Георг Эберс - Сестры

• Название: Сестры
• Автор: Георг Эберс
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-01874-0, 5-300-01553-9

Георг-Мориц Эберс (1837-1898) — известный немецкий ученый-египтолог, талантливый романист. В его произведениях (Эберс оставил читателям 17 исторических романов: 5 — о европейском средневековье, остальные — о Древнем Египте) сочетаются научно обоснованное воспроизведение изображаемой эпохи и увлекательная фабула.

В четвертый том Собрания сочинений включены романы, посвященные Египту династии Птолемеев: «Сестры» (1880) — роман о юных египтянках, судьба которых решалась в годы, правления двух царей — Филометра и Эвергета, и «Клеопатра» (1893) — история легендарной царицы, последней представительницы греко-македонских правителей.

---

Отшельник воскликнул:

— Ты хочешь, чтобы я отдал свой завтрак Клеа? Но у меня ничего нет, кроме нескольких финиковых косточек. Да ведь у тебя на дощечке лежит сносный завтрак!

— Это дар старого Фибиса в жертву Серапису, — возразила девушка.

— Гм… Гм… Да, конечно, — бормотал старик. — Если это для бога… Хотя он менее нуждается в нем, чем бедный проголодавшийся смертный.

Потом старик продолжал строго и важно, как учитель, неосторожно проговорившийся в присутствии ученика и желающий загладить свой промах:

— Конечно, нельзя трогать порученных тебе вещей. Сперва бог, потом люди. Если б я знал, как… Ах, клянусь душой моего отца, Серапис сам шлет нам то, что нам нужно! Эй, благородный Сципион или, как я тебя должен звать, Публий, подойди ко мне и посмотри туда, в ту сторону акаций. Видишь ты там моего любимца, проводника, и хлеб, и жареных курочек, что ваш невольник вынимает из кожаной сумки? Теперь он поставил кружку с вином на ковер, разостланный перед громадными ногами Эвлеуса. Сейчас они позовут вас обедать, а я знаю одного хорошенького голодного ребенка, у которого белая кошка сегодня утром стянула завтрак. Принесите мне полхлеба и куриное крылышко и, если можно, также один гранат или один из персиков, которые вертит теперь в своих жирных пальцах евнух. Впрочем, можно бы было и оба персика, у меня найдется применение для обоих.

— Серапион! — с тихим укором шепнула Ирена и потупилась, но грек воскликнул горячо:

— Больше, гораздо больше я могу тебе принести. Я бегу сейчас…

— Оставайся, — произнес Публий решительно, удерживая его за плечо. — Серапион ко мне обратился с просьбой, и я хочу сам услужить моему другу.

— Ну, так иди! — крикнул грек вослед быстро удаляющемуся Публию. — Ты мне не даешь возможности получить благодарность с прелестнейших губок в Мемфисе. Смотри, Серапион, как он спешит! Бедный Эвлеус должен встать. Гиппопотам и тот мог бы поучиться у него неуклюжести. Вот это я называю скоро решать дела. Римлянин никогда не спрашивает, он просто берет. Теперь у тебя все, что нужно. Как дойная корова, от которой отняли теленка, смотрит Эвлеус ему вслед. Я бы тоже охотнее сам съел эти персики, чем смотрел, как их уносят. Если б народ на форуме мог видеть это! Публий Корнелий Сципион Назика [12], родной внук великого африканца [13], как простой невольник, прислуживающий на пиршестве, несет в каждой руке по блюду! Ну, Публий, какую добычу несет Рим-завоеватель домой?

— Сладкие персики и жареного фазана, — засмеялся Корнелий и подал в окно отшельнику два блюда. — Еще останется довольно для тебя, старик!

— Спасибо, большое спасибо! — воскликнул Серапион, подозвал Ирену к себе, дал ей золотистый белый хлеб, половину жаркого, уже разрезанного евнухом на две части, два персика и тихо прошептал:

— За остальным, когда те уйдут, сама Клеа может прийти ко мне. Теперь благодари доброго господина и уходи!

Одно мгновение девушка стояла смущенная и безмолвная перед римлянином. Краска стыда залила ее лицо до нижней губки с маленькими сверкающими зубками, и она боялась встретиться со строгим взором черных глаз незнакомца. Потом собралась с духом и сказала:

— Ты очень добр. Я не умею быть красноречивой, но сердечно тебя благодарю.

— Твоя сердечная благодарность, — ответил Публий, — украшает мне это великолепное утро. Я бы желал на память о тебе взять одну из фиалок в твоих волосах.

— Возьми все! — вскричала Ирена, быстро высвободила букетик из волос и протянула его римлянину, но раньше, чем тот успел взять цветы, она отвела руку и с важной миной добавила: — Царица держала их в своих руках! Моя сестра Клеа получила их вчера во время процессии.

При этих словах лицо Публия приняло строгое выражение, и коротко и резко он спросил:

— У твоей сестры черные волосы, она выше тебя, и в процессии на голове у нее был золотой венок? Она подарила тебе эти цветы? Так ведь? Ну, так этот букетик она получила от меня. Хотя она его и взяла, но, по-видимому, он ей не очень понравился. Что ценят, того не отдают, и потому его можно бросить!

При этом Публий перебросил цветы за дом и продолжал уже ласковее:

— Ты, дитя, будешь вознаграждена за потерянное украшение. Лисий, дай мне твои гранатовые цветы!

