Михаил Ахманов - Страж фараона

• Название: Страж фараона
• Автор: Михаил Ахманов
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-20269-2

Древний Египет. Время легендарной царицы Хатшепсут. Страна неминуемо скатывается в пропасть, куда ее толкают захватнические амбиции фараонов. Но, словно из ниоткуда, появляется в долине Нила Сенмен, брат Сенмута, и колесо истории, скрипнув, вращается вспять. Никто и не догадывался, что спасителя Египта на самом деле звали Семеном и был он родом из далекого северного города, основанного спустя тысячелетия на берегах Невы…

---

На его груди висело украшение – золотая плоская головка хищной птицы с темным камнем, имитирующим глаз, и отчеканенными в металле значками. Буквами? Рунами? Иероглифами, подсказала память, и Семен вздрогнул. Все внезапно встало на свои места: странные позы Сенмута и воинов, их одеяния и оружие, льняные юбки, широкий бисерный воротник и эти знаки, фигурки птиц, людей, животных. Древнеегипетские иероглифы! Письменность, быт, искусство, знакомые со школьных лет по картинкам в учебнике истории, по лекциям в студенческие годы, по изваяниям и саркофагам, папирусам и черепкам в залах Эрмитажа… Этот Сенмут – наверное, царский сановник, при нем воины и жрец в белой одежде; видимо, пустились в дорогу с какой-то целью, и на них напали… Кушиты, ливийцы, эфиопы или бог ведает кто… А река, эта огромная река, что плещется неподалеку, – великий Нил! И течет она в Средиземное море, а за ним лежат страны севера – Сирия, Финикия, Эллада, Крит… всякие страны, среди которых нет еще России… даже имени такого не существует…

Дьявол! Как он очутился здесь?

Помотав в изумлении головой, Семен наклонился, поднял коленопреклоненного человека и обнял его. Сенмут прижался к нему будто малый ребенок к матери и все шептал и шептал какое-то слово, вроде бы понятное без объяснений: «брат… брат…» Брат так брат, решил Семен; не каждому такое везенье – оказаться черт-те где, пустить в расход бандитскую шайку и тут же обнаружить брата. Большая удача! Можно сказать, благоволение судьбы!

Его повели к костру, бережно поддерживая под руки. У огня суетились еще четыре воина в окровавленных повязках, укладывали в ряд тела мертвых товарищей, которых было не меньше десятка; двое раненых лежали в траве, а еще один солдат прохаживался на границе света и тьмы, не выпуская лук с наложенной на тетиву стрелой. За костром, у самого берега, покачивалось на волнах небольшое суденышко с загнутым носом, надстройкой и плоской кормой, низко сидящее в воде; явно гребная посудина, но скорей плоскодонная барка, чем галера. Палубная надстройка была низковатой, крытой пальмовыми листьями, и впереди нее торчало что-то несуразное – видимо, мачта, с подтянутым к верхней реи парусом. Очень странная мачта, похожая на перевернутую рогатку; оба ее конца крепились не к палубе, а к бортам.

Сенмут что-то приказал воинам, и трое из них ринулись на судно, возвратившись с циновками, мисками и кувшинами. Затем Семеном занялся бритоголовый жрец; знаком попросил сбросить штаны, внимательно осмотрел тело, ноги и голову, обтер ссадины и рану в бедре вином из кувшина, наложил повязку с едко пахнувшей мазью и выразительно покосился на Семеновы парусиновые брюки в свежих кровяных пятнах. Семен махнул на реку, и один из воинов, самый молодой, подцепив штаны копьем, швырнул их в темный медленный поток. Лишь тогда он вспомнил, что в кармане остались «Беломор», спички и двухрублевая российская монета, все его достояние, не считая молотка. Но прыгать за штанами в воду было как-то несолидно, недостойно человека, перед которым простирались ниц.

Усевшись на циновку, Семен принял из рук Сенмута миску с мясом и разваренными зернами пшеницы и стал неторопливо насыщаться. Воин – тот, что лишил его штанов, – устроился рядом, то и дело наполняя кубок слабым кисловатым вином. Это был совсем еще мальчишка, черноглазый парень лет семнадцати, и на его лице, когда он смотрел на Семена, мелькал благоговейный ужас.

Сенмут почтительно поклонился и отошел к жрецу. Они заспорили; вельможа показывал то на Семена, то тыкал пальцем в усыпанное звездами небо или в темноту, туда, где валялись тела убитых, и делал резкий быстрый жест, словно разбивая молотом вражеский череп; жрец поглаживал бритую голову, хмыкал и иногда вставлял несколько слов – вероятно, о чем-то божественном, так как руки его при этом вздымались кверху. Потом Сенмут коснулся амулета, свисавшего с шеи бритоголового, и заговорил тише, оглядываясь на воинов; видимо, речь шла о тайных делах, не предназначенных для ушей простых солдат. Казалось, сановник о чем-то просит, а жрец не в силах отказать ему, но сомневается – и эти сомнения, похоже, касались Семена.

