Василий Ершов - Раздумья ездового пса

• Название: Раздумья ездового пса
• Автор: Василий Ершов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Это книга рядового пилота гражданской авиации, пролетавшего 35 лет. Написана она в рейсах, по горячим впечатлениям, и все в ней — правда.

Автор надеется, что его раздумья о судьбах мастерства дадут молодому читателю толчок к самостоятельному осмыслению жизни.

Книга увидела свет благодаря доброжелательному и критичному отношению коллег и друзей, спонсорской помощи авиакомпаний «Сибавиатранс» и «Красноярские авиалинии».

Автор принял, в полной мере использовал критические замечания и благодарен рецензентам: М.Г.Четверикову, М.И.Гульману, Л.А.Гульман, И.А.Левандовскому, А.П.Гаврилюку, Н.Х.Бодылевой, В.Н.Колтыгину, Р.Г.Колтыгиной, Н.Д.Сорокину, О.А.Сорокиной.

Автор приносит особую благодарность за действенную помощь в издании книги: М.Г.Четверикову, Б.М.Абрамовичу, Н.М. Ботовой.

Если эта книга в какой-то мере послужит развитию российской авиации, автор будет считать поставленную задачу выполненной.

ВНИМАНИЕ! Василий Васильевич Ершов, ищет партнёров для издания своей книги «РАЗДУМЬЯ ЕЗДОВОГО ПСА». Дополнительная информация по телефону (3912) 244-499 после 18-00. 

---

Чистят потом, когда снегопад утихнет и ветер подвернёт так, что есть смысл чистить, чтобы таки сел самолёт.

Я удивляюсь, поражаюсь, восхищаюсь мужеством норильчан. Полоса в Алыкеле таки расчищена; я на нерасчищенную полосу там не садился никогда, а летаю туда тридцать лет.

Конечно, Алыкель это не Шереметьево. Тех, московских, парижских, амстердамских — много; норильский — один такой. Но московские обставлены обтекателями: туда и на запасной-то не сядешь, если нет минимума погоды 200/2000, хотя системы обеспечивают 30/400. Москвичи хранят свой покой.

Норильский аэропорт Алыкель полгода — единственная ниточка, связывающая город с материком, с цивилизацией. Полгода возможность улететь и прилететь туда зависит от коэффициента сцепления, от старенькой посадочной системы, худо-бедно обеспечивающей посадку по минимуму 70/900, от примитивного замера видимости в том месте, где самые завихрения позёмки за бугорком, отчего при заходе дают те самые 200 метров, когда полосу видно за пять километров, и приходится просить уменьшить яркость огней, чтоб не слепили.

Норильск — один на всю страну заполярный город, с богатейшим комбинатом, с миллиардерами-хозяевами. Давно можно было бы ту полосу из никеля сделать, платиной с палладием выстелить. Но как при большевиках её построили в неудачном месте, плюнули и забыли, так и нынешним хозяевам ничего не надо. И 180 дней в году Алыкель закрыт.

Москву можно обставить обтекателями и в руководящих лётных документах выделить для её аэропортов особые статьи. Да, там погода тоже иной раз не мёд; но пролетав туда и туда много лет, я смело могу сказать: Норильск, с его особым статусом, с его особыми условиями, с возросшей интенсивностью полётов, требует к себе особого отношения. Москва, конечно, город-герой. Норильск — гораздо более герой, но у нашего государства денег на него нет. А никель… никель идёт за рубеж.

И всего-то что надо Алыкелю: хорошие, с обоими курсами, системы посадки, обеспечивающие минимум 30/400; нестандартную, улучшенную систему замера видимости на полосе; мощнейшую, как нигде в стране, технику для очистки полосы. И для полноты счастья — отрезать полкилометра полосы с севера, где она выгнута горбом, о который крепко хряпаются самолёты, пилотируемые не самыми опытными капитанами, а добавить с юга… хотя и той за глаза хватит.

Но пока всего этого нет, мы туда летаем тогда, когда слепая случайность сведёт вместе несколько факторов. Задача капитана при принятии решения как раз и заключается в вычислении момента этой случайности. Угадал — попал. Не угадал — иди в богом забытую Игарку.

Богом забытая Игарка зимой полосу, кажется, вообще не чистит, так, чуть сгребут снег и все. И там всегда сцепление 0.4. И там всегда есть погода. Есть система с одним курсом; с другим — нет. И больше там ничего нет. Полёты заглохли; обеспечивают запасным только Ту-154, т. е. примут и покажут, куда зарулить. Пассажиры идут в вокзал, пропитанный запахом отхожего места, и стоят там двое-трое суток. Экипаж валяется на креслах в самолёте, потому что воду из системы сливать нельзя: потом нечем заправить; а значит, бортинженер гоняет вспомогательную силовую установку (ВСУ), которая греет внутренность машины, чтоб вода в трубках не замёрзла. О каменной гостинице у меня остались нехорошие воспоминания: хоть и спали обувшись, в шапках, но пневмонию я оттуда привёз. И без денег садиться на запасной в Игарку не рекомендую: там не кормят, а содержимое буфета разметают мигом.

В домодедовском “Аэротеле” уютно. Отдельный номер, телефон, телевизор, холодильник, душ, двуспальная кровать. Шведский стол. Евроокна надёжно глушат шум от взлетающих самолётов. Правда, в трехзвездочном отёле

“ а ля рюс”через щели в плохо подогнанных евродверях проникает шум из коридора. Русские тёти с громкими рациями, пылесосы, тележки с верещащими колёсиками, хлопанье дверей, громкая, беспардонная, как принято только у русских горничных, болтовня… Ну да нам не привыкать. Где ты в российской гостинице обретёшь тишину. Общага!

