Елена Арсеньева - Обманутая снами (Евдокия Ростопчина)

• Название: Обманутая снами (Евдокия Ростопчина)
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-13155-8

Главное предназначение женщины – заботиться о муже и детях, вести домашнее хозяйство. А если этого мало? Если в сердце горит огонь творчества, если любовное чувство выражается в виде поэтических строк? Для таких дам один путь – заняться литературой. Но на этом пути встречается столько терний и невзгод, что судьбам поэтесс позавидовать трудно. И все же – они прекрасны! О том, как жили и творили Зинаида Гиппиус, Каролина Павлова, Марина Цветаева и другие, прославившие себя в веках поэтессы, читайте в исторических новеллах Елены Арсеньевой…

---

В конце концов вызывающие выходки молодого Ростопчина надоели даже самому педантичному и терпеливому из его опекунов – императору. Слишком уж эти «проказы» были часты! Николай Александрович давно «созрел» для того, чтобы дать Андрею отставку, а потому немедленно, не без вздоха облегчения подписал прошение об увольнении его из военной службы, едва оное прошение последовало. 27 января 1833 года младший Ростопчин покинул полк «для определения к статским делам».

А подал прошение сие Андрей Ростопчин, потому что был уже семейным человеком.

Вот как это вышло.

Что и говорить, граф Андрей был остроумен, красноречив, одарен чувством юмора и мог обольщать женщин, когда хотел. Вообще, он умел быть обворожительным. Он понравился Додо, к тому же сумел-таки убедить ее: она-де угадала, ему и в самом деле тридцать. И немедленно объяснился в любви, немедленно сделал предложение.

И получил отказ: Ростопчин приглянулся Додо, но не до такой степени, чтобы броситься в его объятия. А ей именно что хотелось броситься в объятия, то есть выйти замуж за человека, который разбудит в ней страсть неземную.

Итак, Додо графу Ростопчину отказала – и тут на нее навалились все Пашковы, Сушковы, Храповицкие и прочие родственники, от ближних до самых дальних. Конечно, у Додо было хорошее приданое, однако оно меркло перед богатством Ростопчиных, которое даже величайший мот Андрей Федорович не успел еще растратить. Да и не в силах был, так очень уж много оставил старый Ростопчин денег, земель, угодий, крепостных…

Нажим со стороны родни был столь силен, что Додо поняла: ей не выстоять. Да и имелся ли смысл дольше противиться?.. Она знала, конечно, что рано или поздно замуж выйти придется-таки. Никакой страсти к делам семейным, к материнству она не чувствовала, однако прекрасно понимала: замужество в том обществе, в котором она живет, – единственный способ освободиться от опеки родственников, которые имеют свои виды на ее будущее и ни чуточки не намерены считаться с ее собственными желаниями и увлечениями.

Правда, избежав одной кабалы, она непременно должна была угодить в другую: в зависимость от супруга, который вполне мог оказаться тираном и деспотом. Однако Додо, несмотря на нежный возраст, уже обладала довольно цепким взглядом и была проницательной особой. Она немедленно поняла, что с графом Андреем Ростопчиным уживется. Пусть это будет брак без особенной страсти, но таким мужем она, пожалуй, сможет управлять так, как ей того захочется…

Время показало, что она не ошиблась.

Итак, очередное сватовство Ростопчина – а Пашковы и Сушковы до смерти боялись, что вторичное предложение руки и сердца от привередливого, избалованного женским вниманием графа Андрея Федоровича не последует – было принято благосклонно. И 28 мая 1833 года состоялась свадьба. Все московские матушки, отмечал язвительный Вяземский, рвали и метали по поводу предстоящей свадьбы Сушковой – уж очень завидного жениха она себе отхватила!

Двери московского света еще шире распахнулись перед богатой, красивой, умной и талантливой графиней. И она ворвалась в эти двери во всем блеске своего очарования, осознав, как же это приятно – быть очаровательной женщиной, светской львицей (это понятие как раз входило в обиход в России), законодательницей мод и вкусов. Балы, а не что другое сделались ее любимым времяпрепровождением! Целью ее жизни стало наслаждение.

А я, я женщина во всем значенье слова.
Всем женским склонностям покорна я вполне.
Я только женщина, гордиться тем готова.
Я бал люблю!.. отдайте балы мне!..
……………………………
В слезах ли, в радости ль.
Собой лишь занята, я знаю лишь себя!

Так описывала она свою жизнь, замкнутую на приятных, но незначительных мелочах. Однако не стоит думать, будто с замужеством Додо поглупела. Отнюдь! Ей понадобилось совсем немного времени, чтобы понять: купаясь в волнах женского эгоизма, она уподобляется великому множеству светских дурочек, которых раньше презирала до глубины души (ну, тех самых, которые рифмуют любовь – морковь). Додо испугалась, что муза ее от нее отвернется, и резко изменила линию поведения. Она напустила на себя бледный и разочарованный вид, на каждом углу томно закатывала глаза и бормотала, что счастливой жизни в браке быть не может – просто потому, что этого не может быть никогда!

Прошли навек.
Дни жизни сердца!

Строго говоря, у нее имелись основания вздыхать о разбитых мечтах, и дело даже не в том, что граф Андрей Федорович изменял ей направо и налево. Он придерживался принципа: «Живи и жить давай другим!», и графиня Евдокия еще оценит этот принцип… Повторимся: не измены мужа ранили Додо. Она была замужем уже третий год, а никаких признаков беременности не являлось и в помине…

Додо, если честно, с удовольствием пожила бы еще пару-тройку годков только для себя, без всяких там детей. Однако ей досталась злоязычная до невозможности свекровь, которая не только беспрестанно укоряла невестку, но и начала распространять слухи о ее бесплодии и стращать, что испросит разрешения на развод.

