Александр Никонов - Сливки. Портреты выдающихся современников кисти А.Никонова.

• Название: Сливки. Портреты выдающихся современников кисти А.Никонова.
• Автор: Александр Никонов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004

Cатирические портреты известных политиков, общественных деятелей, художников и артистов в интервью с журналистом и писателем Александром Никоновым.

Граждане!

Должен признаться, что за свою не слишком долгую, но весьма насыщенную писательскую жизнь я встречался со многими известными людьми. Причем, от некоторых знаменитостей получил несказанное удовольствие. Иные – прямо Райкин и Жванецкий в одном флаконе! Мог ли я не поделиться своими впечатлениями с тобой, читатель? Глупый вопрос. Да я был бы последней свиньей, если бы этого не сделал!

Я не свинья.

Александр Никонов

---

– Вера, моя дочь. А это Инна, – представил их Глазунов.

«Наверное, прислуга», – подумал я, потому что Илья Сергеевич все время кричал «Инна! Инна!» и просил чего-нибудь принести – то книжку, то коньяк, то пепельницу. В такие моменты он был похож на большого ребенка. Это выглядело довольно трогательно.

– А Инна, она кто? — на всякий случай уточнил я диспозицию, чтоб как-нибудь не облажаться ненароком. А то пошлешь девушку сгонять за пивом, а она окажется вовсе не прислугой. Неудобно получится.

– Инна… Как вам сказать… – Илья Сергеевич на мгновение смутился, но сразу же взял себя в руки и твердо посмотрел в мои бессовестные глаза. – Инна – женщина, которую я люблю. А она любит меня.

Женщине, которую любит большой художник Глазунов, я сразу не понравился. Сначала своей излишней скромностью. Когда она поинтересовалась, какой коньяк принести, я, чтобы не вводить хозяев в излишний расход, ответил: «Да какой не жалко». И этим смертельно обидел девушку Инну. От обиды она принесла действительно «какой-то» украинский коньяк и лишь потом, по настоянию Ильи Сергеевича, выкатила «Хеннесси». Несмотря на глубокие чувства, питаемые к ней художником, Инна называет Глазунова по отчеству и исключительно на «вы».

Строгость нравов в семье Глазунова столь велика, что даже пепельницу ему подают с налитым внутрь небольшим количеством воды. Чтоб выкуренные сигареты гасить. Я такого никогда раньше не видел и простодушно обратил внимание хозяев на то, что гасить сигареты так, конечно, удобно, но ведь недокуренную сигарету в такую пепельницу не положишь: погаснет и тут же пропитается водой! Воцарилась неловкая пауза, после которой Инна объяснила, что так подают пепельницы во всей Европе. И высказала предположение, что, будучи в Европе, я, наверное, останавливался в низкосортных отелях для бедных, раз такого не видел.

Думаю, я очень не полюбился пафосной Инне не только своею скромностию, но и… развязностью, за каковую она посчитала мою природную естественность и веселый нрав. Инна отчего-то решила, что я неподобающе веду себя с великим художником современности, хотя я держался с Глазуновым на равных и ничуть не пытался принизить исполина духа.

– Илья Сергеевич – гений, – рубила мне правду-матку Инна, ничуть не стесняясь присутствия самого Ильи Сергеевича. – А как вы себя с ним ведете! Илья Сергеевич! Не тратьте время на интервью! Вам пора работать.

– Могу уделить вам пять минут, – сухо проговорил Глазунов.

Проговорили мы больше часа. Самостоятельный мужчина!

Мне кажется, Инна полагала, что я плохо напишу о Глазунове, ругательно. Нет, сразу хочу предупредить читателя: я пишу про Глазунова хорошо, хвалебно. Работы художника Глазунова Ильи мне понравились. Я лично осмотрел несколько альбомов и нашел в них присутствие немалого таланта… а пожалуй, что и гения.

Можно сказать, что Инна и Илья Сергеевич нашли друг друга. По сердцу друг другу легли. Ведь и сам Глазунов человек пафосный до наивности. Он, например, всерьез меня уверял, что все русские цари – гении. Он и себя считает гением. Он может встать во время разговора и с чувством выкрикнуть: «Да здравствует Великая Россия!» Причем он совсем не пьет, что интересно. Все стрезва… Но с другой стороны, наивность есть одно из свидетельств гениальности, не правда ли? Все гении наивны. Но не все наивные – гении.

Гася с шипением сигареты, Глазунов долго возмущался, что в миновавший юбилей Пушкина на телевидении было много шуточных передач про гения русской поэзии.

– А что, над Пушкиным уже и пошутить нельзя? — проявив некоторую наивность (свидетельство сами знаете чего), спросил я.

– Если бы вы при мне пошутили над Пушкиным, я бы вас выкинул за дверь, – серьезно ответствовал Илья Сергеевич.

Вот над Пушкиным только я и не успел пошутить. А то б не увидел картины, ради которой пришел… Мы поднялись по мраморной лестнице на второй этаж и там, в большом зале, я увидел Ее. Глазунов поставил в нескольких метрах от холста кресло, усадил меня перед картиной и велел осматривать. Во время осмотра сзади играла протяжная музыка и пел церковный хор. Я не скрывал восхищения.