Бродят по коридорам наши пассажиры. Питаемся с ними в одном ресторане… шведский стол… Авиакомпания терпеливо оплачивает пассажирам издержки; пассажиры терпеливо ждут погоду. Норильский пассажир — самый терпеливый в мире. Иного пути нет. И тот миллиардер тоже ждёт.

Все ждут моего решения. Сейчас никто в мире не решится поднять в небо и устремить в Норильск самолёт с пассажирами. Это должен сделать только я.

А в соседнем номере сидит мой коллега. Его рейс, его пассажиры, его миллиардер — тоже ждут, когда решится он. И он ждёт уже третий день, а я — только второй.

Мы советуемся. И пока приходим к решению: нечего лезть. Подождём ещё срок, три часа, до нового прогноза. Звоним представителю авиакомпании, даём срок задержки.

Это недавно появились у нас те представители, А раньше все делал командир корабля, и предполётный отдых экипажа прерывался почти ежечасным стуком в дверь: “Командира к телефону”…Теперь меня хоть от мелочёвки разгрузили. Я дал срок задержки — представитель согласует все вопросы со службами аэропорта.

Ещё один наш коллега два дня назад решился и полетел. Причём, перед этим он уже отсидел двое суток в Игарке на запасном. И снова не повезло: на самом подлёте к Алыкелю подвернул ветер, а коэффициент сцепления на полосе как раз уменьшился. Пара кругов, просьба “получше замерить”… топливо кончается — ушёл снова в Игарку, опять сидит там в самолёте, грызёт штурвал.

Кто виноват? Полный вокзал людей, приткнуться некуда. Тихий ропот: куда лез? Зачем завёз? С малыми детьми, с гриппом, с поносом, с обострившейся язвой — людям все равно надо ждать, пока капитан решится поймать момент. И когда, наконец, дадут команду на посадку — в самолёт вваливается орда. Нашим девочкам радость.

Пока рассядутся, пока их пересчитают, пока все оформят, проходит час с лишним. И “окно” в Алыкеле начинает закрываться. Успеешь — не успеешь?

Жалея людей, я сомневаюсь. Жалея их, я “летал” вчера дома у телевизора, пас этот циклон и следил за тенденциями, советовался с синоптиками и капитанами, собирал и анализировал любую кроху информации — вон её сколько лежит у меня на тумбочке.

И я сомневаюсь. Я тяну и тяну новые сроки, “достаю” синоптиков, которых уже трясёт от слова “Норильск”, и выпытываю у них, как лежат те фронты и куда смещаются. Все это делается по телефону, не вставая с постели, вежливо, но… я уже смотреть не могу на тот телефон.

Упёрся циклон в горы. Не такие они уж и высокие; но не так высоки и зимние северные циклоны: препятствие для них ощутимое. Стоит циклон. Не уходит, не протаскивает. В Алыкеле синоптики грызут карандаши и думают, что же дать в прогнозе. Я сижу в Домодедове и пытаюсь разгадать, что они мне обещают и чем это обусловлено.

То было: “постепенное улучшение” через шесть часов; по новому прогнозу дают — уже через десять. Застрял фронт.

Пассажиры сидят не только в гостинице — часть приехала из дому и сидит в вокзале, слушает информацию. “Опять дают задержку до восьми”…

Надо рискнуть и дать задержку до утра. Все равно за ночь не расчистят полосу. Звоню представителю, прошу его по своим каналам созвониться с Норильском: что там на самом деле?

На самом деле там метёт, и чистить полосу никто не собирается.

Решаюсь: до 10 утра. Отпустил людей. Теперь, что бы ни случилось, раньше десяти мы не взлетим: люди верят информации и раньше не приедут. Я за это отвечаю.

Теперь сомневаюсь: а может, слишком большой срок дал? Может, надо было до шести? Может, сейчас протащит фронт и они за три часа очистят полосу? А я перестраховался. А там же новый циклон подпирает.

Тревожная ночь. В 6 утра сна ни в одном глазу. Это называется “предполётный отдых”. Поднимаю синоптика: как там Норильск? Читайте главное: коэффициент сцепления.

Дают 0.36. Так. Какой ветер? Дают 130 градусов 6, порывы 11. Надо считать. Вроде подходит. Но — вроде. Чуть туда-сюда — и не подойдёт. Предел.

Куда его черти повёрнут?

И не лететь нельзя. Подходит ведь. И лететь боязно: чуть подвернёт, не подойдёт — придётся идти в Игарку.

Чем обусловлен этот ветер? Может, уже влияет тёплый фронт нового циклона?

Эх, напрасно так надолго задержал рейс. Пораньше бы — попал бы в “окно”, а так — могу не успеть. Пока соберём пассажиров, пока то да се… практика показывает, что ещё и с пассажирами часа два просидим в ожидании какой-нибудь порции курицы. И когда-то ещё долетим до Норильска…

Вы скажете: чего тут думать — цифры подходят, надо лететь.

Вот тот мой коллега, что второй раз подряд сидит в Игарке, так и решил. Все те капитаны, кто летает в Норильск “по цифрам”, так и считают: вероятность того, что попадёшь на запасной, примерно 50%.

Как же тогда я за 30 лет уходил на запасной всего несколько раз? И то — по собственной глупости: обязательно что-то где-то проглядел, не предусмотрел, не унюхал, не усёк. Нет, ребята, как хотите, а пневмония научила меня быть очень предусмотрительным. Ни себе, ни своим пассажирам я наказания Игаркой не желаю. Вы уж простите, если я чуть “перебдю”.