Жюльетта Бенцони - Изгнанник

• Название: Изгнанник
• Автор: Жюльетта Бенцони
• Издательство: Дрова
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994

Прошло двадцать лет после того, как Гийом Тремэн покинул Квебек. За это время ему удалось осуществить свою мечту: он заново отстроил дом своих предков – На Тринадцати Ветрах – в Котантене. Судьба вновь соединяет Гийома и его первую любовь Мари-Дус, подругу его юношеских лет… Суровый ветер революции коснулся и семьи Тремэнов, как бы ни были далеки они от мятежного Парижа. Интриги завистников, решивших разрушить благополучие Тремэна, приводят к загадочному исчезновению Гийома…

---

Мадам Тремэн была словно в лихорадке, когда она поспешно покидала гостиную, в которой Адель, казалось, поселилась навечно, Роза пожала плечами:

– Да, конечно. Она по крайней мере не вредная. Правда, она глупа как пробка, но зато у нее есть важное качество: она, как сторожевая собака, заранее предупреждает об опасности, а это всегда полезно, когда мой сын и твоя дочь собираются вместе.

В то время как гувернантка впопыхах готовилась к отъезду (возможность хотя бы некоторое время провести вне этого мрачного дома очень обрадовала ее), Роза вновь предприняла атаку:

– Как ты предполагаешь жить дальше, если твой супруг и в самом деле никогда не вернется?

– Я запретила ему появляться здесь и счастлива от того, что он следует моему желанию.– Ну, хватит, – взорвалась Роза, – я никогда не думала, что ты можешь быть настолько лицемерной. Как будто ты не знаешь, что Гийом исчез, что у тех, кто его любит, душа истекает кровью, что Потантен обыскал каждый уголок в округе, но с каждым днем надежды все меньше. Может быть, в эту минуту он уже мертв…

На одно лишь мгновение Роза увидала, как в серых глазах подруги промелькнуло глубочайшее страдание, но тут же обида и злоба заслонили его, и прекрасные губы промолвили:

– Ах! Если бы я могла быть в этом уверена!.. В таком случае он бы уже не смог больше меня истязать…

Сделав над собой усилие, чтобы прогнать отвращение, которое вызывала в ней эта маска чудовищного эгоизма, мадам де Варанвиль повернулась к столу, чтобы скрыть свои чувства, и заметила лежащую на нем книгу. Это были «Мемуары» Сен-Симона, отрывки которых впервые вышли в свет в 1788 году. Закладка обозначала место, где остановился Гийом, который читая эту книгу накануне своего отъезда. Рукой, одетой в перчатку, она погладила сафьяновый переплет, перелистала страницы.

Незначительный жест, но он позволил ей вновь обрести хладнокровие.

– Отличные слова! По крайней мере я бы тоже сказала так, если бы я была римлянкой. Откуда ты их взяла? У Корнеля или у Расина? Во всяком случае, я не думаю, что они исходят из твоего сердца. Хотя., может быть, ты в самом деле дочь «огненного» графа де Нервиля?

– Как?.. И ты?

Фраза, так похожая на ту, что ей бросил Гийом, уходя из столовой в тот вечер, поразила Агнес, но ее восклицание вызвало пренебрежительную улыбку подруги:

– Когда я сказала, что ты себя считаешь римлянкой? Да, полюбуйтесь – перед вами Цезарь!.. Но если хочешь, оставим литературу. Поговорим лучше о суровой реальности: ты подумала о будущем? Как ты считаешь, сколько времени ты сможешь содержать в порядке дела и заботиться, о доме, пока не вернулся Гийом, особенно в настоящее время?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только одно: в курсе ли ты тех многочисленных дел, которые Гийом ведет в разных уголках Котантена: в Шербурге, в Гранвиле, в Картрэ, в Турлавиле, не считая его склада деревянных деталей для кораблей в Сен-Васте? Считаешь ли ты себя способной руководить ими? Сумеешь ли ты разговаривать не только с банкирами, но и с капитанами кораблей, с плотниками? Ты раньше хоть раз интересовалась, что происходит на ферме или в конюшне?

– Но у тебя же получается!

– Ну, я всегда занималась этими делами, и я люблю все это. Но что касается тех дел, которые Феликс ведет с твоим мужем, я ничего о них не знаю. В общем, так: если Гийом в самом деле… исчез, – и тут она чуть не разрыдалась, – то ты рискуешь разорить не только своих детей и потерять этот дом, который для них построен!

– Ты богата. Тебе нечего бояться…

– В спокойные времена – вне всякого сомнения. Но эти времена – увы! – кончились. Сейчас начинается охота на священников, а скоро, быть может, начнут охотиться на богатых и знатных, как уже было когда-то во времена большой смуты после падения Бастилии. Так я прошу тебя в последний раз, прислушайся к голосу своего разума, раз уж у тебя нет сердца!

– Если бы у меня не было сердца, я бы так не страдала! И я напоминаю тебе, в его жизни была другая женщина…

– О, Боже! Ты все время твердишь одно и то же, – вздохнула Роза, – ты становишься невыносимой! Ну а ты сама… разве в твоей жизни не было другого мужчины? Когда он взял тебя замуж, не выскочила ли ты накануне из постели старого Уазкура, куда, между прочим, никто тебя не толкал… Гийому было тридцать пять дет, и ты, по-моему, не рассчитывала, что он все еще девственник!