Он ел и пил вино, наслаждаясь едой и питьем, и свежим ветром, которым веяло с реки, и пляской огненных языков, и видом звездного неба, такого глубокого, бескрайнего и манящего, что хотелось взлететь в эту затканную яркими точками темноту и раствориться в ней, забыв о земле с ее бедами и горем. Свобода! Он упивался ею и думал лишь о том, что никому не позволит ее отнять, что он, как волк, вцепится в горло, загрызет и сам погибнет, но не отдаст вновь обретенного сокровища. Видимо, эти мысли отразились на его лице – рука черноглазого юного воина, который протягивал чашу, задрожала, и несколько капель пролилось ему на колено. Щеки юноши смертельно побледнели, но Семен похлопал его по плечу и буркнул:

– Ничего, парень, не заржавею!

Он доел мясо, осушил кубок и почувствовал, как неудержимо клонит ко сну. Воспоминания о гнусном подвале, о Баштаре и ста четырнадцами могильных плитах еще кружились у Семена в голове, но с каждым оборотом мыслей они бледнели и блекли, таяли, уходили в прошлое вместе с чеченским пленением, с его маленькой квартиркой в Петербурге, мастерской, где он работал, стареньким «Москвичом», его непривередливой лошадкой, знакомыми девушками, приятелями, друзьями и всем остальным, что связывало его с реальностью. С той реальностью, которой, судя по всему, еще не существовало.

Мягко повалившись на циновку, он вытянул ноги и уснул.

* * *

Солнечный луч нежно погладил сомкнутые веки, заставив Семена пробудиться. Некоторое время он не открывал глаз, а только принюхивался и прислушивался, соображая в полудреме, не приснилось ли ему вчерашнее и будет ли у этого сна какая-то связь с сегодняшним днем. Мысль, что надо проснуться, страшила: вдруг он увидит опять опостылевший подвал, вонючую парашу и плиту с ощеренным в ухмылке волком. Но ниоткуда не тянуло гнусными запахами; наоборот, пахло травой и речной свежестью и слышался плеск волн да негромкий птичий щебет.

Потом раздалась песня, и Семен, открыв глаза, привстал на циновке.

Над огромной рекой поднимался золотисто-алый диск. Люди, его вчерашние знакомцы, стояли на коленях на речном берегу и тянули что-то плавное, мелодичное, простирая руки к восходившему светилу. Их было одиннадцать: Сенмут, бритоголовый жрец и девять воинов, включая раненых. Тела погибших в ночной схватке лежали перед ними; все – омытые, в чистых льняных повязках вокруг бедер и пояса, с топориками и иным оружием в окостеневших руках. Но песня живых не походила на заупокойную молитву; скорее то был торжественный гимн, которым приветствуют божество.

Прищурившись, Семен посмотрел на солнце и широкую реку, сверкавшую расплавленным изумрудом, затем, повернув голову, взглянул на запад. Туда уходила холмистая степь; высокие травы чередовались с деревьями, кое-где торчали вихрастые кроны пальм, а у берега, прямо в воде, тянулось к небу незнакомое растение, напомнившее о камышовых зарослях. Степь была не безжизненной – он различил вдалеке стадо быков или антилоп, за которым, ныряя в травах, скользили гиены. Чуть левее, у подножия холма, заросшего деревьями, кормился жираф, едва различимый на фоне пятен света и тьмы, а где-то у горизонта перемещались серые тени – может быть, носороги или слоны. Непривычный пейзаж для человека, рожденного в северных краях, и в то же время знакомый, виденный не раз на картинах и в фильмах, описанный в книгах и учебниках.

Африканская саванна… Семен уже не сомневался, что видит ее такой, какой она была две, три или четыре тысячи лет тому назад, а это значило, что ему доведется узреть и многие другие чудеса. Александрию и Мемфис, Фивы и Гизу, дворцы, воздвигнутые фараонами или царями династии Птолемеев, храмы в Карнаке и Луксоре, святилища богов и статую Большого Сфинкса, пирамиды, гробницы и Город Мертвых… То или иное, смотря в какую эпоху он попал…

Чувство невероятности свершившегося вдруг пронзило его, заставило скорчиться на циновке, уткнуться лбом в колени и плотно зажмурить глаза. Но мир от этого не изменился; невероятное вторгалось в разум с птичьим щебетом, шелестом волн и трав, гимном, что пели люди, с солнечным теплом и мягкими порывами ветра. Мир будто пытался доказать, что он не иллюзия, а реальность – единственная реальность, что окружает потерянного в прошлом человека. Смириться с этим было не просто – так же не просто, как представить Землю без компьютеров и телевизоров, без железных дорог, автомобилей, самолетов, гигантских мегаполисов, космических станций и прочих свидетельств цивилизации. И, в то же время, без ядерных бомб, смертельных вирусов и газов, экологических катастроф и чеченского рабства…

Но прошлое держало крепко, и Семен, сцепив зубы и ощущая смертную тоску, глухо застонал. Он находился в позе эмбриона, с прижатыми к груди коленями, минут шесть или семь, и не заметил, как прекратилось пение. Чья-то рука легла на его плечо, и, вскинув голову, он увидел, что рядом стоит Сенмут. Его глаза были полны тревоги и сочувствия.