальчик, он так и не понял, что он такой же, как и все остальные люди, может быть» только чуть-чуть более прямой и честный, а он считал себя чудовищем развращенности. Однажды вечером я застал его дома занятым сизифовым трудом «генеральной чистки». Перед ним лежала гора писем, фотографий и счетов. Он рвал их и бросал в огонь.

Я хотел подойти к нему, но он остановил меня. «Не подходи, — закричал он, — не трогай меня! Я не достоин пожать руку честному человеку».

От таких слов обычно краснеешь и чувствуешь себя неловко. Я не нашел подходящего ответа и пробормотал нечто вроде того, что он не хуже других.

«Молчи, — резко перебил он меня. — Я знаю, ты говоришь так только для моего утешения, но я не люблю слушать утешения. Если бы я думал, что другие похожи на меня, то мне стыдно было бы называться человеком. Я поступал как подлец; но, слава богу, еще не поздно. Завтра утром, дружище, я начну новую жизнь».

Он закончил свою работу по уничтожению прошлого, а потом позвонил и послал слугу за бутылкой шампанского.

«Это мой последний бокал, — сказал он, чокаясь со мной. — Старая жизнь кончена. Начинается новая».

Он сделал глоток и бросил бокал с остатками вина в огонь. Он всегда любил театральные эффекты, особенно в решительные минуты своей жизни.

Долгое время после этого я нигде с ним не встречался. Но однажды вечером, ужиная в ресторане, я увидел его прямо против себя в явно подозрительной компании. Он покраснел и подошел ко мне.

«Почти полгода я был старой бабой, — сказал он со смехом, — я не мог выдержать этого больше… А кроме того, — продолжал он, — разве жизнь нам дана не для того, чтобы жить? Стараться быть тем, чем ты не являешься на самом деле, — это одно лицемерие. И знаешь ли, — тут он перегнулся ко мне через стол и голос его зазвучал серьезно, — честно и строго говоря, я знаю, я чувствую, что я лучше сейчас, когда я снова стал самим собой, чем когда я пытался быть каким-то противоестественным святым».

Он всегда увлекался крайностями, и в этом была его основная ошибка. Он думал, что клятвенное обещание, лишь бы оно было достаточно громким, может запугать и подавить человеческую природу, тогда как на самом деле оно бросает ей вызов. В результате, поскольку каждое его новое «обращение» уводило его все дальше и дальше, за ним неизбежно должно было следовать все большее отклонение маятника в обратную сторону. А так как сейчас на него напало бесшабашное настроение, то он и пустился во все тяжкие. И вдруг однажды вечером я неожиданно получил от него записку: «Приходи в четверг, это канун моей свадьбы».

Я пошел к нему. Он опять проводил «генеральную чистку». Все ящики были выдвинуты, а на столе громоздились связки карточек, записи ставок при игре на тотализаторе и листы исписанной бумаги. Все это, конечно, подлежало уничтожению.

Я улыбнулся. Я не мог удержаться от улыбки, а он, нисколько не смущаясь, смеялся своим обычным добродушным, открытым смехом.

«Знаю, знаю, — весело закричал он, — но сейчас это совсем не то, что раньше!»

Потом он положил руку мне на плечо и сказал с той внезапной серьезностью, которая свойственна поверхностным людям:

«Бог услышал мою молитву, дружище. Он знает, что я слаб, и послал мне на помощь своего ангела».

Он снял с каминной полки портрет и протянул мне. Я увидел лицо, как мне показалось, холодной и ограниченной женщины, но Чарли, конечно, был от нее без ума.

Во время нашего разговора из кучи бумаг вылетел и упал на пол старый ресторанный счет. Мой друг нагнулся, поднял его и, держа в руке, задумался.

«Заметил ли ты, как подобные вещи сохраняют аромат шампанского и горящих свечей? — спросил он, небрежно нюхая листок. — А интересно, где теперь она?»

«Мне кажется, что в такой вечер я не стал бы вспоминать о ней», — ответил я.

Он разжал пальцы, и бумага упала в огонь.

«Боже мой, — воскликнул он с жаром, — когда я подумаю о том вреде, который я причинил, о непоправимом и все растущем зле, которое я, быть может, принес в этот мио… О боже, дай мне прожить долгую жизнь, чтобы я мог искупить свои ошибки. Каждый час, каждая минута моей жизни будет отныне посвящена добру!»

Он стоял предо мной, подняв к небу свои живые детские глаза, и казалось, что лицо его зажглось озарившим его свыше светом.

Я подвинул к нему фотографию, и теперь она лежала на столе прямо перед ним. Он преклонил колени и прижался губами к портрету.

«С твоей помощью, моя дорогая, — пробормотал он, — и с помощью неба».

На следующее утро он женился. Жена его оказалась высоконравственной женщиной, хотя нравственность ее была, как это часто бывает, негативного свойства: она больше ненавидела зло, чем любила добро.

Ей удалось дольше, чем я думал, удержать мужа на прямом, может быть даже чуточку слишком прямом, пути, но в конце концов он неизбежно снова сорвался.

Я пришел к нему, так как он вызвал меня страшно взволнованным письмом, и нашел его в глубоком отчаянье. Это была старая история: он поддался человеческой слабости и не сумел принять даже самых элементарных мер для того, чтобы скрыть свою вину. Он стал рассказывать мне все подробно, прерывая речь восклицаниями о том, какой он великий преступник, и мне пришлось взять на себя роль примирителя. Это была нелегкая задача, но в конце концов жена согласилась простить мужа. Я сообщил ему об этом, и радость его буквально не имела границ.

«Как бесконечно добры женщины! — воскликнул он, и слезы навернулись ему на глаза. — Но жена моя не раскается. Видит бог, что, начиная с сегодняшнего дня…» Он остановился, и впервые в жизни в душу его закралось сомнение в самом себе. Радостное выражение исчезло с его лица, и по нему скользнула тень прожитых лет.

«Я вижу, что я производил генеральную чистку и начинал снова в течение всей своей жизни, — сказал он печально, — и теперь я понял, откуда идет весь этот мусор и каким единственным способом можно от него избавиться».

Тогда до меня не дошло все значение этих слов — мне суждено было понять его несколько позже.

Мой друг продолжал бороться, насколько позволяли ему его силы, и однажды снова сорвался, но каким-то чудом падение его не было обнаружено.

Все выяснилось только много времени спустя, а в то время только двое знали его тайну. Это было его последним поражением.

Однажды поздно вечером я получил наспех нацарапанную записку от его жены с просьбой прийти сейчас же. «Случилась ужасная вещь, — писала она, — после обеда Чарли пошел к себе наверх, чтобы заняться, как он говорит, „генеральной чисткой“, и просил не мешать ему. Вынимая вещи из письменного стола, он, должно быть, неосторожно взял лежавший в ящике револьвер, очевидно забыв, что он заряжен. Мы услышали выстрел, бросились в комнату и увидели, что Чарли лежит на полу мертвый. Пуля попала прямо в сердце».