Владимир Савченко - Отступник - драма Федора Раскольникова

• Название: Отступник - драма Федора Раскольникова
• Автор: Владимир Савченко
• Жанр: Историческая проза

Савченко Владимир Иванович

Отступник: драма Федора Раскольникова.

Невероятна судьба героя книги. Предводитель свирепых кронштадтских матросов -гроза буржуазных кварталов Петрограда лета 1917 года, правая рука Ленина и Троцкого в дни Октября, герой гражданской войны, флотоводец, дипломат и писатель, Федор Раскольников - один из первых советских "невозвращенцев", в конце 1930-х порвавший с установившимся в стране "царством социализма". Только теперь стало возможным непредвзято проследить за духовной эволюцией этого незаурядного человека. Читателя потрясут многие страницы книги.

Это и картины гражданской войны. Это и сцены из "политических закулис" - неизвестные эпизоды принятия судьбоносных для страны и не всегда бесспорных решений кремлевскими политиками от Ленина до Сталина.

Одна из сюжетных линий повествования - история сердечной драмы Раскольникова, его трудного брака с писательницей и поэтессой Ларисой Рейснер, натурой мятущейся, страстной и безудержной. Читателю откроется и тайна бурных ее романов с Николаем Гумилевым, Троцким, Карлом Радеком.

В книге использованы личные архивы Раскольникова, семейства Рейснер, вдовы Раскольникова - Музы Васильевны Раскольниковой-Каннвез, подданной Франции.

---

Строго говоря, и Милюков не был, как понимал Раскольников, чистым "оборонцем". Он отнюдь не одобрял сталинский режим. Готов был с ним мириться как с неизбежным злом, но именно злом. Милюковцы делали ставку на те слои, группы в Советском Союзе, которые, как им казалось, в наибольшей мере могли содействовать укреплению могущества и единства страны. Одно время, после первых московских процессов, цеплялись за Тухачевского, думали, что большевизм уже ликвидирован в России, там правит армия и вот-вот заменит Сталина. Теперь возлагали надежды на Жданова, который, как полагали, вносил национально-русскую струю в революцию, восстанавливал русскую культуру.

"Возвращенцы", примыкавшие к "оборонцам", главным образом молодежь, желавшая служить России, прямо уже шли в советское полпредство, просились на родину.

Вот из них, из "оборонцев" и "возвращенцев", и вербовались, должно быть, наблюдатели. Именно из этой среды были завербованы агентами НКВД бывшие белогвардейские офицеры Николай Клепинин и Сергей Эфрон, муж поэтессы Марины Цветаевой, участвовавшие в убийстве Райсса.

Чего же хотели эти люди или те, кто посылал их следить? Если в их намерения не входила пока - пока! - ликвидация Раскольникова или Музы, то, может быть, это была та самая "пытка страхом", о которой он слышал, о которой читал?

Написал об этом Бармину, с которым недавно связался через его издателя, прочитав его книгу "20 лет на службе СССР", написанную им уже в эмиграции. В этой книге Бармин упоминал Раскольникова, писал о нем, как о своем друге. Они и были дружны, Бармин гостил у Раскольниковых в Софии, Раскольниковы, приезжая в Афины, жили в квартире Бармина. Последний раз останавливались у него в Афинах летом 36-го года.

Бармин, живший под Парижем - переписывались с ним через издателя, ответил, что с ним было то же самое, когда он остался на Западе. И его в течение нескольких месяцев подвергали в Париже этой "пытке страхом" чекисты Ежова. Едва он выходил из дому в Сен-Клу, за ним увязывались мрачные личности, и весь день он физически чувствовал чужое дыхание за спиной. Ему еще повезло, чекисты вскоре потеряли его след во Франции, два месяца он спокойно жил в Пиренеях, когда они искали его на Ривьере, писал свою книгу. Успел несколько окрепнуть и выдержал пытку благополучно. И вот что интересно, замечал Бармин, следить за ним прекратили, как только его книга вышла в свет и, стало быть, худшее с точки зрения Москвы свершилось. Чекистам, не сумевшим предупредить появления разоблачительной книги, оставалось отомстить автору, не сделали они это до сих пор, вероятно, потому, что и без того слишком наследили за последние годы в Европе, едва ли им теперь был резон ликвидировать каждого невозвращенца, рискуя вызвать новую шумиху в печати. На такой ободряющей ноте заканчивал письмо Бармин.

Письмо и впрямь ободрило, главное, подталкивало к действию: пора была самому браться за перо, выступить со своими разоблачениями. И если убегать от чекистов, то куда-нибудь подальше от Парижа, в те же Пиренеи или на Ривьеру.

По газетному объявлению узнал, что в Жуанлепейне на Лазурном берегу, недалеко от Ниццы, сдается недорого дом на весну и лето, списался с владельцем, получил положительный ответ, выслал задаток и стал готовиться к отъезду.

6

Перед отъездом сделал попытку связаться с журналами и газетами, с которыми мог бы сотрудничать, хотел заручиться их согласием печатать то, что он стал бы присылать с Лазурного берега. Всего бы лучше в этом отношении, как ему казалось, было договориться с "Социалистическим вестником", где печатался Кривицкий, - это издание было ближе ему по направлению. Одним из руководителей журнала был Федор Дан, в октябрьские дни меньшевик, член исполкома Петроградского Совета и Президиума ВЦИК Советов первого состава. Раскольников следил за его статьями с пристрастием. В отличие от Керенского, пытавшегося влиять на сознание советских руководителей, Дан делал ставку на революционизирование тех советских людей, для которых идеалы революции и социализма остались ценностямии, не реализовавшимися в условиях ленинской, затем сталинской диктатуры.

