Мика Валтари - Императорский всадник

• Название: Императорский всадник
• Автор: Мика Валтари
• Жанр: Исторические приключения

Судьбы реальных исторических лиц — Клавдия и Мессалины, Сенеки, молодого Нерона, борьба за власть, дворцовые интриги, коварные и жестокие убийства, кровавая месть передаются через восприятие молодого римлянина Минуция Манилиана, героя романа известного финского прозаика Мика Валтари.

Минуций в стремлении сделать военную карьеру отправляется в Британию, затем жизненные дороги ведут его в Коринф, Афины, Киликию, после же возвращения в Рим он становится свидетелем и участником кровавых событий при дворе цезаря. Женщины в жизни Манилиана — Лугунда, дочь одного из царей бриттов, Клавдия, Сабина, Поппея — не дают ему счастья, но во многом определяют его судьбу, ибо каждая из них является представительницей определенного слоя римского общества, быт и нравы которого столь ярко и достоверно рисует автор романа.

---

Из сбивчивого рассказа старика можно было понять, что целебная сила его иссякла, а с ней исчезли и поклонники. Дочь его, утверждал Симон, погибла от происков одного врага-волшебника. Но главное, христиане преследуют его с такой лютой ненавистью, что он впал в глубокую нищету и не знает, будет ли ему где голову приклонить на старости лет. Потому-то он и решил напомнить о себе, продемонстрировав умение летать.

Я знаю, что по-прежнему могу держаться в воздухе, — утверждал он. — Я летал многие годы и на глазах у всех выплывал из облаков, но потом явились христиане и заклинаниями бросили меня на землю, так что я переломал себе ноги. И вот я хочу доказать всем и прежде всего самому себе, что я не разучился летать. В одну из недавних ночей, когда свирепствовала буря, я бросился с башни на Авентине и распростер свой плащ, как крылья. Полетав немного, я невредим опустился вниз.

Что-то мне не верится, будто ты и в самом деле летал, — сказал я с сомнением. — По-моему, ты колдовством лишаешь людей зрения и внушаешь им, будто они видят, как ты летаешь.

Симон-волшебник заломил руки, дернул себя за бороду и сказал:

— Возможно, я и впрямь зачаровываю людей, но при этом я так упорно думаю, что летаю, что и сам верю, будто парю в воздухе, подобно птицам. Теперь, впрочем, я уже не стремлюсь в поднебесье. С меня хватит и одного-двух кругов над амфитеатром, чтобы вновь поверить в свою божественную силу и в то, что мои ангелы поддерживают меня в воздухе под руки.

В голове у него крепко засела только одна мысль — летать! В конце концов я спросил у него, как он все это собирается устроить. Он считал, что в середине амфитеатра нужно установить высокую мачту и поднять его в корзине на самый ее верх. С земли, мол, он не в состоянии взмыть в воздух — ему помешают сотни любопытных глаз. Он смотрел на меня так внимательно и говорил так убедительно, что я почувствовал легкую дурноту и решил согласиться: разве плохо, подумал я, показать римлянам зрелище, какого не бывало ни в одном театре? Если же Симон хочет свернуть себе шею, то почему я должен препятствовать ему? Кроме того, его полет может и удаться.

Нерона я нашел в амфитеатре, где он наблюдал за несколькими греческими юношами, репетировавшими танец с мечами. Стоял душный осенний день. На Нероне была промокшая от пота легкая туника. Он подзадоривал греков, хвалил их и даже время от времени сам танцевал рядом с ними, показывая какие-то движения. Когда я рассказал ему о предложении Симона-волшебника, он очень обрадовался, но тем не менее заметил:

— Конечно, полет — зрелище и само по себе удивительное, однако же нам следует задуматься над тем, как сделать из него действительно захватывающее представление. Например, Симон мог бы изображать Икара, а мы бы подыскали подходящего Дедала.

Воображение его заработало так живо, что я с облегчением вздохнул, когда мне наконец удалось уйти. Мы договорились, что кудесник сбреет бороду и оденется, подобно греческому юноше. К спине ему прикрепят позолоченные крылья.

Я передал Симону требования императора, но он наотрез отказался бриться, утверждая, что тогда якобы потеряет всю свою силу. Против крыльев, однако, он не возражал.

Я рассказал ему о Дедале и о деревянной корове, а он в ответ поведал мне одну иудейскую легенду о Самсоне, который стал слабым, как ребенок, оттого что женщина отрезала ему волосы. Только когда я с сожалением сказал, что он, видно, и сам не очень-то верит в свое искусство, Симон дал согласие. Я спросил старика, не нужно ли уже сейчас установить мачту, чтобы он поупражнялся, но он ответил, что упражнения лишь подточат его таинственную мощь. Лучше он станет поститься и в уединении читать заклинания, чтобы перед выступлением укрепить свои силы.

