Марк Галлай - Жизнь Арцеулова

• Название: Жизнь Арцеулова
• Автор: Марк Галлай
• Жанр: Прочая документальная литература

Повествование «Жизнь Арцеулова» — дань памяти одному из замечательных советских авиаторов.

---

На том его флотская служба и закончилась, если на считать некоторого времени уже в тридцатых годах, когда перипетии судьбы заставили его поработать рулевым-мотористом на катере в Архангельске…

Трудно сказать, сожалел ли Арцеулов о своей несостоявшейся военно-морской карьере и если сожалел, то в какой степени.

Но тяга к воде у него осталась. Сын первой жены Константина Константиновича лётчик В.А. Эмерик свидетельствует: «В жизни у него было два увлечения — небо и вода. Из трех экспедиций, в которых мне пришлось с ним участвовать, в двух мы стояли около воды. И всюду он строил лодки, причём в Сибири, где было большое озеро, он построил хорошую парусную яхточку».

…Итак, в 1908 году уволенный по болезни из Морского корпуса Арцеулов возвращается в Крым — в селение Отузы (впоследствии Щебетовка), где жила его мать.

Предполагалось, что он будет готовиться к поступлению в Академию художеств. Впрочем, не только предполагалось — юноша действительно готовился самостоятельно к вступительным экзаменам, однако, как показало дальнейшее, такой самодеятельной подготовки оказалось недостаточно.

Константин Константинович впоследствии (в том же фильме «Дорога в облаках») вспоминал: «Мои двоюродные братья окончили Академию художеств, совершенствовались за границей. И я держал экзамен в Академию художеств. Но поскольку я не был подготовлен, то не поступил».

Интересно, как сложилась бы жизнь Арцеулова, если бы он на экзаменах преуспел и поступил в академию. Конечно, догадки на сей счёт, как всякие догадки, построенные на «если бы», лишены смысла. (И все же хочется заметить в скобках, что провалу Арцеулова на экзаменах, наверное, могли бы порадоваться все, кому небезразлична судьба нашей авиации.) Хотя, с другой стороны, три уже построенных планёра и изведанное наслаждение полёта вряд ли позволили бы ему удержаться в стенах академии, скорее всего ушёл бы он в авиацию, если не с первого, так с последующих курсов… Не будем, однако, предаваться беспочвенным домыслам. Обратимся лучше к событиям, которые происходили в действительности.

Но до этого хотелось бы высказать предположение о главной или, во всяком случае, одной из главных причин его неудачи на экзаменах. Дело в том, что не одной лишь только живописью занимался он в эти месяцы.

Он… строил планёр.

Да, свой третий планёр. Аппарат в биографии конструктора примечательный, потому что, в отличие от двух своих предшественников, он полетел!

Арцеулов в том самом, уже упоминавшемся листке пишет об этом планёре столь же сдержанно и лаконично, как и о предыдущих: «А-3. 1908. Отузы (Феодосия). Построен для испытания „вихревого“ профиля крыла… Предполагалось сделать рулевое управление, шасси и установка вихревого двигателя своей конструкции. При пробных взлётах показал отличную летучесть. На пятом полёте потерпел аварию. Не восстанавливался».

Конечно, теперь, когда самолёты летают на высоте десятков километров, со скоростью в тысячу и более километров в час, в течение многих часов, такой полет — продолжительностью в несколько секунд и на высоте не более нескольких метров — может на читателя особого впечатления не произвести. Но дело-то было в 1908 году, когда планеристов в России, да и во всем мире насчитывались единицы.

Впрочем, и несколько секунд полёта на высоте нескольких метров не заслуживают того, чтобы отзываться о них с пренебрежением. Даже не в 1908 году, а четвертью века позже. Автору этой книги приходилось летать и на реактивных истребителях, и на тяжёлых бомбардировщиках, и на транспортных самолётах, на вертолётах… И, несмотря на это, не выветрилась из памяти острота ощущений, доставшихся мне в тот далёкий день, когда много лет назад я впервые оторвался от земли на планёре. Воздуха между мной и поверхностью поля, на котором мы летали, очень немного — от силы два-три человеческих роста, но все равно: в один момент кончилась для меня плоская жизнь в двух измерениях — планёр вывел меня в третье. Я лечу! И, сидя на узенькой дощечке-сиденье, обдуваемый встречным потоком воздуха, ощущаю полет так, как не дано его ощутить ни в какой закрытой кабине любого другого, пусть самого совершенного, высотного, скоростного летательного аппарата. Я — лечу!

А ведь я летел на надёжном планёре, сконструированном и построенном специалистами этого дела. И выпускал меня в полет Р.А. Стасевич — опытный инструктор, сам до того немало полетавший, владеющий методикой подготовки молодых планеристов. Словом, я был обложен со всех сторон, как подушками, опытом и знаниями множества предшественников. И тем не менее такая сила впечатлений!

