Сергей Абрамов - Убей страх: Марафонец

• Название: Убей страх: Марафонец
• Автор: Сергей Абрамов
• Издательство: АСТ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-009989-4

Перед вами — новая книга А. и С. Абрамовых. Странная и увлекательная история Бегуна — человека из нашего мира, заброшенного в таинственное переплетение миров параллельных. История Бегуна, что держит путь из реальности в реальность, от поворота дороги — до поворота судьбы Так, как предсказано в Книге Пути…

---

— Я сам, — отказался от помощи Чернов.

— Я принесу тебе чистую одежду. Мы одного роста, моя тебе подойдёт.

Чернов мылся с наслаждением, не жалел воды, хотя она, по его ощущениям, была всё же слишком холодной. Но спасибо за то, что есть и что её много. А вместо мыла Чернов обнаружил кусочек чего-то мягкого, как пластилин, и хорошо мылящегося — это он экспериментальным путём установить не побоялся. Однако голову мылить местным пластилином не рискнул: так облил, рыча от холода, уместного, впрочем, в здешнем пекле. Кроссовки тоже помыл, потёр попавшим под руку камешком: красный цвет совсем не ушёл, но всё ж побелее стали.

Из дома во двор вела махонькая дверца, из которой и вышел, согнувшись, хозяин, неся белые штаны и длинную рубаху. Облачившись в местные одежды, Чернов стал портретно похож на своего двойника, написанного для Храма давно почившим Элевом из рода Красителей. Или копиистом — современником Чернова. Плюс кроссовки, которых на московской картине Чернова не имелось: там Бегун мчался по красной земле босиком, что было бы непросто в действительности: камней много. А в чём он бежал на доске в Храме, Чернов не разглядел.

— Так хорошо, — одобрил Кармель новый внешний вид Чернова. Или — старый, коль на картине и на доске исторический Бегун выглядел именно таким, а не праздным любителем джоггинга в рибоковских шмотках. — Пойдём в дом, Бегун. Там прохладно и удобно говорить. А говорить тебе хочется, ведь я прав, Бегун?

Он был прав, говорить хотелось. И что приятно, говорить оказалось нетрудно, правда, пока — с точки зрения лингвиста: великий талант Чернова с ходу врубаться в языковую среду опять не подвёл. К тому ж среда уж больно знакомая… А вот трудно ли беседовать с точки зрения Бегуна, до сей поры не ведающего, что он — Бегун, Чернов пока не понимал.

Предстояло понять.

Глава третья ЛЕГЕНДА

Потолок висел над Черновым — руку протяни и коснёшься. Он не стал экспериментировать попусту, подвинул к столу низкий трёхногий табурет и сел, уложив руки на грубо сколоченную столешницу, хранящую многочисленные следы вина, жира, масла, раздавленных ягод — того, что надо уже не мыть, а соскребать.

— В доме нет женщины, — вроде бы извиняющимся тоном сказал Кармель, заметив взгляд Чернова и верно истолковав его. — Хранителю не положено…

— Что не положено? — не понял Чернов.

— Иметь женщину. Мы даём обет верности Сущему и не вправе нарушить его даже в помыслах.

Врёт, машинально, без эмоций подумал Чернов. Здоровый нестарый мужик, да ещё и начальник какой-никакой из местных: ну где та баба, что устоит? Они тут — бабы имеются ввиду — молчаливые и, похоже, безропотные. Низший класс. Из ребра выточенные. Взять хотя бы ту же Мирьям с площади, что должна постирать Чернову костюмчик…

— Нет, правда, Бегун, я не лгу, я не имею права лгать — ни Сущему, ни человеку, ни даже женщинам, когда они просят совета, — быстро проговорил Кармель-Хранитель.

Он что, мысли читает, напрягся Чернов, или у меня на роже всё написано? Не должно бы: внешние эмоции — не мой стиль. Жена спрашивала: у тебя, Чернов, покер-фэйс, что ж ты картами крутые бабки не зарабатываешь? Он отшучивался: мол, доверчив к другим покер-фэйсам, а это противопоказано картам. Но не водке, сварливо завершала диалог жена.

И вправду хотелось выпить. И под ложечкой (под какой? чайной или столовой? что за бредовый термин!) сосало. Во-первых, потому что после утреннего, хилого завтрака пролетело бог знает сколько времени, а во-вторых, всё случившееся с Черновым требовало испытанного допинга: снять напряг. Он, конечно, весь из себя железный, Чернов-стайер, но возраст и жизненные трудности подтачивают даже железо, самое разжелезное, вот и душевная ржавчина появляется, как реакция на неадекватные события. А события не просто неадекватны (чему? всему!), они немыслимы!

— У меня есть вино, мясо и зелень, — сказал Кармель.

И Чернов не выдержал:

— Ты что, Хранитель, умеешь читать чужие мысли?

— Читать? — не понял Кармель. — Нет, Бегун, я не понимаю, как можно прочесть мысль. Она же не начертана на листе пергамента или на доске… Я просто знаю людей, мне дано это Знание. Я знаю, например, что ты устал, удивлён, а ещё, прости меня, испуган, ты хочешь есть и сверх того — заглушить удивление и страх добротным крепким напитком.

