Елена Арсеньева - Мышьяк за ваше здоровье

• Название: Мышьяк за ваше здоровье
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2002
• ISBN: 5-04-010372-7

Все есть у Петра Манихина – деньги, красавица-жена, огромный дом, где находится место и верному телохранителю, и девушке, ставшей Петру почти дочерью. Но страшная болезнь заклеймила его, превратив лицо в жуткую бронзовую маску. Врачи признали, что дело в медленном, но непрерывном отравлении организма Манихина мышьяком. Что это – кара за давний грех? Но получается, что тогда к этому причастен кто-то из домашних? Петр запутался. Он не может подозревать своих. И, казалось, когда выхода уже не было никакого, на помощь приходит врач «Скорой помощи» Александр Меншиков. Но до самой развязки этой истории молодой доктор так и не знает, кому помогает – жертве преступника или же давно, но страшно нагрешившему человеку?..

---

Впрочем, все было не так страшно – запахи из одежды как-то очень быстро выветрились. Александр стоял у дверцы, пятерней причесывая мокрые волосы, а Витек нетерпеливо брюзжал:

– Ну уже поехали, Алехан, не то Ася Ивановна нас живьем съест! – И вдруг оба враз замерли, переглянулись и начали медленно поворачиваться, как тот лозоходец за своей рогулькой. Послышалось или в самом деле…

Нет, тихо.

– Вроде стонал кто-то? – нерешительно спросил Витек, и тотчас Александр, не слушая его, кинулся к кустам, откуда вновь донесся слабый, исполненный боли стон.

АВГУСТ 2001 ГОДА, ЗЕЛЕНЫЙ ГОРОД

Ветерком принесло легкое облачко запаха, столь сладкого, что человек, быстро идущий по темной аллее, остановился. Огляделся, вслушиваясь в тишину и невольно поводя ноздрями, словно чуткое ночное животное. Где-то на обочине сознания прошла мысль, что не нужно бы ему тут стоять, опасно это. Вечно настороженная душа тревожно шептала, что не к добру эта заминка, что надо бы поспешить пройти аллейку, откуда доносятся возбужденные крики подгулявшей компании, однако ночной прохожий не прислушался к вещему шепотку, а все стоял и стоял, глубоко вздыхая и жмурясь от тихого, затаенного наслаждения. Это пахли табачки и ночная красавица – он узнал аромат и мгновенно вспомнил названия цветов, хотя миновало уже много-много лет с тех пор, как слышал их. Даже удивился, что вообще знает их. Они выплыли откуда-то из той, прошлой жизни, их навеяло ветерком внезапно пробудившейся памяти совершенно так же, как ночным западным ветерком навеяло этот сладкий, может быть, чуточку приторный, но такой обворожительный запах.

И прохожий немедленно вспомнил, где цвели табачки и ночная красавица – в палисаднике под окошками Анны, Анюты. Сбоку, нависая над крыльцом, росла огромная раскидистая сирень, в мае – июне удушавшая своим почти смертельным ароматом, от которого сердце горело и хотелось… чего-то неведомого хотелось, то ли заплакать, то ли убить кого-нибудь, то ли весь мир перевернуть, переделать, а начать с себя, со своей судьбы… удивительно ли, что он сделал то, что сделал, именно в начале июня, в пору безумного цветения сирени? А когда сирень отцветала и воздух становился горяч, его пропитывали ароматы этих цветов. Человек вспомнил даже, что ночью цветы табака казались похожими на маленькие лица, настороженно выглядывавшие из травы, и они были странного, мутного, какого-то слепого белого цвета. И он вдруг ощутил неодолимое желание снова вглядеться в эти лица, бывшие некогда свидетелями их встреч с Анной…

Какое странное слово пришло вдруг на ум! Бывшие свидетелями… свидетелями по делу… свидетелями преступления…

Он передернул плечами. А какое еще слово тут можно применить?

Применить… и применить к нему меру наказания в виде лишения свободы сроком…

Ладно! Хватит! Ни к чему заглядывать в былое, и жена его мудра – он всегда знал, что Анна разумница, каких поискать, но только сейчас вполне оценил ее мудрость, когда сообразил, что она никогда, ни разу, где бы они ни жили, не посадила возле дома ни сирени, ни сладкого табачка и ночных красавиц. Опасалась даже самого легкого намека на прошлое. Не стоит будить воспоминания, память – это такая предательская штука, будто тонкий ледок, который в любой миг может хрустнуть – и ты ухнешь в ледяную воду непоправимого…

– Эй, закурить есть?

Голос, развязный, грубый голос прозвучал так внезапно, так близко, что ночной прохожий резко дернулся в сторону, завертел головой, пытаясь обнаружить спросившего. Кусты смыкались с обеих сторон аллеи, ночное звездное небо казалось почти светлым по сравнению с этой сплошной темнотой, в которой ничего не различить.

– Чего вертишься? Закурить есть, спрашиваю?

Показалось, сейчас голос раздался уже с другой стороны. Человек настороженно поворачивал голову, замирая всем своим существом от необъяснимого страха. Нет, в самом деле – что такого случилось? Кто-то просит закурить. Темно, здесь слишком темно, он не видит лица спросившего, но это значит, что никто не увидит и его собственного лица.