Так попробуем представить себе, что творилось в душе юноши, который, не имея предшественников (или, что почти то же самое, зная их лишь заочно, по книжкам), только теоретически и, видимо, довольно приблизительно представляя себе, как нужно летательным аппаратом управлять, после двух неудачных, не оторвавшихся от земли собственных конструкций — взлетел!.. Это была великая минута в жизни Арцеулова. И в отечественной истории овладения воздушным пространством — тоже.

«На пятом полёте потерпел аварию…» Конкретная её причина в рукописном листке Арцеулова не названа, и установить её сегодня вряд ли возможно. Неожиданный порыв ветра? Ошибка управления? Любые догадки тут будут одинаково беспочвенны. Но ведь тогда чрезвычайно большой процент всех и всяческих попыток летать заканчивался авариями и поломками. Немало синяков и шишек набили себе первопроходцы авиации. Это было, можно сказать, нормой: летали, падали, ломались, чинились, снова летали, снова падали…

Об этом периоде своей личной — и не только личной — биографии Константин Константинович рассказал очень точно и убедительно в том же фильме «Дорога в облаках»:

«Начал я летать тогда, когда авиация собственно зарождалась. Русская авиация только-только начиналась ещё… Это было начало, а всякое начало трудно… Воздух не знали. Условия атмосферы были тогда мало изучены… Поэтому занятие авиацией было очень рискованно. Многие из моих товарищей погибли. Шли в авиацию преимущественно люди, которые были приспособлены, подготовлены к этому… Авиация требовала не только риска и мужества, она требовала людей, способных к творчеству. Ведь в большинстве авиаторы тогда сами строили свои планёры, сами их конструировали, сами их испытывали, на них летали. Ну, конечно, бывали случаи, когда это кончалось трагически, но это был передовой отряд, который создавал авиацию, который завоёвывал воздух. И, конечно, участие в этой авиации очень хорошо на меня действовало в том отношении, что вызывало и во мне тоже, во-первых, известную, так сказать, смелость, а потом — желание творить в этой области. А каждую область двигать вперёд можно только творцам».

Характерная для Константина Константиновича деталь: слова о своей смелости — как мы знаем, исключительной — он произнёс перед киноаппаратом очень сдержанно, скромно, даже слегка запнувшись и постарался смягчить их оговорками: «известную, так сказать…»

Зато на словах «творить», «творцам» сделал упор, постарался их особо акцентировать.

Так что о причинах аварии планёра А-3 особенно задумываться не приходится. Вот если б он летал долго и благополучно, так это действительно было бы достойно немалого удивления и требовало бы более или менее внятного объяснения.

А вот почему А-3 «не восстанавливался» — довольно ясно: Арцеулов уехал из Отуз в Петербург в Академию художеств сдавать экзамены, на которых, как мы знаем (и даже подозреваем причину), потерпел неудачу.

И все-таки от живописи не оторвался. Учился у известных художников — одну зиму (1908/09 года) в Москве у К.Ф. Юона, а потом в Петербурге у Л.С. Бакста и М.В. Добужинского. Затем поступил в студию Е.Е. Лансере, но проработал в ней, по причинам, о которых скажем далее, всего две недели.

Художественные пристрастия молодого Арцеулова достаточно определённы: все его учителя, за исключением Юона, принадлежали к очень популярному в начале века русскому художественному объединению «Мир искусства». Художников, входивших в это объединение — Бенуа, Бакста, Сомова, Добужинского, Остроумову-Лебедеву, Лансере, в нашей искусствоведческой литературе в течение многих лет упрекали за увлечение поэтикой символизма, за уход в мир прошлого, но созданные ими прекрасные произведения книжной графики, эстампа, театрально-декоративного искусства нашли в конечном счёте прочное и всеобщее признание. Уже в 1922 году Горький писал Александру Бенуа: «Вы — основоположник и создатель целого течения, возродившего русское искусство».

Так что о приверженности молодого Арцеулова к этой школе можно, во всяком случае, сказать, что у него на сей счёт имелись единомышленники достаточно авторитетные.

И чем бы в дальнейшем Арцеулов ни занимался, художником он остался на всю жизнь.

ПИЛОТ-АВИАТОР

В то самое время, когда Арцеулов начал заниматься в студии Лансере, здесь же, в Петербурге, открылся один из первенцев нашей отечественной авиапромышленности — авиационный завод «Первого Российского товарищества воздухоплавания Щетинина и К°». Выпускал этот завод сначала самолёты «Россия-А», напоминавшие своей схемой, по свидетельству известного советского авиаконструктора и историка авиации В.Б. Шаврова, французский самолёт «Фарман-III», но «в гораздо лучшем конструктивном оформлении и с рядом существенных отличий», а затем «Россию-Б» — моноплан, схожий с «Блерио-XI». И тех и других самолётов было изготовлено по пять экземпляров.