Михаил Козаков - Попкино счастье

• Название: Попкино счастье
• Автор: Михаил Козаков
• Издательство: ГУДЬЯЛ пресс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2002

---

— Ва-ва-ва!… Та-ва-ва!…

…И все— таки вышло так, как предложил безродный Кузьма.

Зоя, после того как вернулась не поздней ночью, а в утренний свежий час в новых желтеньких — не своих — туфлях, неожиданно бросила отцу:

— В скором времени я от вас переезжаю… Записываюсь с товарищем Забуевым — райпродкомиссаром.

Вечером, когда Зоя, завившись, уходила, чахоточный Кузьма сказал:

— Поздравляю вас с законным браком, Зоя Юрьевна…

А она — уже за дверным порогом — насмешливо оставила горечь парню:

— Дурак! С законным браком!…

…Подумал обо всем Коровин, не забыл и о Зонном переезде подумать, о себе и о попугаевой судьбе — и решил:

— Быть по-твоему, Кузьма… Делай, что хочешь…

Кузьма обменял где-то на Карповке у старого попугайщика Цапко коровинский жилет на «попугаевы билетики-счастье», приделал спереди клетки белогрудого какаду маленький с вставленными деревяшками-перегородками ящичек и несколько дней учил удивленного попку, как вынимать крючковатым клювом билетики и протягивать их на человеческую ладонь.»

А потом стал ходить с любопытным попкой — больше всего к вокзалам и по речным набережным.

Ходил часов с одиннадцати и до восьми-девяти, ходил долговязым тощим стержнем с привязанной через плечо клеткой и застенчиво предлагал «попугаево счастье» обветренным обросшим мешочникам, молочницам и грубо ругавшимся извозчикам, да бродившим без дела за ним мальчишкам — в обмен на утащенный из дому ломоть хрустевшего под зубами хлеба…

И ко всем подходил с одинаково робким:

— Попытайце свое счастье, товарищ…

А если кто соглашался (из жалости ли к желтоглазому мигавшему парню, или веря в «попугаево счастье»), — говорил, радуясь, белогрудому какаду:

— Попочка, дай билецик на счастье товарищу…

Домой приносил деньги, куски хлеба, молоко в грязной бутылочке, все, что давали ему за день, и раскладывал на стол перед старым полковником. То, что оставалось после старика, съедал вялым, болезненным ртом, похожим на смятую, прогнившую дырку его собственных потных чулок…

4

В августе Зоя ушла из коровинского флигеля. Только не женой к райпродкомиссару Забуеву, а «гостить» к моряку-англичанину Грэю: у райпродкомиссара Забуева оказалась жена в Сестрорецке… Старый полковник был даже доволен: все-таки… с интеллигентом сошлась дочка!…

Кузьма ходил целыми днями по Петербургу, торговал «попугаевым счастьем». Кто из-под полы продавал глинообразный хлеб или рыбу, обмотав грязной тряпкой, а долговязый Кузьма и белогрудый попка торговали «билетиками-счастьем» открыто, без боязни: и милиционер, отбиравший хлеб и рыбу, взял у Кузьмы два билета (себе и жене) и сунул в руку Кузьме две красных бумажки.

Только под конец месяца опечалились во флигельке на Ждановке: и полковник Коровин и чахоточный Кузьма-парень. Вышли все «попугаевы билетики», а снабжавший ими Кузьму старый попугайщик с Карповки отказался наотрез менять билетики на ненужные коровинские вещи. К тому же, зрил в Кузьме конкурента.

— Ты, парень, меня не дурачь!… Приносишь шкатулочки да гребешки, а забираешь, можно сказать, хлеб насущный… Да-с! Хорошо, что я до революции пропасть их купил у немца Кенте — того и остались… Брось ты своего полковника, парень… Ходи с моими попугаями, ладно?… Ты жалостливый, тебе все дают — наторгуешь…

Напрасно Кузьма уговаривал и просил попугайщика — тот был непреклонен.

А все же и на этот раз спас и полковника и белогрудого попку безродный парень… Вечером сказал вдруг:

— Я так думаю, уважаемый Юрий Ильич, что пецатные билецики замениць можно… И, уважаемый Юрий Ильич, — с пользой… Что в этих пецатных билециках написано?… Все написано, как в царское время, без изменений подходящих!