Возвращение Элизабет, одетой в зимнюю пелерину, подбитую мехом горностая, положило конец беседе, которая становилась все более неприятной для обеих подруг. В первый раз за последнее время малышка подставила свою щечку маме, но сама не поцеловала ее. Совершенно очевидно было, что она торопится уехать, и это огорчило Агнес. Но она быстро нашла утешение в Адаме. Это был мальчик умненький и веселый, которого не за что было упрекнуть, разве что за цвет его волос.

В Варанвиле Элизабет вновь обрела более соответствующее ее возрасту существование. И хотя тревога по поводу нескончаемого отсутствия ее отца и не покинула ее, но по крайней мере теперь с ней рядом были ее дорогой Александр, всегда готовый на веселые проделки, его младшие сестрички, хорошо воспитанные, а также теплая улыбка Розы. Не считая, конечно, конфитюров Мари Гоэль…

Последняя слеза высохла на щеке Потантена, когда он, сломленный усталостью и тревогой, тихо заснул, тяжело осев в старом кресле, которое было для него маловато. Неожиданный могучий храп раздался из его полуоткрытого рта, составив замечательный дуэт с завываниями бури и порывами холодного западного ветра.

Мадемуазель Анн-Мари подумала, что было бы слишком жестоко его будить, чтобы заставить вновь окунуться в мрачную действительность. Таким образом, ему повезло, раз уж она не собралась этого делать. Думая о том, что хорошенько выспаться – это как раз то, что нужно сейчас бедному старику, Анн-Мари пошла искать теплое одеяло. Затем она накрыла его, особенно заботливо укутав ноги. Маленькую диванную подушечку она положила на спинку кресла, чтобы его усталая голова могла на нее склониться, затем подложила в камин связку хвороста и несколько больших поленьев и, наконец, приготовила себе чашечку кофе, после чего вновь занялась вязанием, чтобы не спать всю ночь и охранять сон своего старого друга, ставшего теперь уже, пожалуй, другом на всю жизнь…

Ничего необычного не было для нее в этой еще одной бессонной ночи. Она привыкла бодрствовать у постели больных, заботиться о себе подобных, поднимать на ноги их:

детей. А теперь, когда пришла старость, она и вовсе перестала спать по ночам. Анн-Мари удобно устроилась в своем кресле и замерла, опустив руки, глядя на спящего Потантена. Между ними стояла невидимая, но реально существующая, тень Гийома, которого они оба любили как сына. Она даже в мыслях не позволяла себе предполагать, что он мертв, но когда холодный озноб при воспоминании о нем пробежал по спине, ей показалось, что это знак, подаваемый чьей-то беспокойной душой, находящейся на пути к могиле. Тогда она достала из кармана своего фартука четки и начала пальцами перебирать их шарики из самшита, сопровождая это движение молитвами к Богу и Пресвятой деве Марии.

Анн-Мари была очень благочестивой и набожной. Разумеется, она никогда не пропускала воскресной мессы, была пунктуальна в своих утренних и вечерних молитвах, даже если приходилось произносить их в момент принятия родов или при раздаче лекарств. Но о ней нельзя было сказать – и для этого были все основания, – что она всю жизнь провела, стоя на коленях у алтаря. Четки в ее кармане не означали, что она постоянно твердит наизусть молитвы, скорее они лежали там для успокоения и еще, пожалуй, для защиты от дурного глаза, и потому она любила время от времени ласкать их кончиками пальцев. Они являлись частью того арсенала средств, который каждая добрая христианка должна собирать для противостояния искушениям дьявола. Среди таких средств важное место занимает флакон со святой водой, наполненный через несколько дней после Пасхи из ушата, устанавливаемого для этой цели у входа в церковь, а также веточка вербы, сохраняемая с Вербного воскресенья…

В тот вечер в тихом уединении своего маленького домика, вокруг которого буря уже понемногу стихала, Анн-Мари повторяла свои обычные молитвы чересчур машинально, но с особенным чувством: «Боже, будь с нами сейчас и в час нашей смерти», особенно подчеркивая слово «сейчас», так как час смерти не представлял для нее. интереса, если большой рыжий дьявол не отыщется, чтобы протянуть ей руку…Закончив молиться, она почистила овощи, отрезала большой кусок сала и стала готовить суп, чтобы ее гость, проснувшись поутру, смог уехать, до отказа наполнив желудок. Ведь сейчас так холодно и на улице, и там, в доме Тремэнов, у Агнес, которую она не могла понять. И не похоже было, что скоро станет теплее…

А Потантен – он не очень-то набожный человек, несмотря на свое происхождение. В молодости, плавая на португальских галионах, откуда потом его смыло волной и выбросило полумертвым на берег Короманделя, Потантен быв шеф-поваром у сеньора Да Сильва, приобщившего его к своей религии, замешенной на отголосках католицизма и осколках какой-то китайской религии, что все вместе было достаточно удалено от оригинального исполнения и той, и другой. Затем долгое пребывание в Порто-Ново во дворце Жана Валета, приемного отца Гийома, заставило его оценить сластолюбивую поэзию индуистских культов. И хотя Потантен не сделался сектантом (служителем) Брахмы, Вишну или тем более этого омерзительного Кали, он все еще помнил их заветы и использовал некоторые из их предписаний и их священные имена. По крайней мере под видом ругательств.