Мика Валтари - Императорский всадник

• Название: Императорский всадник
• Автор: Мика Валтари
• Жанр: Исторические приключения

Судьбы реальных исторических лиц — Клавдия и Мессалины, Сенеки, молодого Нерона, борьба за власть, дворцовые интриги, коварные и жестокие убийства, кровавая месть передаются через восприятие молодого римлянина Минуция Манилиана, героя романа известного финского прозаика Мика Валтари.

Минуций в стремлении сделать военную карьеру отправляется в Британию, затем жизненные дороги ведут его в Коринф, Афины, Киликию, после же возвращения в Рим он становится свидетелем и участником кровавых событий при дворе цезаря. Женщины в жизни Манилиана — Лугунда, дочь одного из царей бриттов, Клавдия, Сабина, Поппея — не дают ему счастья, но во многом определяют его судьбу, ибо каждая из них является представительницей определенного слоя римского общества, быт и нравы которого столь ярко и достоверно рисует автор романа.

---

Мы поднялись на вершину Баулинского холма и зашли в храм, чтобы принести богам благодарственную жертву, но в тишине святилища Нерону вдруг послышались звуки труб и жалобные стенания. Позднее он утверждал, будто над городом сгустилась тьма, хотя на небе вовсю сияло солнце.

Смерть Агриппины не явилась неожиданностью ни для сената, ни для народа. Все были уверены, что произойдет нечто из ряда вон выходящее, ибо в самую ночь смерти Агриппины над Римом пронесся небывалый смерч. Сенат рассчитывал, что Нерон помирится с матерью, и даже выделил деньги на жертвоприношения. Узнав же о «самоубийстве» Агриппины, сенаторы, можно сказать, вздохнули с облегчением, ибо покойницу ненавидело большинство из них. Ненависть эта была столь сильна, что сенат постановил причислить день рождения Агриппины к несчастливым датам.

Нерон опасался беспорядков, однако опасения его оказались совершенно беспочвенными: когда он наконец решился выехать из Неаполя, он был встречен как триумфатор. Сенаторы облачились в праздничные одежды. Женщины и дети благороднейших семейств приветствовали его хвалебными песнопениями и бросали весенние цветы на его пути. По обе стороны от дороги спешно выстроили помосты для зрителей.

Когда Нерон взошел на Капитолий, чтобы принести благодарственную жертву, Рим словно очнулся от кошмарного сна и с готовностью поверил в насквозь лживое сообщение Сенеки о самоубийстве Агриппины. Я думаю, сама мысль об убийстве матери казалась людям настолько ужасной, что они попросту гнали ее от себя.

Я вернулся в Рим раньше Нерона и сразу велел позвать к себе Клавдию.

— Я отомстил за тебя, — гордо сказал я. — Агриппина мертва, и я был при этом. Сын сам приказал убить ее. Слава Геркулесу, я оплатил свой долг. Теперь ты можешь больше не стыдиться своего прошлого.

В подтверждение этого я вручил Клавдии маленькую статуэтку Фортуны, которую забрал с ночного столика Агриппины. Но Клавдия смотрела на меня, как на чудовище; словно защищаясь, она закрыла лицо ладонями и в ужасе воскликнула:

— Я не просила тебя мстить за меня. Кровь на твоих руках, Минуций!

У меня на руке действительно была окровавленная повязка. Усмехнувшись ее испугу, я попытался успокоить ее и объяснил, что это вовсе не кровь Агриппины; просто в спешке я поранил себе палец мечом.

Но это ничего не изменило. Клавдия продолжала срамить меня, грозила всяческими карами и постоянно ссылалась на их Иисуса из Назарета — в общем, вела себя глупо и по-детски. В конце концов я не выдержал и накричал на нее:

Если все так, как ты говоришь, то я лишь орудие в руках твоего бога. Вообрази, что Христос наказал Агриппину за ее преступления. И к тому же евреи — самый мстительный народ в мире, я вычитал это в их Священном Писании. Так что зря ты льешь слезы по Агриппине.

Некоторые имеют уши, но не слышат! — гневно воскликнула Клавдия. — Неужели ты не понял ничего из того, чему я тебя учила?!

Взбешенный, я воскликнул:

Будь ты проклята, Клавдия! Ты самая неблагодарная женщина в мире. Я долго терпел твою болтовню о Христе, но теперь терпение мое лопнуло. Замолчи и немедленно убирайся из моего дома!

Господи, прости мне мой крутой нрав, — пробормотала Клавдия сквозь зубы. — Я совсем не владею собой.

Она ударила меня огрубевшими ладонями по обеим щекам, так что у меня зазвенело в ушах, а потом схватила за голову, пригнула к моим коленям и приказала:

— Ну же, проси у Небесного Отца прощения за свои ужасные прегрешения!

Самоуважение не позволило мне драться с ней. Кроме того, руки ее от долгого рабского труда стали еще сильнее. Я на четвереньках выскочил из зала, и Клавдия швырнула мне вслед золотую статуэтку Фортуны. Выпрямившись, я сердито топнул ногой, дрожащим от гнева голосом кликнул слуг и приказал им собрать пожитки Клавдии и выставить их за дверь. Затем я поднял статуэтку, левое крыло которой погнулось, и направился в зверинец, чтобы похвастаться своим подвигом хотя бы перед Сабиной.

