Берен Белгарион - Тени сумерек

• Название: Тени сумерек
• Автор: Берен Белгарион
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-01648-1

Один в поле не воин? Как бы не так! Берен, сын Барахира, четыре года сражается в одиночку против солдат извечного Врага всех людей и эльфов. Однако самое тяжелое испытание у него впереди: отец эльфийской принцессы, возлюбленной Берена, желает получить Сильмарилл, один из трех драгоценных и чудесных камней, которые Враг некогда отнял у эльфов и теперь носит в своей короне.

Лишь король-изгнанник Финрод Фелагунд да горстка верных друзей готовы идти с Береном до конца и бросить вызов многочисленным войскам Врага и могучим эльфийским владыкам, здравому смыслу, судьбе и самой смерти.

---

«Хорошо. Ты видишь меня, я — тебя… Ты слышишь… Говори».

«Что говорить?» — Берен внезапно испугался.

«Что угодно. Мы свободно обмениваемся мысленной речью».

«Это все? Это и есть осанвэ?» — Берен помимо своей воли вспомнил то, что пережил с Лютиэн — ее чувства как свои, и свой восторг, хлынувший в нее… Это был миг — а потом Финрод резко закрыл свою защиту: словно обрушившаяся лавина мгновенно отрезала его от Берена.

Придя в себя, горец спрятал лицо в ладонях. Произошедшее было слишком страшно, чтобы говорить о нем. Если бы по его неосторожности кто-то — пусть даже Финрод — увидел их соитие, Берен и то не набрался бы такого стыда. Каков бы ни был Ном — он оказался сопричастен слишком глубокой тайне Лютиэн, он на миг пережил ее сокровеннейшую радость. Словно бы оказался третьим на ложе. Ему тоже сейчас неловко. Он хотел этого не больше, чем Берен. И все по вине блудливой береновой мысли.

— Ты не управляешь своими мыслями, — покачал головой эльф. — Они управляют тобой. Я не хотел узнавать того, что узнал. Не успел прервать осанвэ прежде чем понял, что происходит. Берен, случайные слова тянут из твоей памяти вереницы образов, очень ярких.

— Прости, — процедил Берен сквозь зубы.

— Ты еще ни в чем не провинился, но с этим нужно что-то сделать. Нельзя позволять, чтобы твои воспоминания обрушивались на собеседника, подобно каплям с дерева после дождя, на того, кто случайно заденет ветку.

— Я знаю, — в Берене поднималось непонятное раздражение на Финрода, переходящее в злость. Он — человек, он так устроен и не может иначе!

— Сосредоточься на чем-то одном. На ярком видении, которое займет все твои мысли. — Он снова протянул Берену Камень на открытых ладонях.

Знакомое чувство в пальцах, сосредоточение, погружение… В первый миг Берен был близок к ужасу — он хотел захотеть — но не мог, и чем больше хотел захотеть, тем яснее понимал, что не сможет. Чем больше он хотел открыться — тем туже стягивался панцирь нежелания. Он весь был теперь словно закован в глухой доспех — с тяжелым шлемом, с перчатками, набедренниками и наколенниками, с кольчужным капюшоном, с гномьей боевой личиной — он и Финрода теперь видел как сквозь прорезь…

«Финрод, — сказал он, отпустив Палантир. — Ном, я боюсь открыться тебе. Во мне… слишком много такого, чего нельзя показывать никому. Я, наверное, так и не освою эту вашу науку…»

«Берен, посмотри на меня».

Человек поднял глаза.

«Все это время мы общаемся мысленной речью. Ни один из нас не сказал ни слова. Ты научился говорить и слышать сразу же, Палантир пробудил тебя. Теперь у нас другая задача, более трудная — научить тебя говорить только то, что ты хочешь».

«Я пытаюсь…»

«Ты не так пытаешься. Когда ты хочешь послать образ, ты весь скован avanire потому что все время вспоминаешь, чего мне показывать нельзя. Сделай иначе: вспомни что-то одно, что мне можно показать — и сосредоточься на этом одном. Давай.»

Берен мгновенно перебрал в памяти свою жизнь — и очень легко вспомнил, что всегда было легко и приятно вспоминать: тот давний день из своей юности, когда он, побившись об заклад с Креганом-Полутроллем, взобрался на вершину Эрраханка…

Холодная тяжесть Палантира нагрузила ладонь.

Роуэн (31), — подумал он, погрузившись в белый свет. И глубины камня явили друга — таким, какой он был в те давние дни… Полный, широкоплечий и приземистый — из тех, о ком говорят: легче перепрыгнуть, чем обойти. Ресницы — густые и длинные, как у девушки, плотные, волосок к волоску, брови — орлиными крыльями, глаза — большие и влажные, по-детски пухлые губы — такие называют «сладкими». Черная поросль над верхней губой подернута… инеем? А на ресницах дрожат — слезы?

— Берен! Берен, дурачина! Что с тобой, почему молчишь, слушай? Говори! Говори что-нибудь, или я тебя сам убью!

— Дурак, — без звука шепчет Берен.

— Что? — Роуэн трясет его за плечи, потом сдергивает с себя диргол и набрасывает на друга, потом снова трясет. — Очнись, очнись же, бревно ходячее! Скажи что-нибудь!

