Эдуард Лимонов - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Эдуард Лимонов
• Жанр: Современная проза

• Эксцессы

• Юбилей дяди Изи

• Мой лейтенант

• Двойник

• On the wild side

• Американский редактор

• Американские каникулы

• East-side — West-side

• Эпоха бессознания

• Красавица, вдохновляющая поэта

• Муссолини и другие фашисты…

• Press-Clips

• Стена плача

• The absolute beginner

• Трупный яд XIX века

• Веселый и могучий Русский секс

Лицам, не достигшим совершеннолетия, читать не рекомендуется!

---

На улице Даян сказала мне, поморщившись: «Он по-моему, очень больной человек. У меня такое впечатление, что, когда ко мне приходят мужчины… он подслушивает у двери и мастурбирует. Когда он открывает свою дверь, из его квартиры исходит противный кислый запах, воняет как будто засохшей спермой. Он фрик, — добавила она. — Урод, — и поморщилась опять. — Недавно знаешь что он мне предложил? Ни больше ни меньше, как не платить ему за установку решеток на окна, но взамен проводить с ним одну ночь в неделю. Я отказалась. С таким, как он…»

Я подумал, что она слишком хороша для этого места, района и дома. И даже зауважал ее за храбрость, я бы не стал тут жить. Слишком много раздражающего вокруг. Грязи, ненужной опасности, некрасивых лиц, глупости существования.

Мы пошли в «Бредлис» и сели там в темноте и стали пить. Я пью до хуя обычно, она пьет тоже немало, на таких клиентов в барах молятся. Пианист еще не пришел, посему мы свободно трепались. Говорили об Элен — ее подруге, девушке, с которой я спал год назад, до отъезда в Европу. Элен нас и познакомила. Что с ней? Элен живет с мужчиной, которого она не очень любит, по словам Даян, но он заботится об Элен, ей не нужно работать, она спит полдня и в какой-то мере счастлива.

«Вот-вот, это то, что нравится вам, — говорил я, — женщинам. Теплый хлев. Взамен вы предоставляете в пользование свое тело. Спать полдня и не работать — мечта женщины». Я подсмеивался над Даян, говорил без осуждения, констатация факта, и только. В мире столько же слабых мужчин, как и слабых женщин. Мы не были слабыми, я и Даян, мы жили, себя не продавая. Элен была слабая.

«Она тебя очень любит, но она устала, — вдруг сказала Даян. — Если бы ты ее позвал…»

«Если бы меня кто-нибудь позвал, — перебил я ее. — Сколько ей лет?» И не дожидаясь ответа Даян, ответил сам: «Тридцать два? Она слишком стара для меня. Что я буду с ней делать через пять лет? Она хорошая девушка, хороший компаньон, выглядит экзотично, хорошо ебется, но что я буду с ней делать? К тому же я ее приглашал в Париж однажды, прошлой зимой. Каюсь, приглашал только потому, что был в депрессии, и был счастлив, когда она не приехала».

«У нее не было денег», — сказала Даян, защищая подругу.

«Перестань, — сказал я. — Она могла мне написать, что у нее нет денег, я бы ей прислал».

«Да, — согласилась Даян. — Вообще-то она могла приехать, конечно, если бы не Боб. Он ее очень любит и очень ревнует».

«Именно, — сказал я. — Ты знаешь, что я за человек. Я не чувствую, что я имею право связывать кого-нибудь. Завтра я бы спал с новыми и новыми женщинами, а она бы страдала. Глупо, не так ли? Я хочу всех иметь, но я ни с кем не хочу жить. Хочу жить и умереть один».

«Я тоже», — сказала Даян и закурила. Девушка принесла нам следующий дринк. Ей — джин-энд-тоник, мне — мой «Джэй энд Би».

«Она думала, что ты ее любишь», — сказала Даян.

«Я и тебя люблю, — сказал я. Потом после паузы добавил: — Если я ей так нужен, то почему она ничего для этого не сделает. Пусть сделает что-нибудь. Докажет, заслужит. Если бы я кого-то любил, я бы добивался этого человека, захватил бы, в конце концов. Ты думаешь, это неприятно, когда тебя добиваются? Это приятно. Это внимание».

«Пойдем теперь поедим в другом месте, — сказала она. — Только я плачу».

«Ни хуя, — сказал я. — Я привез с собой деньги. Пока они у меня есть. Я тебя угощаю. Когда не будет денег, я скажу».

Был август. Она повела меня во втиснутый между двумя пыльными улицами в Гринвич Вилледж ресторан — пародия на террасы парижских ресторанов. Пришлось ждать, но в конце концов мы сидели под чахлым деревом, и возле нас горели красные свечи в стаканах. Я пил «Божоле» и слушал ее, рассказывающую мне, как она боится старости. «И Элен боится, — говорила Даян. — В последний раз… она была у меня несколько дней назад, мы напились и переругались. А что же дальше… Что же дальше? — спросила она меня. — Ты писатель, и ты умный».