Она встретила меня на удивление ласково и даже погладила по щекам, все еще пылавшим от пощечин. Сабина с благодарностью приняла золотую фигурку и вежливо, хотя и рассеянно, выслушала мой рассказ о событиях в Байях и Баулах.

— Ты куда более мужествен, чем я думала, Минуций, — проговорила она, — но тебе не следует рассказывать всем подряд о том, как это было. Главное — Агриппина мертва, и никто о ней не скорбит. А шлюха Поппея проиграла, потому что после сегодняшнего убийства Нерон ни за что не отважится расстаться с Октавией, если, конечно, я хоть что-нибудь смыслю в политике.

Ее слова удивили меня, но не успел я сообразить, что мне ответить, как Сабина нежно закрыла мне рот ладошкой и прошептала:

— Весна, мой милый Минуций. Птицы поют, цветут цветы, и земля содрогается от сладострастного рыка львов. Я вся горю. Не пора ли нам подумать о продолжении рода Флавиев, а также и твоего? Мне не кажется, что я бесплодна, и ты обижаешь меня, не желая разделить со мной наше брачное ложе.

Упрек ее был несправедлив. Мне даже пришло в голову, что все дело в моем рассказе о смерти Агриппины. Может быть, после случившегося я предстал перед ней в ином свете, а может, кровавые подробности убийства разбудили ее дремавшую чувственность, — разве мало на свете женщин, которые приходят в крайнее возбуждение, наблюдая за ужасами пожаров или за боем гладиаторов?

Я смотрел на жену и не находил в ней недостатков, хотя ее кожа и не была так бела, как у Поппеи. Несколько ночей мы провели вместе, чего давно уже не случалось, однако восторг, который я испытывал в начале нашей супружеской жизни, уже не возвращался. Сабина была холодна и неподатлива и нехотя созналась, что лишь выполняет свой долг, не испытывая от нашей близости никакой радости; а вот львы в зверинце ревели в любовном экстазе все ночи напролет.

Восемь месяцев спустя родился наш сын. Я боялся, что его придется умертвить, как принято поступать с недоношенными детьми, но ребенок, благодарения богам, оказался здоровым и крепким, и я пригласил на праздничную трапезу в честь новорожденного несколько сотен наших служащих. Я и представить себе не мог, что грубые укротители знают столько нежных слов и умеют улыбаться при виде младенца.

А от темнокожего Эпафродия мы просто не в силах были отделаться. Он ни на шаг не отходил от малыша, сюсюкал с ним, таскал его на руках и из-за этого даже забывал о кормежке животных и прочих своих обязанностях. Наконец он заявил, что мечтает стать нянькой для нашего сына, и я согласился, поняв, что таким образом он выказывает мне уважение.

Что до Клавдии, то она никак не желала оставить меня в покое. Когда несколько дней спустя после нашей ссоры я, ничего не подозревая, вернулся в свой дом на Авентине, я застал всю при слугу и даже старого Барба в атриуме. Эти бездельники, открыв рты, слушали еврейского кудесника Кифу, который, кстати говоря, привел с собой целый выводок незнакомых молодых людей.

Один из них переводил с арамейского слова Кифы. Тетушка Лелия в восторге пританцовывала на месте и хлопала в ладоши. Я почувствовал, как во мне нарастает гнев, и принял твердое решение приказать высечь всех нерадивых слуг, но тут ко мне подошла Клавдия и торопливо объяснила, что Кифа находится под покровительством сенатора Пуда Публиколы и живет в его доме. Кифа не общается с евреями с другого берега Тибра и стремится предотвратить новые беспорядки. Пуд был впавший в детство старец, но происходил он из рода благородных Валериев, и я смолчал…

Кифа не забыл нашу встречу в Коринфе и оттого любезно называл меня по имени. Он якобы пришел в мой дом не затем, чтобы обратить меня в свою веру, но лишь ради того, чтобы я помирился с Клавдией. Уж и не знаю, как это получилось, но спустя всего несколько минут я уступил, протянул Клавдии руки, поцеловал ее и даже принял участие в общей трапезе… ибо, согласись, Юлий, что у себя в доме я имею право делать то, что мне хочется.

Больше я ничего не расскажу о том странном и постыдном событии. Позднее я спросил Барба, отпал ли он от Митры и стал ли христианином. Он не ответил мне ничего вразумительного, лишь пробормотал:

— Я уже очень стар. По ночам меня так мучает ревматизм, заработанный в давних походах, что я готов молиться кому угодно, лишь бы унять боль. А когда я смотрю на Кифу, бывшего рыболова, она вроде бы утихает. Стоит мне съесть его хлеба и выпить его вина — и муки мои отступают. Жрецы же Митры не смогли помочь мне, хотя и уверяли, что отлично разбираются в болячках старого легионера.

Примечания

1

Всадники — класс римских граждан, потомков кавалерийских командиров римского войска, позднее — могущественный средний класс коммерсантов, торговцев и банкиров

2

Стоики — последователи философской школы Стой (стоицизма), для которых идеалом были невозмутимость и спокойствие, сохраняемые при любых обстоятельствах