Том Шарп - Оскорбление нравственности

• Название: Оскорбление нравственности
• Автор: Том Шарп
• Издательство: Новости
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1993

Once again the setting is Piemburgem, the deceptively peaceful-looking capital of Zululand, where Kommandant van Heerden, Konstabel Els and Luitenant Vekramp continue to terrorise true Englishman and even truer Zulus in their relentless search for a perfect South Africa. While that great Anglophile, Kommandant van Heerden, gropes his way towards attaining true 'Englishness' in the company of the eccentric Dornford Yates Club, Luitenant Verkramp, whose hatred of all things English is surpassed only by his fear of sex, sets in motion an experiment in mass chastity, with the help of the redoubtable lady psychiatrist Dr von Blimenstein, which has remarkable and quite unforeseen results.

The Kommandant, hunting the fox in the Aardvark mountains, succumbs to the bizarre charms of Mrs Heathcote-Kilkoon, as Luitenant Verkramp's essays in counter-espionage backfire in the bird sanctuary. Once more, Konstabel Els, homicidal to the last, saves the day — or what's left of it — in one of the most savage hunts ever chronicled in fiction.

---

Подпевавшая ей доктор фон Блименстейн была скромнее в своих желаниях.

Хочу, чтобы ты любил меня, только ты, и никто другой, — проникновенно напевала она голосом, на несколько децибел превышавшим все допустимые пределы.

— О Боже, — простонал Веркрамп, пытаясь протиснуться мимо нее к магнитофону, — ты же перебудишь всех соседей! Скрип кровати в квартире наверху доказывал, что соседи уже обратили внимание на призывы докторши, пусть даже сам Веркрамп оставался к ним равнодушен.

— Хочу, чтобы меня любил ты, только ты, мой ба-буби-дууп, — продолжала петь доктор фон Блименстейн, зажимая Веркрампа в объятия. Эрта Китт заявила всему миру о своем желании иметь несколько старомодных нефтяных скважин. Веркрамп чувствовал себя особенно неудобно еще и потому, что теперь весь дом знал о его склонности к цветным певичкам.

— Почему бы нам не заняться любовью, дорогой? — спросила докторша, которой удавалось как-то так выражать свои сексуальные желания, что это вызывало особенно болезненную реакцию у Веркрампа.

— Хорошо, хорошо, — умиротворяюще сказал он, пытаясь выскользнуть из ее объятий. — Если только…

— Если только я была бы единственной женщиной в мире, а ты — единственным мужчиной, — проревела докторша.

— Только не это, — Веркрамп пришел в ужас от подобной перспективы.

— Вы не единственный в мире, — послышался голос из верхней квартиры. — Могли бы и обо мне подумать.

Вдохновленный этой поддержкой, придавшей ему сил, Веркрамп вырвался из рук докторши и упал спиной на диван.

— Дай мне, дай мне то, чего я так хочу, — сменила мелодию докторша, продолжая громко петь.

— Черта с два тут поспишь, — прокричал мужской голос сверху, явно выведенный из себя беспорядочным репертуаром врачихи.

В квартире рядом, где жил религиозный проповедник с женой, кто-то забарабанил в стену.

Вскочив с дивана, Веркрамп бросился к магнитофону.

— Дай мне выключить эту цветную, — завопил он. Эрта Китт пела в этот момент что-то о бриллиантах.

— Оставь ее, пусть поет. Иди сюда, ты меня заводишь, — прокричала в ответ доктор фон Блименстейн, хватая Веркрампа за ноги и с грохотом обрушивая его на пол. Усевшись на него верхом, она прижалась к нему так, что одна из ее подвязок оказалась у его во рту, и принялась лихорадочно расстегивать его брюки. С отвращением, которое было следствием слабого знакомства с женской анатомией, Веркрамп выплюнул подвязку и попытался повернуться, но оказался в еще худшем положении. Он ничего не видел — обзор ему совершенно бесстыдно закрывали ягодицы докторши, ее пояс и те части тела, которые так часто фигурировали в мечтах и фантазиях Веркрампа, но при столь близком знакомстве с ними потеряли всякое очарование. Веркрамп боролся изо всех сил, чтобы элементарно не задохнуться.

Именно в этот, совершенно неподходящий момент и решил вмешаться в происходящее коммандант. Его фальцет, во много раз усиленный электроникой Веркрампа, слился с контральто Эрты Китт, добавив ей своеобразного очарования, и с непрерывными требованиями доктора фон Блименстейн, чтобы Веркрамп лежал спокойно и не дергался.

— Симона, — пропищал коммандант, не подозревая, какой эффект производят его слова в полумиле от его дома, — в эту последнюю ночь мы похоронили заживо нашу любовь, нашу чудесную, благословенную страсть. Мы похоронили ее заживо.

— Ч-ч-что эт-то? — спросила доктор фон Блименстейн, которая, будучи под хмельком, не обратила внимания на все предыдущие мольбы Веркрампа.

— Пусти меня, — завопил Веркрамп, которому слова комманданта о захоронении кого-то заживо показались чрезвычайно важными.

— Здесь кого-то убивают! — пронзительно завизжала жена проповедника в соседней квартире.

— Я, похоже, схожу с ума. Мне всегда казалось, что она давно уже умерла, — продолжал коммандант.

— Ч-ч-что эт-то? — вскрикнула снова доктор фон Блименстейн, силясь спьяну уловить какой-то смысл в отчаянных воплях Веркрампа, бесстрастных признаниях комманданта и пении Эрты Китт, которая сейчас пародировала голос турка, что, естественно, сильно осложняло попытки разобраться во всей этой какофонии.