Близок Дану был старинный знакомый Раскольникова, бывший эсер Бунаков-Фундаминский, один из соредакторов журнала "Современные записки". Он много писал о проблемах эмиграции. Эмигрантская Россия, доказывал он, должна признать себя частью России Советской. Долгие годы она вела белую борьбу, доканчивая битвы ушедшего мира, затем долгие годы пыталась устроить на чужбине мирное и благоденственное житие. Теперь ей следовало начать новую эру- участвовать в борьбе, которая велась, явно или подспудно, на ее родине против установившегося там деспотического режима. Следовало создать аппарат для распространения вольных идей в родной стране. Со времен Герцена, Бакунина, Плеханова эмиграция была духовной лабораторией русского освободительного движения, эту миссию она обязана осуществлять и теперь… С этим не мог не согласиться Раскольников.

С Бунаковым особенно хотелось увидеться, напомнить ему их последнюю встречу в Нижнем Новгороде в 18-м году. Интересно было бы узнать, как ему запомнилась та встреча.

Но Бунакова не было в Париже в эти дни, как сказали в конторе "Современных записок". Оставлять карточку Раскольников не стал, встретиться с кем-либо из соредакторов Бунакова тоже не захотел, все же прежде следовало побеседовать с Бунаковым. Ждать, однако, его возвращения в Па риж уже не оставалось времени.

И с Даном не удалось увидеться, он тоже был в отьезде. Пытался в конторе "Социалистического вестника" узнать что-либо о Кривицком, но там ничего не знали, кроме того, что Вальтер, после покушения на него в Париже агентов НКВД, уехал в Америку.

Зато в эти дни сошелся с человеком вполне своим, русским по происхождению и французом по паспорту, старым большевиком, товарищем по партии в октябрьские дни, Виктором Сержем (Кибальчичем). В 28-м году он был в Москве арестован как троцкист и несколько лет провел в сталинских лагерях и ссылке. Во Франции в левых кругах велась кампания за его возвращение на родину во Францию, и весной 36-го года эта борьба дала результат - выехать из СССР ему разрешили. Несмотря на перенесенные испытания, он и теперь оставался большевиком. Как и Раскольников, считал Сталина злым духом контрреволюции, уничтожившим лучшие завоевания русской революции.

Виктор Серж предложил Раскольникову устроить встречу с кем-либо из редакторов "Последних новостей", где его, Сержа, печатали, несмотря на его большевизм. Раскольников согласился. Договорились встретиться в кафе на пляс Перер через пару дней в полдень.

Раскольников чуть было не опоздал на это свидание, долго не мог отделаться от "хвоста", нельзя же было тащить его за собой на пляс Перер. И когда входил в кафе, не был вполне уверен, что тот не явится следом за ним и не испортит его разговор. Пришел всего за минуту до появления Сержа с журналистом. Только занял столик в углу, усевшись лицом ко входу, как появились Серж и его спутник, оба высокие, белокурые, моложавые.

Поздоровались, сели. Заказали кофе с коньяком. Разговор не сразу завязался, Раскольников все поглядывал на вход, люди входили, выходили, боялся пропустить своего провожатого. Его беспокойство понимали собеседники, не торопили его, говорили о неважном. Но постепенно разговорились.

Раскольников сказал, что он задумал серию статей и очерков, в которых намерен показать, в чем, по его мнению, состоит преступление Сталина перед революцией и народом, перед партией, в чем смысл недавних процессов над больше виками.

- Прошу меня понять, - горячо говорил он, - я прежде всего коммунист и в коммунизм продолжаю верить. Сталин расстреливает старых большевиков за их преданность делу партии. Изменник - он, а не его жертвы. Это важно понять всем, кто следит за событиями в нашей стране. Не в большевизме надо искать корни того, что у нас происходит, а в политике тех, кто обманом захватил власть в партии и совершил контрреволюционный переворот, хотя и под большевистской вывеской…

И начнет он, продолжал Раскольников, со статьи о своем деле, на примере собственной судьбы, истории своей отставки, покажет, откуда в сталинской России берутся "невозвращенцы", "вредители", "враги народа". Может быть, так и назовет статью: "Почему я стал невозвращенцем".

- Это мы сможем, думаю, напечатать, - сказал журналист. - Как документальное свидетельство человека, пострадавшего от сталинской диктатуры. Подобно тому, как печатали разоблачительные материалы господина Кибальчича. Но что будет в других ваших статьях? Боюсь, читателей "Последних новостей" не слишком заинтересуют счеты между правоверными большевиками и изменниками партии, какими вы считаете Сталина и его клику. Наши читатели не принимают большевизм, как таковой, не различают оттенков в нем. И не захотят разбираться в них. Другое дело, если бы вы, не отмахиваясь от анализа истоков большевизма, покопались в них, пусть и с позиций правоверного большевика, но дали бы уникальные факты, только вам известные, из истории революции, Октября, гражданской войны. О Ленине, Троцком, Бухарине, других вождях, которых лично знали. Это было бы то, что нужно. Думаю, если вы теперь вернетесь к пережитому вами, с учетом того, во что обратилась Россия сегодня, вы иначе обо всем напишете, чем писали, скажем, в "Кронштадте и Питере", как полагаете? Нужна объективная история революции…