Габор Васари - Montpi

• Название: Montpi
• Автор: Габор Васари
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-05-004134-1

Роман Габора Васари «Monpti», описывающий увлекательную жизнь и удивительную любовь молодого венгра в Париже, привлек читателей уже в 1930-е гг., был переведен на многие языки и до сих пор остается популярным. На русском языке роман издается впервые.

---

Мужчина, с которым она только что говорила, уже ушел. Значит, это адресовано мне.

– Вы хотите еще раз увидеть ее?

Она делает знак сестре, и та ведет меня куда-то.

Через больничный двор мы направляемся к мрачному зданию у каменной стены – это амфитеатр, морг.

Перед нами открывают матово-стеклянную дверь. Мы попадаем в коридор с двумя дверями, справа и слева. Своеобразный, сладковатый запах стоит в помещении.

– Эй, Луи, – кричит сестра в глубь коридора, и я слышу шаркающие шаги, которые приближаются. – C'est pour le 23. Просят номер 23.

Она уходит, не дожидаясь даже, когда мужчина подойдет.

От другого конца коридора ко мне медленно движется огромный, мускулистый, безобразного вида человек в белом халате.

– Номер 23? – спрашивает он мягко. Неожиданно на меня накатывает слабость – такая, что я едва стою на ногах.

– Вы хотите ее увидеть, – констатирует безобразный мужчина со смиренным сочувствием в глазах.

У него желтое пятно спереди на белом халате. Вторая пуговица болтается, она оторвется, если ее вовремя не пришить.

Эта пуговица оторвется.

Он открывает дверь.

Мы входим в огромный, совершенно пустой зал, разделенный на две части большим белым занавесом. Мужчина на цыпочках подходит к занавесу и раздвигает его. Там лежат мертвецы, выложенные в ряд, покрытые покрывалами. Их головы и ноги высовываются из-под простынь.

Он подходит к одному из трупов и осторожно обнажает его. Неуклюжие, тяжелые, большие руки его составляют странный контраст с белым покрывалом. Он делает мне знак глазами, словно стараясь избежать любого шума, который мог бы разбудить лежащих здесь.

Вот лежит Анн-Клер, с исказившимся лицом, недвижно. Ее белокурые волосы рассыпались, спутаны, падают на лоб. Она ужасно изменилась.

И это – Анн-Клер? О Бог мой… Я не могу смотреть на нее…

Мужчина вынимает из кармана сломанный гребень и причесывает ее. Он придвигает стул, выходит на цыпочках, оставляя меня одного.

Дверь со скрипом закрывается. Слышно, как медленно защелкивается дверной замок.

В полной тишине лежат мертвые и ждут. Их одиннадцать в зале, и еще много свободных мест. Кандидаты на них еще хнычут в различных отделениях, строят планы, а некоторые из них еще носятся по жизни за стенами больницы.

Анн-Клер шестая от стены, рядом с ней лежит очень длинный труп.

В конце стола, в изголовье, я вижу ее одежду, ее чулки и шляпку. Все это связано и в виде подушки подложено ей под голову.

Рот ее слегка приоткрыт, чуть видны белые зубы. Один глаз закрыт не полностью, осталась щель, сквозь которую видно глазное яблоко, плавающее в слезах.

Слезы сопровождали ее до последнего дыхания.

Обнаженные плечи спокойные и застылые; эти красивые круглые плечи, которые она все время весело вздергивала, когда смеялась. Узкие длинные нервные пальцы так странно закоченели. Один палец поднялся кверху и так и застыл безо всякой опоры.

– Анн-Клер… А-анн-нн… Кле-ер…

Муха села ей на щеку, идет вдоль рта и в углу рта замирает. Она моет передние лапки, потом голову и ласкает бескровные губы.

Дверь открывается, тяжелыми шагами вносят нового обитателя этого скорбного пристанища.

– Луи, номер 14 надо одеть. Прошу вас, вам больше нельзя здесь находиться.

Я выхожу в коридор и снова чувствую тот же сладковатый запах.

Мне бы надо поцеловать ее лоб. Надо бы попросить отрезать локон. Почему я не погладил рукой ее платье, ее рубашку, чулки – вещи, сопровождавшие ее в этой безрадостной, непостижимой жизни?

Почему я не был с ней ласковее? Теперь со мной случится что-нибудь страшное. Меня должен покарать Бог, не она. Бог… Нет никакого Бога. А если и есть, то он жестокий и старый, ему много миллионов лет… Он сидит на своем троне и молчит… Где теперь Анн-Клер? Где? Возможно, ее душа еще цепляется за мертвое тело, но не может больше ничего выразить… «Monpti, не оставляй меня… меня хотят увезти… они так грубы…»

– Эй, молодой человек, вы забыли свою шляпу! Скоро двенадцать. Время обеда… Анн-Клер, время обеда… Я принес тебе три апельсина… Но я не могу их дать тебе… Эти не понимают… это сплошь негодяи и живут себе… Что ты делаешь сегодня вечером? Я позвоню тебе… Подлецы… Я подам в суд… Подлость… Почему мне не сказали, что она умрет?.. Почему я не мог бы быть возле нее в последний момент?.. Она меня наверняка звала… Ей надо было мне что-нибудь сказать. Может, она что-нибудь написала… для меня… А они отобрали это… уничтожили… Я уверен в этом… Но с помощью посольства… Женщина, которая мне первая сказала… Она испугалась… И этот длинный мертвец… К чему это было?.. Однажды я… Все… все это… к черту!.. А ты там, наверху, слышишь меня… Я ненавижу все… попов… церкви… Понял? Я буду бороться с тобой… Ты жесток… ты несправедлив… ты бессердечен… ты…

– Вам нехорошо? Может, дать воды?