— Ну, нет, — отвечал тот. — Ты хотел сам услужить твоему другу Серапиону и не позволил мне принести персики. Теперь я желаю собственными руками поднести цветы прекрасной Ирене.

— Прими их от него, — сказал Публий и гордо повернулся спиной к девушке, а Лисий положил гранатовые цветы на дощечку в руках Ирены. Испуганная резким обращением римлянина, девушка робко поклонилась и быстро направилась к дому.

Публий задумчиво смотрел ей вслед. Лисий ему крикнул:

— Что же это такое? Или сегодня веселый Эрос [14] заблудился в мрачном храме Сераписа?

— Это было бы нехорошо, — прервал его отшельник, — потому что Цербер у ног вашего бога быстро бы оборвал крылья ветреному юноше.

Старик многозначительно посмотрел на молодого грека.

Если он даст схватить себя трехголовому чудовищу, — засмеялся Лисий. — Пойдем же, Публий. Эвлеус слишком давно нас ждет.

— Ступай к нему, — отвечал римлянин. — Я скоро приду, мне еще надо сказать несколько слов Серапиону.

С уходом Ирены старик все свое внимание обратил в сторону акаций, где все еще завтракал евнух. Когда Публий его окликнул, отшельник заговорил, негодующе потрясая своей косматой головой:

— Твои глаза видят не хуже моих. Посмотри, как этот человек двигает челюстями и причмокивает губами. Здесь, возле храма Сераписа, можно узнать образ мыслей человека, наблюдая его во время еды. Ты знаешь, что не по доброй воле сижу я в этой клетке, но только за одно я ей благодарен — от меня далеко то, что какой-нибудь Эвлеус называет наслаждением.

— Ты гораздо больше философ, чем хочешь казаться, — заметил Публий.

— Я не хочу никем казаться, — возразил старик, — мне все равно, что другой обо мне подумает. Но человек, не имеющий никакого дела, чей покой редко нарушается, на многое вырабатывает свое собственное воззрение. Если такой человек называется философом, то зови меня так, если хочешь. Когда тебе будет нужен какой-нибудь совет, приди опять ко мне; ты мне очень нравишься, и, может быть, ты даже можешь мне оказать огромную услугу.

— Скажи только, — прервал его римлянин. — От всего сердца я желал бы быть тебе полезным.

— Не теперь, — тихо сказал Серапион, — но приходи опять, когда у тебя будет свободное время, только, конечно, без твоих сегодняшних спутников, во всяком случае без Эвлеуса: из всех мошенников, когда-либо виденных мной, этот — самый худший. Впрочем, я сегодня же тебе скажу, что дело идет не обо мне — чего я мог бы себе желать? — а о счастии и несчастии носительниц кружек — ты их видел обеих, и они нуждаются в защите.

— Не ради тебя я сюда пришел, а ради старшей — Клеа, — откровенно сознался юноша. — В ее походке и глазах есть что-то такое, что другого удержало бы на почтительном расстоянии, а меня влечет. Как попала эта величавая женщина в ваш храм?

— Если ты опять придешь, я расскажу тебе историю сестер и чем они обязаны этому Эвлеусу. Теперь ступай, и знай, что этих девушек здесь хорошо охраняют; это я говорю не на твой счет, а относительно грека — он ловкий молодчик. Когда ты узнаешь, кто они, ты охотно придешь им на помощь.

— Я и теперь это сделаю с искренней радостью, — ответил Публий, прощаясь с отшельником, и затем обратился к Эвлеусу: — Чудесное утро!

— Оно было бы для меня еще прекраснее, если бы ты так долго не лишал меня твоего общества, — ответил евнух.

— Это значит, — вставил римлянин, — что я заговорился дольше, чем ты находишь это благоразумным.

— Ты поступаешь по обыкновению твоих соплеменников, — отвечал евнух, низко кланяясь, — они даже царей заставляли ждать в передней.

— Но ты не носишь короны, а старый царедворец ведь умеет терпеливо ждать…

— Коль скоро приказывает царь, — перебил Эвлеус, — седеющий царедворец молчит, если юношам нравится не оказывать ему внимания.

— Это относится к нам обоим, — обратился Публий к Лисию. — Теперь отвечай ты, я уже довольно наслушался и наговорился.

III

Как ноги Ирены не переносили жестких ремней, так и душа ее была в высшей степени чувствительна к резкому слову.

Поэтому речи римлянина и его поведение несказанно ее огорчили. С опущенной головой, со слезами на глазах шла она домой, как вдруг взгляд ее упал на персики и на жаркое.

Она вспомнила о сестре и о том, с каким удовольствием бедняжка будет есть вкусные яства. Ротик ее опять улыбался, радость засветилась в глазах, и ускоренным шагом она быстро направилась к дому.

Что Клеа непременно спросит про фиалки и что римлянин к ней отнесся с большим вниманием, чем всякий другой снисходительный незнакомец, ей не пришло на ум.

Кроме сестры, у нее не было подруги, а по окончании работ, когда другие девушки, полные ожидания и страха, говорят 6 радостях и страданиях любви, они обыкновенно возвращались домой такими усталыми, что сон был для них самым желанным отдохновением. Когда же выдавались свободные часы, то Клеа всегда рассказывала ей о родительском доме. Ирена живо интересовалась этими рассказами, перебивала сестру расспросами и даже напоминала некоторые события и факты детства, которые, как ей казалось, она запомнила, но в действительности слышала раньше от сестры и нарисовала в своем пылком воображении.