Не выдержав, он обнимает Берена, прижав того к груди — и оба валятся в сугроб, и небо над ними подсвечено розовым, а снега на восточных склонах уже отливают синевой, и боги, как это все красиво — а дурак Роуэн не замечает и снова его трясет… Как будто его жизнь что-то значит для этих гор… Для рассвета… Для него самого…

Он не хочет отвечать Роуэну — боится расплескать то, что принес с вершины. Он — легкий и прозрачный сейчас, он так спокоен и так взволнован, как не был еще никогда в жизни. Он плачет, и слезы прожигают снег…

Белая, невыносимо прекрасная, высится над ними вершина Эрраханка. Почти правильная четырехгранная пирамида, которую он… покорил? Смешно даже думать об этом — он пришел и ушел, как каждый год сходит с вершины лед. То, зачем он шел — мальчишеская удаль, похвальба перед девицей, гордость, желание доказать, что смертному не слабо то, что сумел совершить эльф — все отшелушилось и отпало с него на этой высоте. Осталось лишь немое восхищение красотой Творения. Немое — потому что слова всех языков, ведомых Берену, выгорали и увядали перед ней.

Роуэн снова встряхнул друга — и из-за пазухи у того выпал и зарылся в снег кинжал вороненой стали, с двумя змейками дома Финарфина, оплетающими яблочко рукояти — уже изрядно съеденный ржавчиной. Доказательство того, что он действительно был на вершине Эрраханка. Берен проводил нож равнодушным взглядом — теперь ему было все равно, поверят или нет.

Глядя через плечо Роуэна, он с предвершинной седловины видит далеко на север. И там, на севере, где волнуются под ветром травы Ард-Гален, встает под небеса всепожирающее белое пламя.

— Огонь, — шепчет он, впиваясь пальцами в руки Роуэна. — Огонь на Ард-Гален!

— Тише… Спятил ты что ли — это закат играет на облаках, дурила! В голове у тебя помутилось от этого воздуха. Спускаться нам надо, понимаешь, спускаться! А-а, понесла меня с тобой нелегкая…

Не отпуская Берена, Хардинг нагнулся и подобрал нож, который три сотни лет назад Финрод оставил на вершине в знак того, что все земли, что видны с вершины Эрраханка, принадлежат теперь Дому Финарфина…

Ясность видения была такой, что Берен снова прожил те минуты и успел озябнуть — летней ночью! Больше того, он понял, что с точностью до мгновения может вызвать в своей памяти все, что происходило до и после, в любой момент его жизни — даже, наверное, младенчество… Он не стал это проверять, просто испугался — и отпустил рвущийся в небо шар Палантира.

И шар мгновенно налился тяжестью, холодом и твердостью, выскользнул из рук — не удержи его Финрод, кристалл упал бы в траву.

«Хорошо. Видишь, я был прав. Но ты испытываешь все слишком живо — и поэтому устаешь».

Берен ничего не ответил — он все еще задыхался от редкого горного воздуха. Деревья потемнели и были теперь обычными деревьями, звезды остановили свой бег.

— Ты мог попасть в более опасное видение, — продолжал Финрод уже вслух. — Необходимо все время помнить, что это происходит с тобой не на самом деле. Не погружаться в Камень целиком, часть себя оставлять вовне…

— Слушай, — сказал Берен. — Когда я коснулся Палантира и начал вспоминать… Я вспомнил много такого, о чем напрочь забыл. Мне кажется, с этим Камнем я смогу вспомнить все, что когда-либо знал. Даже дни младенчества.

Судя по лицу Финрода, он был потрясен.

— Правда? — спросил он.

— Точно. Всех этих вещей — что у Роуэна слезы замерзли на ресницах, что я выронил кинжал, что мне пригрезился огонь — я ведь не помнил всего этого… Я был… как шальной. А сейчас — я увидел это снова, как оно было… И… благодарен тебе за то, что вспомнил все…

Финрод о чем-то задумался, потом решительно сказал:

— Мы еще поговорим об этом. А сейчас попробуем без Камня. Я пошлю тебе Образ, потом — ты мне.

Он положил Камень в траву.

Берен сосредоточился, «прислушался» — теперь это было доступно и без Камня, — и увидел белый город на холме.

Город смотрел на запад. Так было все в нем сделано и устроено, чтобы поменьше стен — и побольше окон. Чтобы дома не перехватывали друг у друга свет, который, исходя все время из одного места, не блуждает по небу. Этот свет был каким-то плотным, даже в те места, где была тень и должен был бы царить сумрак — он как будто просачивался… У Берена захватило дыхание — ничего прекраснее он в жизни не видел. Нарготронд был прекрасен, и нельзя было сказать, что сделан он по образцу Тириона на Туне, ибо Нарготронд, скрытый город, был весь внутри себя, и прекрасен он был изнутри — а Тирион был весь снаружи…

Хрустальные и мраморные лестницы сбегали вниз по западному склону холма, а восточный, сумрачный, порос густыми соснами. И можно было бежать вниз по этим лестницам, хватая грудью воздух — а можно было блуждать в сосновых сумерках. То, что для Берена всегда было сказкой, неизбывной мечтой о стране без слез и забот, куда можно попасть только мертвым, и то — ненадолго, для Финрода было обычным юношеским воспоминанием, как для него — ровная кладка замков Каргонд и Хардинг, величественная красота Одинокого Клыка, задумчивая прелесть озера Аэлуин…