Карен Фоссум - Глаз Эвы

• Название: Глаз Эвы
• Автор: Карен Фоссум
• Жанр: Полицейский детектив

Норвежская королева детектива впервые на русском языке!

Редко испытываешь подобное напряжение и леденящий ужас, поданные настолько тонко и убедительно. Карин Фоссум удалось создать такую атмосферу, которая захватывает целиком и держит в напряжении до самой последней страницы, добиваясь эффекта полного погружения в настоящий кошмар.

Лейтенант Конрад Сейер ведет расследование…

---

– Не знаю… А как лучше?

– Тонкие куски. Дождитесь, когда масло станет темно‑коричневым, а потом быстро опустите их на сковородку. Очень ненадолго. Представьте, что надо пробежать босиком по только что уложенному асфальту. И ради бога, только не жарьте!

– Не думаю, что моему отцу понравится сырое мясо.

– А вы его не спрашивайте, просто делайте, как я сказала.

Она неожиданно улыбнулась, и Эва была совершенно очарована этой толстой теткой в белой нейлоновой куртке с очаровательной маленькой сетчатой шапочкой на голове. Наверняка это просто правило гигиены, но такой головной убор похож на маленькую королевскую корону, решила она, а королевство – это мертвое мясо на прилавке, именно тетка и правит.

Продавщица взвесила мясо, прилепила ценник, проделала это нежно, как будто накладывала повязку на рану. Сто тридцать крон, просто невероятно. Эва еще немного погуляла вдоль прилавков, набирая в корзинку какие‑то мелочи, лучше будет просто засунуть их в холодильник, ни слова не говоря отцу, а то он не возьмет. Козий сыр, печеночный паштет, две упаковки самого лучшего кофе, сливочное масло, сливки. Печенье с наполнителем. И тут ее словно озарило, и она ухватила три пары мужских трусов со штатива «Ла Моте». Оставалось только сунуть их в ящик его комода и надеяться, что он их будет надевать. У кассы она взяла коробку конфет «Моцарт», два еженедельных журнала и блок сигарет. Итоговая сумма ошеломила ее. Но она решила, что все старые люди должны иметь право на корзинку с таким содержимым, хотя бы по пятницам, должны же у них быть хоть какие‑то маленькие радости на закате жизни. А молодые могут и кашу поесть, подумала она, расплатилась, положила пакеты в машину и поехала назад.

– А как ты думаешь, почему он это сделал? – спросил отец, жуя нежное мясо.

– Что?

– Убил ее. В постели и все прочее.

– Господи, почему тебя это так интересует?

– А тебя нет?

Эва немного помолчала, пережевывая мясо, больше для вида, она вполне могла его проглотить итак.

– Ну, в какой‑то степени. Но почему ты спрашиваешь?

– Меня вообще интересуют темные стороны человеческой жизни. А ты художница, неужели тебе не интересно? Жизнь, исполненная драматизма, и все такое?

– Но тут дело совершенно особенное. Та среда, в которой она вращалась… Я ее не слишком хорошо знаю.

– Похоже, она была одного возраста с тобой.

– Да, и к тому же не слишком умна. Заниматься таким делом – не самая удачная затея. Наверняка думала только об одном: о том, как бы заработать как можно больше денег в рекордно короткий срок. Да еще и налоги не платить. Поссорилась с клиентом из‑за чего‑то, и пошло, и поехало.

Эва наполнила вином отцовский бокал и обильно полила соусом кусок мяса у него на тарелке.

– Знаешь, такие люди, они как будто переступают какой‑то порог, – задумчиво заметил отец. – Я часто думаю о том, что это за порог, что он означает. Почему кто‑то может его переступить, а другим и в голову подобное никогда не придет.

– На самом деле могут все, – уверенно сказала Эва. – Все во власти случая. И, кстати, они тоже не переступают. Они скользят над ним, над этим порогом. И видят его, только оказавшись по другую сторону, а тогда уже слишком поздно.

«Слишком поздно, – подумала она удивленно. – Я украла целое состояние. Я действительно сделала это».

– Знаешь, я однажды ударил одного типа на работе, – неожиданно признался отец. – Он был ужасно злобный и гнусный. На редкость отвратительный был тип. И вот после этого он меня так зауважал, как будто ничего не имел против того, что я его стукнул. Я никогда этого не забуду. Это был один‑единственный раз, когда я кого‑то ударил, но в тот момент выхода у меня не было. Я был в такой ярости, чувствовал, что просто сойду с ума, если не дам ему по морде, помню, мне казалось, что у меня внутри все закипело.

Он сделал несколько глотков вина и задумчиво причмокнул.

– Агрессия‑это страх, – сказала Эва. – Агрессия – это на самом деле самооборона, всегда, так или иначе. Это способ защитить себя, свое тело, свой разум, свою честь.

– Но есть ведь и такие, кто убивает ради выгоды.