Умный писатель оторвался от свиных ребер, которые он в этот момент обгладывал. Что я мог ей сказать? Рецептов для будущего, годящихся для 32- летних женщин, у меня не было. Были рецепты для юношей 18 лет, были для тридцатилетних мужчин, но женщинам 32 лет мне нечего было посоветовать. У

Даян был боевой темперамент, ей не хватало размаху, конечно, но она, скажем, могла поехать в Бейрут, пройти тренировку в лагере для террористов, вернуться в Штаты и взорвать Вайт-Хауз или еще что-то взорвать. А что еще я мог ей посоветовать? Завести ребенка? Банально-идиотское решение. Вырастет ребенок, уйдет, через пятнадцать лет придется решать все ту же проблему. Тогда уже будет непоправимо поздно. Может, и сейчас уже непоправимо поздно. Элен, конечно, следует держаться за своего любящего ее мужика. А Даян?

Одна из неприятных сторон жизни писателя —они думают, я должен знать. Да я знаю, все позади, если считать себя только женщиной. Если человеческим существом, злым, свободным и горячим, — все еще впереди. Я мог ей предложить самое невероятное, скажем, стать женщиной-мафиози, убирать за деньги людей. Да хуй знает что можно сделать в мире за остающиеся ей 25 лет активной жизни если быть открытым, непредубежденным и сильным человеком, мужчиной ли, женщиной, не имеет значения. Можно иметь фан. Она заговорила сама, спасла меня. Не о себе заговорила, об Элен. Именно потому, что боится она старости, Элен живет с Бобом.

«Слушай, — сказал я. — Я знаю все эти истории. Нормальная, ненормальная человеческая жизнь, перевалившая во вторую половину. Давай переменим тему. Не пойти ли нам на парти? Нет ли где-нибудь парти сегодня вечером? Я хочу кого-нибудь выебать».

«Нет, — сказала она, подумав и доедая свою форель. — Никаких парти сегодня. — И добавила улыбнувшись: — Если хочешь, можешь выебать меня».

Я посмотрел на нее заинтересованно-рассеянно, но на всякий случай спросил еще: «Мне казалось, что мужчины не доставляют тебе особенного удовольствия?»

«Доставляют. Иногда, — сказала она и посмотрела на меня. — Пойдем ко мне?»

«Пойдем к тебе», — сказал я.

На Первой авеню мы купили в грязном магазине бутылку «Зоави Болла» за пять долларов. Так получилось, что я стал спать с Даян. С сестричкой.

У нее несколько старомодный, эпохи второй мировой войны тип лица. Чуть-чуть тяжеловатый, на мой взгляд, подбородок. Такое лицо, не удивясь, можно обнаружить на выцветшем снимке рядом с плечом офицера-нациста. Лейтенант Даян Клюге. Во всяком случае, когда я ее ебал, я казался себе молодым оберштурмбаннфюрером. Не знаю откуда пришло ко мне это сравнение-определение, я не торчу на нацистах, я думаю о них не более чем о какой-либо другой группе исторических личностей. Я предполагаю, что от Даян, с ее решительностью и этим ее лицом, дунуло на меня ветерком прошлой войны. В один из антрактов между актами я вылез голый в ливинг-рум, достать из кармана пиджака джойнт, на пиджаке сидела собака. Одна ставня была приоткрыта, и в окне разрушенного дома напротив светился огонек, наверное, свечки. Может быть, там жили беженцы. Война. Я и Даян, сбросивши мундиры войск СС, ебемся в перерыве между военными действиями. Завтра, может быть, убьют ее или меня. Вообще-то я выебал бы кого-нибудь еще на оккупированной территории, но так случилось, что лейтенант Клюге оказалась рядом. Поглядев задумчиво на военный разрушенный пейзаж за окном, я закурил джойнт и вернулся к ней в постель. Лейтенант лежала на спине, согнув одну ногу в колене, вокруг талии у нее вилась тонкая золотая цепочка. Лейтенантский, войск СС шик?

Я сел рядом с ней, закурил свой джойнт. Она не любит — она алкоголик. Докурив, я вернулся к ее телу. Здоровая нацистская ебля — только хуем, не применяя никакого декадентства. Свободно и сильно я ебал моего лейтенанта, поставив его в дог-позицию, сжимая лейтенантскую попку. Как символ хулиганства и независимости на одной ягодице у нее была выколота совсем маленькая одинокая звездочка. Другая, тоже маленькая, была выколота, я знал, вокруг левого соска. Сосок был не женский, несмотря на ее 32, детский, и грудь небольшая. Они все у меня с небольшой грудью.

Кончил я с ревом, и тоже свободно и сильно. Может быть, с каким-то ясным убеждением, что кончаю в нужную женщину, в нужный, разрешенный сосуд. Когда я кончал в евреек, например, а у меня было немало еврейских женщин, я испытывал всегда странное чувство непозволительности того, что я делаю, нездоровости моего секса, хотя и чрезвычайно приятной нездоровости, но все-таки недозволенности; как бы тяжелой болезнью объясняющейся. С лейтенантом было совсем другое чувство. Как бы законно я должен был хранить мое семя в ней. И общество и мир одобряли мое с нею соитие.

Потом я ебался с ней две-три ночи в неделю. Она никогда не показывала особенной радости по этому поводу; никогда не настаивала, чтоб я пришел опять, но когда я звонил, она неизменно соглашалась встретиться, и мы неизменно шли в ее постель. Особенной ласковости во время любви она тоже не проявляла, хотя и отдавала себя всю, но спокойно. Ебать ее было приятно, потому что я как бы получал свое, то, что мне принадлежало, — лейтенантское тело. А у Даян было хорошее тело, пизда маленькая и опрятная.