Александра Маринина - Чувство льда

• Название: Чувство льда
• Автор: Александра Маринина
• Жанр: Детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-17852-X, 5-699-18613-1

«Чувство льда» – семейная сага о поклонении догмам и штампам «правильной жизни», о разрушении личности, когда ей запрещают нарушать устоявшиеся правила и жить по-своему.

«Чувство льда» – книга, ломающая стереотипы мышления. Книга – явление в общественной жизни.

Семья Филановских – «статусная» семья. Он – главреж театра. Она – примадонна. Обласканы властью, поклонниками. Все хорошо. Когда младшая дочь хочет выйти замуж за человека, не соответствующего статусу семьи, мать убирает его с дороги – сажает в тюрьму. Дочь умирает. Спустя много лет старшая дочь также встает на защиту интересов семьи… Результат – тот же, несчастья окружающих, потери. Счастья в семье нет. Нет свободы. Идеология жизни «по правилам» кого-то приводит к разводу, кого-то лишает разума, а кого-то приводит к смерти.

---

– Нет, он художник.

– Как интересно! – Тамара Леонидовна похлопала ладонью по стоящему рядом дивану. – Иди-ка сюда, сядь, расскажи мне о нем подробнее. Как его зовут?

– Сережа. Сергей Юрцевич.

– И сколько ему лет?

– Ну… он старше меня.

– Намного?

– На четырнадцать лет.

– На четырнадцать лет? То есть ему тридцать четыре года? Господи, Надюшечка, да он для тебя старик!

Надюшечка. Значит, мама уже не сердится, наоборот, она готова к доверительному разговору. Вот и отлично.

– Ой, мама, – Надя сморщила носик, потянулась к матери, прижалась щекой к ее обтянутому прохладным атласом плечу, – ну а вы с папой? Он тебя на двенадцать лет старше, и ничего.

– Сравнила! Впрочем, ладно… – Тамара Леонидовна загасила сигарету и повернулась в кресле так, чтобы видеть дочь. – И что, чем он занимается, этот твой Сережа?

– Я же сказала, он художник. Пишет картины.

– Он член Союза художников? У него своя мастерская?

– Нет… Он просто художник, учился в Мухинском училище в Ленинграде.

– Интересно. Чем же он на жизнь зарабатывает? Если бы его картины продавались, я бы слышала его имя. Как ты сказала? Юрцевич? Нет, не слыхала. На что же он живет?

– Мам, я только вчера с ним познакомилась, откуда же мне знать? Неудобно у человека с первой же встречи спрашивать про деньги, правда? Кажется, он преподает в какой-то художественной школе.

Надя отлично знала, что это только часть правды, но в ее ситуации правду и надо выдавать частями, маленькими такими порциями, иначе можно на корню все дело загубить.

– Это неплохо, – задумчиво протянула Филановская-старшая. – А что же он не женился так долго? Тридцать четыре – это уже солидный возраст, в тридцать четыре года у меня, например, было уже двое детей, Любочке было десять, а тебе – четыре годика.

Но Надя и к этому была готова. Только осторожно, частями…

– Во-первых, когда папа на тебе женился, ему тоже было тридцать четыре, ты не забыла? И до тебя он ни на ком не был женат.

– Ты не сравнивай, – строго ответила мать, – ты вспомни, какое тогда было время! Тридцатые годы – это не то, что сейчас, в то время и до сорока лет не жениться считалось нормальным. Люди не о семьях и любви думали, а поднимали социалистическое хозяйство, преодолевали разруху, электростанции и дороги строили. А что во-вторых?

Ну вот, теперь самое главное. Только бы не ошибиться, ничего не испортить.

– А во-вторых, Сережа был женат.

– Был? То есть он в разводе?

– Да.

Ну какая разница, в конце концов? Он разведется через три-четыре месяца, и то, что Надя сейчас сказала матери, станет чистой правдой. Совсем необязательно признаваться во всем сегодня. А когда Сережа оформит развод и пройдет еще какое-то время, никому уже не будет дела до того, когда именно это произошло, осенью шестьдесят восьмого года или весной шестьдесят девятого.

– И дети у него есть?

– Д-да… кажется…

Не говорить же маме, что Сережина жена беременна и скоро родит. Получится, что он не просто развелся, а бросил беременную женщину одну в такой трудный период. Это уж совсем некрасиво, Надя это понимала, поэтому должным образом относилась к тому, что Сергей собирается разводиться только после того, как родится ребенок.

– Мальчик, девочка? – продолжала допрос Тамара Леонидовна.

– Не знаю, мам, мы же только вчера познакомились.

Да, этот момент Надя не продумала. Действительно, кто может знать, мальчик родится у Сережи или девочка? А отвечать надо уже сейчас. Ладно, пусть она пока якобы этого не знает, но ведь, если познакомить Сережу с родителями, они спросят у него, и что ему отвечать? Он-то не знать не может. Хорошо, если угадает, а если нет?

– Значит, алименты, – задумчиво протянула Филановская. – Ну и зачем тебе такое сокровище? Нищий живописец, разведенный, с алиментами. Нет, и думать забудь о нем, и не надо его сюда приводить, очень надеюсь, что в самое ближайшее время ты сама поймешь: он тебе совершенно не подходит и не надо с ним встречаться.

– Ну почему, мам?