Слышать речи о разводе из уст воинствующей католички, графини Ростопчиной-старшей, было довольно странно, если не сказать смешно. Над этим и впрямь посмеивались в свете, однако… охотно слушали сплетни о графине Ростопчиной-младшей, подхватывали их и распространяли.

Это было неприятно даже графу Андрею.

– Черт возьми, Додо! – воскликнул он однажды со своей всегдашней скабрезной прямотой. – В конце концов, вы старше меня! – К тому времени граф Андрей уже перестал интересничать с возрастом и охотно признавал старшинство супруги – особенно когда была возможность ее за что-то упрекнуть. – Вы старше меня, а я должен приводить вам примеры из отечественной истории!

Додо уставилась на мужа заплаканными глазами (только что произошла отвратительная сцена со свекровью, порядком выжившей из ума от общего отравления организма собственной желчью).

– Что вы имеете в виду?

– Ну, что-что… – усмехнулся граф Андрей. – Что же еще, как не тот премилый анекдотец из жизни матушки Екатерины… О, я прекрасно понимаю, что это всего лишь злоязычная шутка, но говорят, сама императрица Елизавета Петровна порекомендовала ей поискать успеха на стороне, когда стало известно, что император Петр Федорович не способен дать России будущего наследника престола…

Додо вытаращила свои хорошенькие влажные глазки, а граф Андрей подмигнул – и, небрежно насвистывая, вышел.

Итак, было дано недвусмысленное разрешение на адюльтер… Беда лишь в том, что у Додо пока еще не было до сего занятия ни малой охоты!

Вот именно – пока! Прежде всего потому, что не находилось предмета, с коим дозволенный адюльтер возможно было совершить.

Случай, впрочем, вскоре представился. Предмет явился.

В 1836 году супруги Ростопчины переехали в Петербург и немедленно заняли здесь самое видное положение в обществе – благодаря своим связям и родству в высшем свете, а также среди самой утонченной интеллигенции (среди знатоков очень славились библиотека и картинная галерея Андрея Федоровича – около 300 картин, портретов и мраморных скульптур). Ростопчины получили доступ и ко двору. На их званых обедах в доме на Дворцовой набережной бывали Пушкин, Жуковский, князь Вяземский, князь Одоевский (он посвятит Ростопчиной свою знаменитую «Космораму» – одно из лучших произведений русской фантастики), А.И. Тургенев, П.А. Плетнев, С.А. Соболевский, И.П. Мятлев, граф В.А. Соллогуб, графы Вельегорские. Здесь читали новые произведения, обсуждали литературные события, устраивали музыкальные вечера с участием Глинки, Листа, Виардо, Рубини, Тамбурини, знаменитой русской певицы Полины Бартеневой. Правда, в этом обществе не было особенного места ухаживаниям: здесь собирались интеллектуалы, цвет русской литературы. И восхищались не столько прекрасными глазами Додо, сколько ее безусловным поэтическим талантом. Жуковский был такого высокого мнения о даровании молодой графини Ростопчиной, что подарил ей черновую тетрадь, приготовленную Пушкиным для стихов. Посылая ее Додо (уже после гибели поэта), Василий Андреевич писал: «Вы дополните и докончите эту книгу, она теперь достигла настоящего своего назначения!»

Додо прекрасно понимала, что это всего лишь авансы не в меру восторженного и слишком романтичного Жуковского. Книгу-то она приняла, однако не без страха:

Смотрю с волнением, с тоскою умиленной.
На книгу-сироту, на белые листы.
Куда усопший наш рукою вдохновенной.
Сбирался вписывать и песни и мечты;
Куда фантазии созревшей, в полной силе.
Созданья дивные он собирать хотел.
И где, доставшийся безвременно могиле, —
Он начертать ни слова не успел!..
Смотрю и думаю: судьбою легконравной.
Какой удел благой, возвышенный и славный.
Страницам сим пустым назначен прежде был!
Как много творческих высоких помышлений.
Как много светлых дум, бесценных откровений.
Он им поверил бы…
И гроб все истребил!
Приняв наследие утраченного друга.
Свидетель горестный предсмертного недуга.
Другой, восторженный, мечтательный поэт.
Болезненно взирал на сей немой завет.
И сердце в нем стеснялось от испуга…
«Давно ли, – думал он, – давно ли предо мной.
Он, в полном цвете лет, здоровый, молодой.
Мечтал о будущем, загадывал, трудился?..
И вот он навсегда от глаз моих сокрылся!..
Нет! Полно вдаль смотреть!..
Не под моим пером.
Ты, книга, оживешь духовным бытием!..»
И мне, и мне сей дар!
Мне, слабой, недостойной.
Мой сердца духовник пришел ее вручить.
Мне песнью робкою, неопытной, нестройной.
Стих чудный Пушкина велел он заменить!..
Но не исполнить мне такого назначенья.
Но не достигнуть мне желанной вышины!
Не все источники живого песнопенья.
Не все предметы мне доступны и даны:
Я женщина!..
Во мне и мысль, и вдохновенье.
Смиренной скромностью быть скованы должны!

Мысль и вдохновение – очень может быть, что должны быть чем-то там скованы. Но не чувства. Потому что в жизни Додо произошла наконец та встреча, после которой ее умозрительные, все еще полудетские мечты о любви сосредоточились на одном-единственном человеке. И она испытала горячее желание немедленно, как можно скорее осуществить разрешение мужа изменить ему.