– Да, верно, но это что‑то другое. Та женщина в газете – ее‑то наверняка убили не из‑за денег.

– Ну, во всяком случае, они скоро его арестуют. Один из жильцов дома видел машину. Вообще интересно, как часто преступника вычисляют именно из‑за его машины. У них, кретинов, даже мозгов не хватает оставить машину и идти пешком, если уж они собираются совершить что‑то неблаговидное.

– Что ты сказал?

– Ты что, не слушала меня? Сосед даже не понял, что это важно. Потому что уезжал и вернулся только сегодня утром. А накануне вечером, было еще довольно рано, он видел, как какая‑то машина на большой скорости сворачивала за угол. Машина белая, не особо новая. Скорее всего «Рено».

– Какая?

Эва вдруг уронила нож на тарелку, так что брызги от соуса разлетелись во все стороны.

– «Рено». Довольно редкая модель, таких немного, поэтому они думают, что найти его будет просто. Большая удача, что все автомобили сейчас регистрируются и есть база данных, осталось только выявить тех, у кого такие машины и наведаться к каждому из них. Пожалуйста, ваше алиби, и не завидую тому, у кого его не найдется. Вот такие хитрые штучки.

– «Рено»?

Эва перестала жевать.

– Именно. Этот сосед – старый таксист, уж он‑то разбирается в таких вещах. Еще хорошо, что машину заметила не какая‑нибудь баба, которая не видит разницы между «Порше» и «Жуком» [30] .

Эва ковыряла брокколи, чувствуя, что ее руки дрожат. «Черт побери, – думала она, – они пойдут по ложному следу!»

– А что, если этот шофер ошибся? Подумай: сколько времени они тогда потратят зря!

– Но у них же нет ничего другого, – удивленно заметил отец. – И почему он должен ошибаться? Он в машинах разбирается, так и по радио сказали.

Она плеснула в бокалы еще немного вина, изо всех сил пытаясь скрыть свое отчаяние. «Рено», неужели «Опель» и вправду можно принять за «Рено»? Ведь французские машины выглядят совершенно иначе. Может, этот сосед – просто идиот, который хочет казаться значительным? Она подумала об Эльмере, о том, насколько же он, наверное, сейчас доволен, то‑то обрадовался, услышав эту идиотскую информацию. Явно сидел у радиоприемника, как приклеенный, когда передавали новости, а сейчас потирает руки. Ей захотелось плакать.

– Будешь мусс на десерт? – спросила она.

– Да, если кофе сваришь.

– Как будто тебе когда‑нибудь не давали кофе!

– Ну‑ну, – удивленно протянул он. – Что, уж и пошутить нельзя?

Она поднялась и принялась убирать со стола, тарелки и приборы опасно звенели, она ничего не могла с собой поделать. Это она виновата в том, что он все еще на свободе. Они уже схватили бы его, если бы она рассказала правду. А сейчас они могут задержать кого‑то другого. Она положила у отцовского бокала сигару и принялась мыть тарелки. Потом они молча ели мусс, верхняя губа отца испачкалась, и он с наслаждением слизнул белую пену. Он изредка поглядывал на нее, но решил больше не выступать. Может, у нее просто дамские проблемы, решил он. Она устроила его поудобнее на диване и отправилась домывать посуду. Но сначала запихнула четыре сотенных купюры в стеклянную банку‑копилку в шкафчике на кухне. Оставалось надеяться, что он не знает точно, сколько у него там денег. А потом они сидели рядышком на диване, немного осоловевшие от вкусной еды и вина. Эва успокоилась.

– Ну конечно, они его схватят, – медленно проговорила она. – Всегда найдется кто‑то, кто видел, людям иногда бывает трудно сообразить и сопоставить, но постепенно до них дойдет. Мир не может быть таким несправедливым. Да и молчать трудно все время, может, он по пьяни кому‑то что‑то выболтает. Знаешь, тип, который смог вот так вот запросто убить человека, например, в приступе ярости, он просто не сможет сдерживаться всю жизнь, он непременно себя выдаст – так или иначе. Ему обязательно понадобится излить кому‑то душу. А тот проболтается полиции. Или же они пообещают вознаграждение, и его кто‑нибудь выдаст, кто‑то, жадный до денег.

Внезапно собственные слова комом встали у нее в горле.

– Я только хотела сказать, что непременно найдется человек, который захочет, чтобы справедливость восторжествовала. Люди, к сожалению, не всегда быстро соображают. А может, боятся.

– Нет, люди просто трусы, – устало проговорил отец. – Вот в чем штука. Люди трусы, они думают только о собственной шкуре и просто не хотят ни во что вмешиваться. Я очень рад, девочка моя, что ты так веришь в справедливость, но она далеко не всегда торжествует. А уж ей‑то – я имею в виду эту женщину – все равно не помочь.

Эва не ответила, боясь, что голос выдаст ее. Она вытащила из пачки сигарету.