– Я не курю, – выдавил он наконец, почувствовав, что молчание затянулось и он выглядит нелепо.

– Не куришь? А чо ты не куришь, а? И на кой хрен ты тут бродишь, если не куришь?

Это был уже другой голос, такой же грубый и отрывистый, с этим назойливым протяжным чоканьем, с каким говорили почти все местные, особенно из простых, произнося даже не «чо», а как бы «чо-ой». Вдобавок незнакомец явно был пьян, даже по голосу чувствовалось, что он едва справляется со слюнявыми губами. Ночной прохожий мельком подумал, что раньше он не был так чувствителен к голосам, это началось с тех пор, как он стал затворником, – теперь мир для него прежде всего звучит и пахнет, а уж потом видится. Додумать не успел – чья-то рука вцепилась в плечо, рванула, поворачивая, – перед глазами замаячило слабо различимое пятно чужого лица.

– Я же сказал, не курю, – выдавил он, пытаясь сохранить спокойствие, пытаясь удержать руки, чтобы не прижать их к лицу, заслоняя его. Бояться нечего. Темно, темно, если он никого и ничего толком не видит, то и они не видят ничего!

– Он не ку-урит! А мы ку-урим, правда, керя?

С души повело от перегара, от расползающихся слов, от нелепости, обыденности и даже пошлости ситуации, в которую он попал. Анна предупреждала, что эти ночные шатания не доведут до добра, но не мог же он сиднем сидеть, невозможно провести остаток жизни в четырех стенах, ему был нужен воздух, пусть и темный!

Ну, кажется, сейчас он надышится всласть. Мужикам было все равно, курит он или нет, – хмель бродил в их головах, им хотелось выпустить на волю этого пьяного беса, они, наверное, даже не соображали, что делают. Его ударили в живот – он не успел прикрыться, согнулся, болезненно ловя ртом воздух, хрипя что-то нечленораздельное, а сам подумал с обидой: «Почему не в лицо?! Вдруг сорвали бы…»

Его ударили по шее, он рухнул лицом в траву – без памяти.

Двое какое-то время сладострастно пинали неподвижное тело, но очень скоро их пыл начал остывать. Они хотели криков, хрипов, стонов, мольбы о пощаде, а еще пуще – сопротивления, они хотели дать выход забродившей в душах ненависти – к чему, к кому? Да так, к жистянке, к житухе, вообще, словом, ненависти, – а этот свалился мешок мешком… скучно, скучно…

– Загнулся, что ли? – без особого любопытства спросил один, утирая со лба боевую, удалую испарину.

– А хрен ли тебе с того? – пробормотал другой, вглядываясь в безвольно откинутую руку избитого. – Эй, глянь, какие тикалки.

– На кой они ему теперь? – вынес приговор первый, и руку от часов освободили.

– Да и мошна ему теперь ни к чему, – сообщил его приятель, проворно снуя по карманам легкой куртки и брюк, в которые был одет лежащий на траве человек. Он только начал открывать бумажник, как за кустами пронеслось фиолетовое сияние, сопровождаемое курлыканьем сирены.

Двое, не сговариваясь, прянули в кусты, понеслись, низко пригибаясь под нависшими ветвями, куда-то прочь, в тишину и совсем уж полную тьму. Через какое-то время приостановились, тяжело дыша, озираясь.

– А чего это мы рванули? – спросил один, пытаясь понять, куда это их занесло.

– Так менты же!

– Какие тебе менты, «Скорая» это была! У ментов сирена воет, а у этих курлычет.

– Воет это у пожарки.

– Да хрен с ними со всеми. Чего взяли-то?

Больше на ощупь, чем что-то различая глазом, проверили бумажник, пошелестели купюрами. Вроде ничего, нормальная добыча. Часы хорошие, тяжелые, явно дорогие. Но в этой темнотище не разглядишь.

– Давай ко мне, – предложил один. – Поглядим, чего там путного.

– Давай.

Они уверенно прошли темным перелеском до насыпи, перебежали через железнодорожные пути и канули среди улиц дачного поселка.

АВГУСТ 2001 ГОДА, ЗЕЛЕНЫЙ ГОРОД

Человек лежал ничком, зарывшись лицом в траву, и глухо, сдавленно стонал.

– Бомжара? Синий? – попытался определить его социальный статус подоспевший Витек.

– Поверни машину, включи фары, – скомандовал Александр, сноровисто ощупывая голову и спину лежащего.

Даже не видя, он понял, что это не бомж, не пьяный, не нарк, обкурившийся или обколовшийся. Легкий запах хорошего парфюма, ничего другого он не учуял. Волосы на ощупь чистые, одежда хорошего качества. Сердце прихватило у ночного прохожего? Скорее всего. Или инсульт? Хотя нет, пульс слабый, нитевидный. Кожа сухая, теплая, слегка отечная. Перевернул его, пытаясь разглядеть черты лица. Нет, слишком темно. Приподнял веко – смутно белели закаченные глаза. А не напали ли на ночного прохожего страшные лесные разбойники? Похоже… Изо рта сочится струйка крови, разбита губа. Надо с ним поосторожнее – вдруг сотрясение мозга? Да где там Витек со своими фарами?

Ударило по глазам так внезапно, что Александр зажмурился и даже рукой заслонился. Ну не придурок ли – сразу врубать полный свет?!