Нерон издал предписание, где говорилось, что представления в амфитеатре должны были не только развлекать, но еще и облагораживать зрителей. Впервые, возвестил император, в Риме состоится грандиозный спектакль, во время которого не будет умышленно пролита ни единая капля человеческой крови. Потому, мол, у народа в промежутках между замечательными и художественно совершенными номерами должен быть повод повеселиться, а для этого среди зрителей станут разбрасывать подарки: жареных птиц, фрукты, хлеб и маленькие билетики из слоновой кости, по которым будут потом разыграны одежды, серебро и золото, вьючные мулы, рабы и даже целые поместья.

Нерон не пожелал, чтобы в представлении участвовали гладиаторы. Вместо них на арене должны были появиться уважаемые и всем известные в Риме люди: четыреста сенаторов и шестьсот всадников. Это известие сверх всякой меры подогрело любопытство народа, жаждавшего поглазеть на то, как благороднейшие мужи с безупречной репутацией станут лупцевать друг друга тупыми копьями и деревянными мечами. Однако вскоре плебс охватило недовольство из-за того, что не прольется ничья кровь, и люди начали открыто роптать. Стража принялась было выполнять свой служебный долг, но Нерон остановил ее и приказал объявить, что солдаты не будут ни во что вмешиваться, ибо римский народ должен привыкать к свободе.

Эти слова вызвали восхищение и всеобщее ликование, и недовольные обуздали свое раздражение, стремясь оправдать доверие императора. Между тем бой двух тучных, страдающих одышкой сенаторов, вооруженных сетями и трезубцами, оказался настолько комичным, что люди хохотали без удержу. Оба же достойных мужа настолько разозлились и разгорячились, что принялись наносить один другому сильные удары и могли бы всерьез пораниться, если бы трезубцы были заострены, а сети имели бы свинцовые шары.

Всех очень испугало выступление трех мужчин, давших опутать себя страшными удавами, но Нерон сделал кислую мину, так как никто без объяснений не понял, что они представляли Лаокоона с сыновьями[56]. Охота на тигров, львов и буйволов прошла, к великому разочарованию зрителей, без человеческих жертв, за что юные всадники, выступавшие в качестве охотников, должны были бы поблагодарить меня, велевшему возвести в разных концах арены специальные охранные башенки. Мне же самому представление не принесло удовольствия, поскольку я успел полюбить своих зверей и не мог равнодушно наблюдать их гибель.

Дружных аплодисментов удостоилась укротительница львов, стройная, гибкая девушка, которая стремительно выскочила из тьмы ворот и, пре следуемая тремя свирепыми хищниками, побежала наискосок через арену. Шумок недовольства зародился в рядах зрителей, но красавица вдруг резко обернулась и ударами хлыста погнала львов назад. Хищники слушались ее, вставали на задние лапы, делая стойки, как обыкновенные собаки, и даже прыгали через обручи.

Однако шум и крики одобрения очень раздражали животных, и когда укротительница, выполняя самый рискованный трюк, положила голову в пасть огромнейшему льву, тот неожиданно сжал челюсти и откусил ей голову. Этот непредвиденный поворот событий вызвал такой неподдельный восторг и такую бурю аплодисментов, что я успел спасти льва от расправы. Цепь рабов, вооруженных факелами и раскаленными прутьями, окружила его и быстро загнала обратно в клетку. Тем не менее конные лучники собрались застрелить хищника, и я был так обеспокоен судьбой дорогостоящего дрессированного льва, что безоружный выскочил на арену и принялся руководить рабами.

Я столь разозлился на зубастого злодея, что пнул его кованым сапогом в челюсть, дабы тот выплюнул голову своей несчастной жертвы. Он грозно зарычал, но не набросился на меня, ибо и сам, видимо, здорово перепугался.

После того как отряд раскрашенных негров затравил носорога, посередине арены установили деревянную корову. Мимический актер Парис так живо представил историю о Дедале и Пасифае[57], что, когда огромный бык взобрался на корову, большинство зрителей простодушно верили, будто внутри нее действительно сидит Пасифая.

Симон-волшебник с его золочеными сверкающими крыльями явился для всех полной неожиданностью. Парис попытался вовлечь его в танец, но Симон одним взмахом роскошного крыла гордо отстранил его. Несколько моряков мгновенно подняли чародея на помост, укрепленный на самой верхушке раскачивающейся мачты. Иудеи, сидевшие в верхних рядах, принялись осыпать его проклятиями и ругательствами, но остальные зрители заставили их умолкнуть. Оказавшись высоко над амфитеатром, Симон-волшебник важно раскланялся во все стороны, подобно триумфатору. Думаю, до последнего мгновения он был убежден, что победит всех своих хулителей.

Затем он широко размахнул крыльями, повернулся лицом к императорской ложе и прыгнул вниз. Он упал совсем рядом с Нероном, так что несколько капель его крови брызнули на цезаря, и тут же умер. Позже было множество споров о том, пролетел он хотя бы несколько метров или же нет. Некоторые утверждали, будто видели, что он повредил левое крыло, когда в корзине его поднимали на верхушку мачты. Другие же считали, что его падение предопределили проклятия иудеев. Не знаю, кто был прав, но мне кажется, не стоило ему все-таки обрезать бороду — может, с ней он бы и впрямь полетел.