— Кто дал тебе это Знание?

— Как кто? — удивился Кармель. — Сущий, конечно, кто ж ещё. Он даёт садоводу умение растить плоды, виноделу — готовить вкусное вино, резнику — разделывать туши, женщине — рожать детей… Я — Хранитель, Бегун, и отец мой был Хранителем, и дед, и прадед, и прапрапрадед. Я — из рода Хранителей, как Арон-плотник — из рода древоделов, например, а Исав-кузнец — из рода кузнецов. Так было, так есть и так будет, Бегун. Это — судьба, она неизменна. Сказано в Книге Пути: «Никогда не сворачивай со своего Пути, ибо он — единственно верный, потому что предназначен тебе Сущим, а иные лишь пересекаются с ним и ведут в чужое Никуда».

— Но и по ним кто-то должен идти, раз они существуют. — Чернов не утерпел, откомментировал неведомую Книгу Пути. — Что ж получается: эти «кто-то» изначально идут в чужое Никуда? Или оно для тебя чужое, а для них — своё? Особенно если учесть, что Путь — это судьба. Так?

— Да, Путь — это судьба, ты верно понял. Но судьбу каждому определил Сущий. Изменить её значит пойти против Него или, если хочешь, против своего предназначения в жизни. Иначе — сломать судьбу, И не только собственную, но всего рода.

— Выходит, я — Бегун из рода Бегунов? Экая новость для меня, однако!

Кармель-Хранитель не услышал иронии — не захотел или не сумел. Сказал испуганно:

— Что ты говоришь? Опомнись! Ты — один. Ты — на все времена. Нет других Бегунов! Нет такого рода…

Спорить с мифом — последнее дело, понимал Чернов. Плюс — жрать хотелось и всё-таки выпить. Но не удержался, вякнул:

— Но родители-то у меня были, а, Кармель? Отец, мать… И я знаю точно, что они — не Бегуны…

Он вспомнил маму-покойницу, которая, ещё живая, здоровая, весёлая, с великим неодобрением относилась к его увлечению спортом. Отец — тот гордился сыном, хвастался его успехами, хотя сам в своей жизни даже на велосипеде не выучился кататься. А мама утверждала:

— Спорт — занятие для умственно отсталых. Вот ты, Игорь, троечник, поэтому ищешь компенсацию в спорте. Это слабость.

Даже потом, когда начались «сладкие взрывы» и с гуманитарными дисциплинами у Чернова всё с ходу стало тип-топ, мама не переменила мнения, хотя категоричность её заметно ослабла…

— Они и не могли быть Бегунами, — влез Кармель в воспоминания Чернова. — Их судьба крылась лишь в том, чтобы родить и вырастить Бегуна.

— Одного на все времена?

— Ты же один. — Кармель был несокрушим. — Ты уже приходил в наш мир, и теперь ты пришёл опять. И как знать, может, будешь приходить вновь и вновь. Твои Пути многообразны и путаны.

Стих про попа и собаку, безнадёжно подумал Чернов. Разговор надоедал, поскольку был непонятен и тёмен. Выяснять подробности — на это нужно время и желание. Не исключено, понимал Чернов, время найдётся. Не исключено, с грустью сознавал он, времени в этом мире у него будет навалом. Тогда глядишь — и желание появится. Куда он денется? Чтобы жить, надо знать всё о месте, в котором предстоит жить. Аксиома.

— Говоришь, вино, мясо и зелень? — спросил он преувеличенно бодро, как, быть может, и положено Бегуну-на-все-времена. — Угощай, Хранитель. Бегун голоден и устал…

Мясом называлась баранина, суховатая и жёсткая, а главное, холодная. Чернов не знал, есть ли в доме Кармеля хоть какое-нибудь нагревательное устройство — очаг там или печь, но либо такового вообще не наличествовало, либо отсутствие в его жизни женщин сделало Хранителя неприхотливым, как тот баран, что попал им на стол. Мясо и мясо — чего от него требовать! Чай, не баре — всякий раз огонь разводить, когда жрать вздумается… Зато вино оказалось лёгким и ясным — молодым, пилось хорошо, и послевкусие от него оставалось отчётливым, длинным и приятным, даже глиняные чашки его не портили. Ели из тоже глиняных, глубоких тарелок, ели руками — не было ни вилок, ни ножей. Видела бы сейчас Чернова его бывшая супружница — не преминула бы уязвить: мол, сбылась мечта идиота. Выросший во вполне интеллигентной семье, Чернов между тем всегда был не прочь порубать хлеб с колбаской на газетке и запить всё из горла — будь то напиток «Буратино» (в детстве) или пиво (в зрелости, на исходе спортивной карьеры и далее), а не разводить haut cuisine не по делу. Так что аскетизм трапезы не вызвал у Чернова ничего негативного: поели, расслабились, Кармель еду унёс, а вино, наоборот, донёс, — откуда-то из глубин дома. Сказал:

— Солнце пошло на закат. Скоро спадёт жара.

— И что будет? — лениво поинтересовался Чернов.