Тамара Леонидовна взяла дочь за руки, притянула к себе, обняла.

– Надюша, ласточка моя, поверь мне, со стороны всегда виднее. Ты такая красивая, такая талантливая, тебя ждет блестящее будущее. У тебя дивный голос, тебя хвалят педагоги, главреж Театра оперетты дождаться не может, когда ты выпустишься, он даст тебе все главные роли. Как раз на днях я с ним говорила, он спрашивал о тебе. Захочешь – поедешь в Ленинград, в Театр музыкальной комедии, да тебя с руками оторвут! Вот о чем ты должна думать, а не встречаться с каким-то разведенным оборванцем. Не трать свое время на него, лучше занимайся побольше.

– Так мне что же, и замуж выходить нельзя? – попыталась пошутить Надя.

– Замуж можно, но только так, чтобы это не мешало твоей артистической карьере, а еще лучше – чтобы способствовало ей. Ну чем твой маляр может тебе помочь?

– Он не маляр, – Надя резко вырвалась из материнских объятий, – не говори так. Он очень талантливый художник. Как ты можешь судить, если не видела его картин? Ты же ничего о нем не знаешь! Он такой образованный, так много читал, так много знает! Он честный и порядочный, и очень добрый. Если уж выходить замуж, так только за такого, как он.

Филановская встала и молча прошлась по комнате, до двери и обратно, остановилась прямо перед диваном, на котором сидела девушка.

– А ты, я так понимаю, его картины видела. Да?

Надя молча кивнула, понимая, что наделала кучу ошибок и вывернуться теперь вряд ли удастся.

– И когда же, позволь спросить?

– Сегодня.

– Где?

– Ну как где… Мам, ну какая разница, где висят его полотна?

– Разница есть. Так где они висят, эти так называемые полотна? У него дома, в пустой холостяцкой дыре? Или дома у его близких друзей? Таких близких, что они проявили чудеса деликатности, и когда вы заявились к ним в гости якобы посмотреть картинки, вдруг оказалось, что им срочно нужно уйти, и вы остались в пустой квартире наедине? Или это была комната в коммуналке? Так было? Признавайся! И не смей мне врать!

Наденька растерялась окончательно. Она боялась родителей, боялась их гнева и даже простого недовольства, и в такие минуты, как эта, от страха переставала соображать. Ее любовь к миру была огромной, и этот великий и такой редкий дар оборачивался оружием против нее же самой: она не умела противостоять тем, кого любила, не умела сохранять хладнокровие, если те, кого она любит, были ею недовольны. Нужно было срочно придумать очередную ложь о том, где и при каких обстоятельствах она видела картины художника, с которым только вчера познакомилась, но в голову ничего не приходило.

– Что ты молчишь? Где ты видела его картины?

– У него дома. Мы зашли буквально на пять минут, я только посмотрела – и мы сразу ушли.

– Не смей мне врать!

– Я не вру. Так и было, правда, – пробормотала Надя дрожащим голосом.

Мать молча уселась в кресло, вставила в мундштук новую сигарету, закурила.

– Ладно. Дай мне слово, что не наделаешь глупостей. Я очень надеюсь на твое благоразумие. И подумай над моими словами: он тебе не пара. Лучше прекрати с ним встречаться сейчас, пока у вас не сложились отношения, толку от этого все равно не будет. Так и быть, можешь сходить с ним в кино или на концерт какой-нибудь, не очень часто, раз в две недели, но не более того. И никаких походов в гости к нему или к его друзьям, ты меня поняла?

– Почему? Ну в гости-то почему нельзя?

– Потому что ему тридцать четыре года и он уже был женат. Ты что, не понимаешь? Он искалечит тебе всю жизнь, потом отряхнется и пойдет дальше и даже не вспомнит о тебе. Это твои ровесники подолгу ухаживают и к первому поцелую подбираются по несколько месяцев. А он, этот твой Сережа, – взрослый мужчина, для него постель – дело обычное, повседневное, ты и сама не заметишь, как в ней окажешься. И что ты потом будешь делать? На аборт пойдешь? Будешь терпеть адскую боль без наркоза? А если неудачно сделают? Рискнешь остаться бездетной на всю оставшуюся жизнь? Или запишешься в матери-одиночки? И думать забудь.

– Ничего он не искалечит! Он чудесный, необыкновенный, он потрясающий! Как ты можешь такие гадости говорить о человеке, которого ни разу в жизни не видела?

– Ну, ты, положим, тоже не очень-то много его видела, – холодно заметила Тамара Леонидовна, – если ты не врешь. Или ты не вчера с ним познакомилась, а?

Она сделала паузу, и Надя вздрогнула, когда голос матери неожиданно загремел:

– Сколько времени вы уже встречаетесь?! Месяц? Два? Полгода?!

Девушка сидела молча, втянув голову в плечи. Все пропало. Она сама все испортила. Что же теперь делать? Мама обо всем догадалась, и отныне Наде придется отчитываться о каждой минуте, проведенной вне дома, и о каждом телефонном звонке. Одна надежда на сестру Любу: все-таки театральные спектакли никто не отменит, и мама как минимум два, а то и три раза в неделю будет выходить на сцену и не узнает, что младшей дочери нет дома. Конечно, она будет звонить из театра и проверять, но, может быть, можно как-то договориться с Любой, она ведь старше, она обязательно что-нибудь придумает.