На лестничной площадке жилец с верхнего этажа уже грозился взломать дверь квартиры Веркрампа.

Посреди всей этой суеты и шума сам лейтенант Веркрамп лежал, уже почти задохнувшись, лилово-синий, уставившись на пунцовые оборки изысканных трусиков доктора фон Блименстейн. Наконец в паническом страхе перед возможностью оказаться кастрированным, он впился зубами в то, что находилось прямо у него перед носом.

С диким воплем, который был слышен, наверное, за добрых полмили — как будто в ответ на него коммандант у себя дома перестал читать вслух, — доктор фон Блименстейн рванулась через всю комнату, таща за собой совершенно обезумевшего Веркрампа, запутавшегося в ее нижнем белье.

То, что последовало вслед за этим, представлялось лейтенанту Веркрампу сущим адом. Жилец из верхней квартиры, теперь уже окончательно убежденный в том, что тут происходит какое-то жуткое преступление, изо всех сил налегал на входную дверь. А доктор фон Блименстейн, уверенная, что ей наконец удалось пробудить страсть в своем любовнике, но предпочитавшая, чтобы эта страсть находила более традиционное выражение, опрокинулась на спину. Лицо Веркрампа торчало посреди разорванных пунцовых оборок, он растерянно оглядывался по сторонам, пытаясь сообразить, где он и что с ним происходит, чем-то напоминая при этом внезапно сбитого с ног футболиста. В этот самый момент распахнулась входная дверь, и сосед сверху ошарашенно уставился на открывшуюся его взору картину.

— Ну, милый, скорее же, скорее, — в экстазе выкрикивала доктор фон Блименстейн. Веркрамп внесебя от бешенства вскочил на ноги.

— Какое вы имеете право вламываться в чужую квартиру?! — заорал он, отчаянно пытаясь скрыть за внешней яростью собственное замешательство и растерянность. Продолжая лежать на полу, доктор фон Блименстейн энергично вмешалась.

— Коитус интерраптус, коитус интерраптус![16] — стала вдруг выкрикивать она. Веркрамп ухватился за эту фразу, показавшуюся ему профессионально-медицинской.

— Она эпилептик, — объяснил он странные телодвижения, которые совершала докторша. — Она из больницы в Форт-Рэйпире.

— О Господи! — поразился сосед, сам теперь почувствовавший себя смущенным. В этот момент в комнату ворвалась жена проповедника.

— Ничего, ничего, — принялась она утешать докторшу. — Все будет в порядке. Мы здесь.

Воспользовавшись всеобщей неразберихой, Веркрамп незаметно выскользнул из комнаты и заперся в ванной. Смертельно бледный от пережитого унижения и отвращения ко всему происшедшему, он просидел там до тех пор, пока не приехала «скорая помощь», чтобы забрать врачиху в больницу. Все это время доктор фон Блименстейн в гостиной пьяно выкрикивала что-то насчет эрогенных зон и отрицательных эмоциональных последствий прерывания полового акта.

Когда все разошлись, Веркрамп выбрался из ванной и злобно обозрел оставшийся в гостиной погром. Единственное, что хоть как-то утешало его и компенсировало все пережитые ужасы, было то, что подтвердились его подозрения в отношении комманданта. Веркрамп постарался вспомнить, о чем же говорил этот мерзкий фальцет. Что-то насчет похорон кого-то заживо. Как ни странно, но весь минувший вечер был как будто специально предназначен для того, чтобы создать у лейтенанта Веркрампа впечатление, что наиболее уважаемые люди способны на самые странные поступки. В одном лейтенант был абсолютно уверен — он не желал бы больше никогда в жизни встречаться с доктором фон Блименстейн.

Такое же чувство было и у комманданта Ван Хеердена, когда наутро он прибыл на работу, более чем когда-либо преисполненный решимости вести себя как джентльмен. Анкета, составленная доктором фон Блименстейн, вызвала бурю протестов в полицейском управлении Пьембурга.

— Это часть кампании по борьбе с распространением коммунизма, — втолковывал коммандант сержанту Де Коку, которого полицейская общественность отрядила к руководству, чтобы выразить недоумение и недовольство сотрудников этой анкетой.

— Какая связь между размерами сисек черной няньки и распространением коммунизма? — домогался сержант. Коммандант Ван Хеерден вынужден был согласиться, что связь в данном случае действительно непонятна.

— Спросите лучше об этом у лейтенанта Веркрампа, — сказал коммандант, — это его затея. На мой взгляд, незачем отвечать на этот грязный вопросник. Лично я, во всяком случае, не собираюсь.

— Слушаюсь, сэр. Благодарю вас, сэр, — ответил сержант и отправился отменять распоряжения Веркрампа.

После обеда коммандант снова отправился в гольф-клуб в надежде опять увидеть четверку, называвшую себя «клубом Дорнфорда Йейтса». От нечего делать он немного поиграл, отправив несколько мячей неизвестно куда, но быстро покинул поле. Уже подходя к окружавшей здание клуба веранде, он с радостью увидел, как старинный «роллс-ройс» бесшумно свернул с шоссе на дорогу к клубу, проехал по ней и остановился напротив игрового поля. За рулем сидела миссис Хиткоут-Килкуун. Одета она была в голубой свитер и голубую юбку и подходящие по тону перчатки. Какое-то время она еще посидела в машине, а затем вышла и обошла вокруг капота с такой задумчивой мечтательностью во взоре, которая тронула комманданта до глубины души.