Александр Снегирев - Сделано в Америке

• Название: Сделано в Америке
• Автор: Александр Снегирев
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006

Александр Снегирев родился в 1980 году в Москве. Окончил Российский университет дружбы народов, получив звание магистра политологии. Учится там же в аспирантуре. Лауреат премии «Дебют» за 2005 год в номинации «Малая проза».

---

А мне лично хочется пить виски по утрам. Прямо часиков в десять отхлебнуть первый глоток. Как в Голландии – там я даже утренний душ со стаканом принимал. И ничего, жив пока.

Попасть на Новодевичье кладбище

Однажды вечером в ресторан привезли смертельно больного мужа донны Розы господина Папариса. Господин Папарис был влажен от испарины. Его локти покоились на подушках, а на шее крепился шланг искусственного питания. Господин Папарис не произносил ни слова.

Собралось все семейство. Он сидел во главе стола. За правую руку его держала Эльпида, левую поглаживала донна Роза. Все смеялись и старались развеселить старика. Мэриан позвала меня с кухни, чтобы представить отцу. Я стоял в белой майке, прилипшей к потной груди, и закатанных джинсах. Я комкал грязный передник и говорил: «Гуд ивнин, сэр, найс ту мит ю, сэр». «Властный старик, на моего деда чем-то похож. Мог бы лежать у нас на Новодевичьем кладбище», – мелькнуло в моей голове.

Меня отпустили легким взмахом руки, я вернулся на кухню, прислонился к косяку и закрыл глаза.

Черные, реже красные и серые. Крепкие-устойчивые и хрупкие-покосившиеся. Совсем редкая находка – деревянные. Таких всего парочка. Многие увенчаны мраморными изваяниями, некоторые оформлены барельефами, попадаются скульптуры в полный рост, но абсолютное большинство украшено простыми фотографическими портретами. Красавицы и дурнушки, бравые вояки, покорители Арктики, интеллигенты-очкарики внимательно смотрят из своих овалов. Их взгляды не тревожат, с холодным сердцем я прохожу мимо, оставляя всю ораву позади. Но вот мне в глаза заглядывает восьмилетний мальчик в матроске. От мальчика имеется только белобрысая головка. Она обрамлена в стекло и размещается в середине белой мраморной плиты. Под фотографией мальчика вырезан кораблик и написано «Володенька». Я опускаю глаза и иду скорее прочь от Володеньки, от его мамы, пережившей сына на 43 года и от папы, смерть которого совпала с годом репрессий. Повсюду лесом стоят могильные плиты, памятники и изваяния. Я на Новодевичьем кладбище, месте упокоения советской элиты.

Забыть Володеньку с семейством легко – здесь столько всего интересного: вот приземистая тумба с детским писателем, его считалочка скачет в мозгу и задорно выпихивает из него неприятные мысли. Вот заслуженная киноартистка, черно-белые ноги которой не давали мне уснуть в детстве. А вот целый выводок Героев Социалистического Труда и один генерал-майор. К концу аллеи Володеньки и след простыл.

Одна интересная пара заставляет меня остановиться. Если бы я мог посоветовать археологам будущего персонажей, по которым следует изучать ушедшую эпоху страны, я бы выбрал этих двоих. Ее мраморную голову украшает высокая прическа, взгляд горделивый, присущий директрисе центральной московской спецшколы. На шее бусы из чего-то увесистого. Он из бронзы. Шея забрана пластинами форменного воротника с пышной золотой вышивкой. Плечи – погоны, грудь – шайбы орденов. Голова оформлена грубыми, волевыми мазками советского скульптора. Наверняка они были крепкой семейной ячейкой. Правда, полированный мрамор ее головы выглядит много качественней его грубых бронзовых черт. Наверное, потому, что она умерла первой и скульпторы в те времена были мастеровитее. А может, наследники просто-напросто сэкономили на памятнике военному. Ведь неизвестно, любили ли они его так же, как он – свою супругу.

Впереди в стену вмонтирован целый экипаж самолета «Максим Горький» и несколько пассажиров. Все они закупорены в одинаковые вазы, а рядом подробно описано, как они в эти вазы угодили. Оказывается, во время показательного полета «Максима Горького» нерадивый пилот другого самолета по фамилии Петренко решил отличиться. Вопреки приказу он сделал мертвую петлю, потерял управление и врезался в «Максима». Все погибли, и Петренко тоже. Советское правительство выплатило семьям по десять тысяч рублей. После подробного изучения фамилий на вазах летчика Петренко обнаружить не удается. Роковая ошибка лишила летчика Петренко счастья покоиться среди жертв своего неуместного героизма.

От мрачных мыслей о судьбе пилота-хвастуна меня отвлекает громадный блок темной горной породы. Удивление вызвано не размерами блока, а именем человека, который этим блоком придавлен. Человека этого я хорошо знаю, я помню, как он сидел за большим круглым столом в просторной гостиной и произносил тост в честь моего деда. Мне четыре года, и я копошусь под столом с куском торта, который незаметно просунула мама. Ноги в колготках и брюках встают, громко крича «ура» и звеня бокалами.