– Вот это да! А откуда вы взяли такой большой холст? Ведь промышленность не выпускает ткань подобных размеров.

– Сшили из нескольких, – просто ответил гений как о чем-то само собой разумеющемся. Как будто просто сшить такие огромные куски в еще больший кусок!

– А где стремянка? Как вы доверху добрались, чтоб под потолком рисовать? — Я задрал голову к высоким потолкам особняка.

– Никаких стремянок! Леса были построены… Вот смотрите, на картине большевики вошли осквернять храм. Во главе комиссар.

– На Свердлова похож. Это случайно или вы на Свердлова намекнули?

– Нет, просто типаж такой комиссарский… Вот они ввели проститутку для осквернения храма. Дальше лошади. Тоже чтобы осквернить. Об этом все пишут, что лошадей вводили для осквернения…

– Не вижу. Где лошади?

– Вон, налево смотрите.

– Я туда и смотрю.

– Вон люди с коронами на голове, рядом лошади.

– Это поросенок.

– Нет, там и лошади есть, повыше, ищите… А поросенка тоже внесли, чтобы осквернить храм. На картине представлены все сословия. Вон там юродивые. А этот «Изыдите!» говорит. Там икона…

– А в серединке китаец, что ли?

– Китайчонок. В революции участвовали большие и маленькие китайцы. Они ходили вместе.

– Про проститутку еще расскажите подробнее, пожалуйста, я послушаю.

– Ну, в алтарь ее введут для осквернения. Ведь в алтарь женщин не пускают… Это кощунство… Для пущего осквернения в чашу многие испражнялись. Вон чаша…

– А почему так много народу?

– Так в церкви обычно много народу. Бывает и больше.

– А пулемет они зачем закатили? Стрелять там тесно. Залечь негде.

– Пулеметчики обычно не расставались с пулеметом. На фотографиях того времени красногвардейцы всюду, даже в Смольном, со своим пулеметом.

– Вы правы! Я бы тоже свой пулемет на улице не оставил, с собой закатил, все равно он на колесиках. А то выйдешь на улицу – нет пулемета. У моего знакомого ботинки так украли. Зашел в мечеть, снял, оставил у входа. Вышел – нету. А уж пулемет тем более… Вы правильно все нарисовали. Очень талантливо и со знанием дела.

Наполнившись впечатлениями от большого, во всех смыслах, искусства я направился к выходу. Глазунов демократично пошел меня провожать. Он мне очень понравился. Я пожал его теплую руку и честно сказал, глядя в патриотические глаза:

– Интересный вы мужик.

– Я не мужик, – поправил Глазунов. – Я дворянин.

Ах, в этом весь Глазунов!..

ЗАКАТ НАД ЗАМБЕЗИ Портрет Александра Дугина, философа от сохи

Александр Дугин – красивый плечистый мужчина крупных форм, с голубыми глазами. Он носит окладистую бороду, называет себя народным философом и говорит, что старовер.

Чем привлек меня этот russian bogatiry? Да тем же, чем привлекают детей динозавры. Они такие древние, такие страшные, такие большие, но вместе с тем ужасно милые. Дугин даже интереснее, чем динозавры, потому что Дугин еще не вымер. Хотя, как я понимаю, эту популяцию уже пора заносить в Красную книгу.

В последнее время мрачный философ Дугин стал довольно популярен. Его бороду уже многие узнают в телевизоре. Наверное, это происходит от безрыбья, бедна, наверное, Россия философами. И другой версии у меня нет, потому что говорит Дугин вещи совершенно ужасные, призывает к революции (сакральной) и вообще сильно гонит на либеральные ценности («лавэ» по Пелевину). Так, например, он опубликовал в одной старославянской газете манифест о том, что весь современный мир есть глобальные похороны сакрального. Что африканский дикарь, не имеющий стиральной машины и с полной душой наблюдающий закат над Замбези, живет гораздо правильнее, поскольку по самые ноздри набит сакральностью. И что для спасения Великороссии, а вместе с ней и заблудшего человечества нужно эту самую загадочную субстанцию – сакральное – изо всех сил стараться производить, а проклятые стиральные машины, которыми так гордится Запад, выбросить на свалку истории. Потому что о душе надо думать.

Вот о ней-то, родимой, я и решил поговорить с Дугиным.

– Знаете, Александр Гельевич, мысли ваши про необходимость сакральной революции на Руси производят на меня тяжкое впечатление. Наверное, потому, что выражаете вы их несколько… э-э, маловразумительно. Видно, что вы хотите что-то сказать нам всем, но не можете. Не могли бы прояснить?

– Я написал тысячестраничный труд «Абсолютная родина» о тематике сакрального. И есть книжка «Эволюция парадигмальных оснований науки». И есть том лекций страниц в шестьсот, который называется «Философия традиционализма». Там все написано. Читайте. Как я могу изложить это вкратце?