– Нет… нет… спасибо…

Кто-то в больничном дворе касается моей руки. Женщина в белом халате.

– Вы муж номера 23, которая сегодня рано утром умерла?

– Да.

Она вручает мне небольшой пакет.

– Это сумочка вашей жены.

Может быть, Анн-Клер написала мне что-нибудь, это должно находиться в сумке.

Я лихорадочно роюсь среди бумаг, писем и фотографий. Ничего, ничего… Неожиданно я замечаю голубой конверт. Таинственный конверт. Она всегда прятала его от меня, поэтому не разрешала заглядывать в свою сумку. Я сразу узнал его по оторванному уголку.

Открывать этот конверт я не имею права. Анн-Клер этого не хотела. Я должен уничтожить. Но когда я собираюсь разорвать его, я чувствую, что-то мешает, конверт не пустой.

Очки.

Я ничего не понимаю. Тут же начатое письмо: «Дорогая Жанетта, я очень прошу тебя, будь так добра и дай мне взаймы еще десять франков. Я сразу же верну, как только получу свое жалованье. На днях я только потому с опозданием вернула двенадцать франков, что со мной приключилось несчастье. У меня разорвались чулки. Это я тебе, правда, говорила. В залог я отдаю тебе мой любимый сувенир, очки моего отца. Ты можешь подумать, что…»

Больше ничего… Господи, помоги мне… Нет, нет… Вон церковь… Нет, не сниму я шляпу… Ты, там наверху!.. Слышишь? Я не сниму шляпу!.. Убей меня… пусть будет что угодно… нет… Нет!

Тридцать восьмая глава

Сквозь открытое окно я слышу шелест листвы на ветру. Весна.

Где-то цвинькает птаха, я слушаю ее, лежа в постели. Руки мои, измотанные, лежат на одеяле. Сегодня я встану. Сколько я лежу вот так? Не постучав, в дверь входит горничная.

– Ну как, вам лучше?

– Спасибо. Где моя одежда?

– Вы хотите вставать? Я повесила ее в шкаф. Подождите, я дам вам ее. Головокружение прошло?

– Благодарю, мне уже лучше.

Она кладет мой костюм на постель и ставит перед ним ботинки.

– Еще чего-нибудь?

– Спасибо… Какой сегодня день?

– Вторник.

– Вторник?.. Ах да. Вчера был понедельник, а завтра будет среда.

– Не очень-то красиво со стороны вашей подружки, что она теперь не показывается здесь. Одевайтесь уж. Это намного лучше, чем лежать в постели. Помочь вам?

– Нет… нет…

У меня еще здорово кружится голова. В девичьем пансионе звонят… Какао… нормандский сыр… мэрилендский табак… Сколько лет может быть Мушиноглазому? Здоров ли он?

Он тоже знал ее.

Я стою перед домом номер 6 по улице Пяти Алмазов и поглядываю наверх, на балкон второго этажа, на пять темных окон. Собственно говоря, она жила здесь, а не в переулке Луговых Мельниц.

Бедняжка Анн-Клер!

Три месяца назад в полночь мы, тесно обнявшись, вместе смотрели на эти окна.

«Monpti, последнее окно мое, в балконной комнате стоит рождественская елка, она макушкой достает до потолка. О, если бы мама знала, что мы двое…»

Я почти чувствую аромат ее волос.

Я верю в потустороннюю жизнь. Могу себе представить, как Анн-Клер стоит рядом со мной и плачет оттого, что я грущу. Если сейчас одно из пяти окон засветится, тогда загробный мир существует и Бог есть.

– В мае дом снесут, – говорит кто-то сзади меня, – там уже никто не живет. – Это сказал бакалейщик, который стоит на улице перед своим магазинчиком.

Я недвижно смотрю на дом и верю, что рядом стоит Анн-Клер, берет меня под руку и спрашивает своим приятным альтом:

«Alors, tu viens, Monpti? Ну, ты идешь, Monpti?»

Иври-Бисетр.

Сюда ездят на восемьдесят четвертом.

Трамвай выезжает за кольцевой вал. Безобразное, унылое предместье. Неподалеку от кладбища ресторан под открытым небом с длинными деревянными скамьями. Мужчины и женщины в траурных одеждах сидят тут, едят pommes frites и пьют к нему красное вино. Одна из женщин откинула назад траурную косынку, нос у нее блестит, когда она ест; глаза надломлены от боли. На столе большими лужицами разлито красное вино.

В воздухе пахнет астрами.

– Один франк – букет. Слева канцелярия кладбища.

– Мадемуазель Анн-Клер Жовэн.

– Когда она скончалась?

– Двадцать девятого марта.