Я перечитываю имя, фамилию и отчество этого человека и думаю: почему же он достоин лежать здесь, а мой дед недостоин? Почему дед лежит пускай на престижном кладбище, но на окраине, а этот, чьи носки я внимательно изучил тем далеким праздничным вечером, пролез сюда, в центр столицы. Неужели мой дед подмахнул меньше приказов, шлепнул меньше печатей, сделал меньше выговоров и уволил меньше людей?! Нет, не меньше! Тогда почему, черт возьми, меня лишили права приходить сюда как в свой дом, гордо неся четыре алые розы мимо охранника, чтобы он видел, что я не какой-нибудь любопытный шалопай, а скорбящий наследник одного из центурионов погибшей империи. Чудовищная ошибка вкралась в мою жизнь. После смерти мой дед оказался меньшим ловкачом, чем этот, под черным блоком. Меня лишили власти, лишили наследства, лишили права почетно скорбеть среди равных.

Подгоняемый отчаянными мыслями, я спешу куда-то, не разбирая дороги, и стукаюсь о бюст неизвестного. Он оказывается маршалом бронетанковых войск. Досадливо потирая лоб, я читаю фамилию маршала. Я замираю, вспоминая далекую весну и краткий роман со стройной брюнеткой. Брюнетка была внучкой этого маршала. Что-то у меня с ней не сладилось, а что именно, вспомнить не получается. А ведь, не расстанься я тогда с этой брюнеткой, мог бы рассчитывать на теплое местечко рядом со славным маршалом и его отпрысками. Пусть не для себя, но для моих потомков историческая справедливость была бы восстановлена и они смогли бы приходить сюда с четырьмя алыми розами...

Вконец раздавленный собственной неудачливостью, я бреду дальше. Мимо сочинителя героических эпосов – он повесился, мимо брата железного наркома – отравился, мимо жены кровавого диктатора – пустила себе пулю в лоб. Их изваяния крепки и незыблемы, как зубцы кремлевской стены. «Господи, почему я лишен права быть среди них, почему я низвергнут и раздавлен?!» – проносится ураганом в моей голове.

Борясь с желанием кричать от боли и несправедливости, я иду дальше. На пути вырастает гранитный человек в клоунском наряде. Он выходит из скалы и никак не может освободить ногу, завязшую в сером камне. Позабыв про историческую несправедливость, я замираю с раскрытым ртом. Почему его нога вязнет в грязном камне? Почему он так похож на монстра? Ведь он был клоуном и прежде всего человеком... По спине пробегает холодок, я оборачиваюсь. Лучшие умы, сердца и руки державы обступили меня. Отовсюду прут генералы и адмиралы, надвигаются академики и членкоры. Именитые деятели искусств натягивают поводки. Мне страшно, я бегу прочь, а заслуженные учительницы злобно шипят вслед.

Уф... оторвался... может, все к лучшему. Судьба, пожалуй, распорядилась правильно, избавив меня от искушения оказаться здесь. Не моя это компания. У ворот я останавливаюсь перевести дух и напоследок разглядываю случайный памятник. Я испытываю превосходство, «общаясь» с некогда влиятельным человеком, лежащим теперь в земле у моих ног. Я нахально сметаю снежок с его мраморной головы и с железных букв имени. Но все имя очистить не получается, я не дотягиваюсь, мешает лужица талой воды. Я ухожу, так и не узнав, кого похлопал по лысине. Он укоризненно сверлит мне спину своими каменными глазами, оставшись в своем чопорном величии, а я спешу за ворота, подальше от этого некрополя чужих мне людей. Чужих отныне.

Я оборачиваетесь, чтобы бросить последний взгляд назад. К воротам подъезжает дорогой черный автомобиль. Водитель распахивает дверцу перед юношей в элегантном пальто. В руках юноши четыре алые розы…

Я еще долго стою не двигаясь, хотя перед воротами никого больше нет. А ведь на его месте мог бы быть я... да и кладбище все-таки хорошее, респектабельное.

Битва за полотенца

Одна из основных моих функций в мотеле – борьба за чистые полотенца. На специальных тележках мы возим все наше барахло: чистящие средства, запасную туалетную бумагу и пластмассовые стаканчики. Кроме того, на тележке закреплены пылесос, коробка с мылом и чистое белье с полотенцами. Запасы полотенец и белья я пополняю в прачечной. Не знаю почему, но больших полотенец для душа обыкновенно не хватает. Кристина иногда халявит и исчезает из прачечной. Тогда я сам ныряю в раскаленное жерло сушильной машины.

То ли их вообще меньше, чем надо. То ли гости их чересчур рьяно крадут. То ли Кристина слишком увлекается просмотром телевизионных шоу в рабочее время. Не знаю я, в чем причина. Только полотенец всегда нет, хоть ты тресни.