— Что же тебе, дурень, не нравится царское время?

— Не к тому я, уважаемый Юрий Ильич… Не к тому я… Я говорю — замениць можно билецики… так, чтоб поняцней всем, разобраць легче!… Интерес большой будець, уважаемый Юрий Ильич… В билециках все про звезды да про раков написано, а теперь счастье другое, говорю.

— Ва-ва-ва! — кричал, как будто подтверждая, голодный какаду.

— …Думаю я написаць билецики так: написаць про службу в учреждении с пайками, про кварцирку с дровами, а где женщинам — свадьбу напишу за комиссаром… Все, что надо, написаць можно…

— Да ты что? С ума сошел, не иначе?

— Уважаемый Юрий Ильич… Интересней всем будець… Поняцней будець!… У попугайщика Цапко — про звезды, не разобраць ницего, а я напишу на билециках — как в жизни, понятно…

И вышло так, как предложил Кузьма.

Целый день писал на нарезанных синих и желтых бумажках, и тогда только Коровин узнал, что долговязый Кузьма когда-то учился в церковно-приходской школе. Писал старательно, экономя бумагу, а написав, сворачивал билетики, как аптечные порошки, вложив один конец в другой. И старый полковник помогал, развлекаясь, писать новое «попугаево счастье».

А писал чахоточный Кузьма так:

«Вы, товарищ, будете счастливым. Потерпите, и найдется Вам подходящая служба. Ваши родные о Вас беспокоятся и пришлют вам помощь. В вашей семье больше не будет несчастья. Жить вы будете долго. Если есть болезни, они пройдут. Вам нужно трудиться: лень — мать всех пороков».

(Знаки препинанья и поговорки в конце каждого билетика диктовал старый полковник.)

Или:

«Вы проживете, товарищ, больше 70 лет в полном благополучии. Остерегайтесь только ж ездить на крышах вагонов. В скором времени Вас ждут приятные волнения. Вас полюбит красивый молодой человек (или женщина). У Вас будет трое детей. Ожидайте перемещения на лучшую должность. Ждите предсказанного, не теряйте надежды на обещанное счастье».

(А в конце билетика полковник диктовал: «Обещанного три года ждут».)

Так расписывал неизвестным людям счастье безродный тощий Кузьма — сам несчастливец…

А потом ходил опять с белогрудым какаду по подпольным рынкам, к вокзалам и ожидал у парадных больших учреждений, откуда днем по холодным каменным и мраморным лестницам выбрасывалась человеческая волна навстречу жаркому, душившему солнцу и растекалась, дробясь, по широким прямым улицам Петрограда…

Подходил к барышням в белых блузочках, к зеленоштанным мужчинам и предлагал, как всегда:

— Попытайте свое счастье, товарищ… По новому предсказывает.

А безучастный попка выбирал крючковатым клювом то синий, то желтый билетик, подсунутый умелой рукой долговязого Кузьмы. Нужно было не ошибиться — ведь в синих и желтых бумажках разное написано: кому — в учреждении служба или покупка выгодная, а кому — свадьба с комиссаром или с торговым человеком… Каждому свое счастье расписывал Кузьма…

Так ходил Кузьма с попкой по городу, а полковник вечером жевал черствый хлеб и соленую полусвежую сельдь.

Во флигельке на Ждановке жили теперь трое и все разные меж собой. Только из троих — два человека и один попугай — тоже человек среди птиц: по Брэму.

Так жили.

Одним утром только, когда сменив солнце, в окна коровинские стукнула осенняя сырость — у чахоточного Кузьмы хлынула вдруг, как из крана, бурая кровь, хлынула, приклеив его замертво к блошиному грязному тюфяку — на полу…

Спал еще старый полковник Юрий Ильич Коровин — спал, ничего не услышав.

Под парусиновым чехлом в клетке, нахохлившись и подогнув голову под крыло, сидел на жердочке белогрудый сиротливый попка, а на тюфяке у дверей вытянулись в последний раз чьи-то похолодевшие безродные ноги в прогнивших чулках: Кузьмы — с земли беженца.

…А днем милиционер у Тучкова моста удивился, почему не прошел сегодня с клеткой за плечами долговязый парень раздавать людям «попугаево счастье»…

1923 г.