Елена Арсеньева - Причуды богов

• Название: Причуды богов
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2001
• ISBN: 5-04-006929-4

Своевольная красавица Юлия Аргамакова одержима желанием сама распоряжаться своей судьбой. Назло родителям она бежит с молодым поляком Адамом в ночь кровавого мятежа, поднявшегося в Варшаве в ноябре 1830 года. Насмешница-судьба сдала Юлии свои карты – и волей-неволей та вынуждена следовать правилам этой новой, смертельно опасной игры. Ей выпадут убийство и разлука, ненависть и беспутство, опасные интриги, предательство, дальняя дорога... и страстная любовь, перед которой Юлия, со свойственным ей упрямством, никак не желает склониться!

Издание 2001 г. Впоследствии роман переиздавался под названием "Карта судьбы".

---

Запах свежего, только что испеченного хлеба дурманил пуще всякого вина, хотя и его подать не замедлили. Юлия испугалась было: всякое с нею случалось, даже горькие черные пахитоски пробовала украдкою, но чтобы пить вино?! Потом она подумала, что начало взрослой, самостоятельной жизни необходимо пышно отпраздновать, и отчаянно махнула рукой начальнику станции, стоявшему с бутылкой неподалеку. Однако не судьба ей была нынче познакомиться с изобретением Бахусовым, ибо едва лишь хозяин взялся за пробку, как топот копыт и истошный лай со двора возвестили о прибытии новых гостей, и через минуту, не успел станционный смотритель, по обычаю, выскочить на крыльцо, вновь прибывшие уже вошли в залу.

* * *

– Не дело, не дело, пан Тадек! Ветчина у вас, гляжу, еще по двору ходит в первозданном виде, да и жареный цыпленок вон кудахчет! – воскликнул с порога один из гостей, высокий статный мужчина в толстом, видимо, очень теплом плаще с пелериною, сняв мягкую дорожную шляпу, резко тряхнув смятыми волосами, от чего они взлетели и сразу улеглись надо лбом пышной темно-русой волной. – Мир вашему дому!

– Патер ностер… – восхищенно прошептал начальник станции, устремляясь вперед с радушно простертыми руками, в одной из которых была зажата бутылка, что выглядело весьма комично. – Патер ностер, Матка Боска! Да ведь это пан Зигмунд! Да нет, быть того не может! Мои очи лгут мне!

– Полно вам клеветать на свои очи! – улыбнулся названный паном Зигмундом, и улыбка эта вызвала восторженное сияние на пышном лице Юзефы и прелестном личике Аннуси.

От любопытной Юлии не укрылось, как расцвела и засияла девушка, как она стиснула на груди руки почти в молитвенном восторге. Весь облик ее столь явно рисовал картину первой, нежной, самозабвенной любви, что Юлия уже внимательнее пригляделась к сему пану Зигмунду, тем более что этот человек был из тех, кто сразу обращает на себя внимание окружающих и завладевает им всецело. Он как бы заполнил собою всю немалую станционную горницу! И не потому только, что был высок, широкоплеч, изящен и проворен в движениях; не потому только, что его светлоокое лицо имело запоминающиеся, мужественные, красивые черты. Он обладал силой, которая поражала более, чем красота: силой вождя, заводилы, впередиидущего, на которого взирают почтительно и восторженно последователи, готовые по первому мановению его руки ринуться бог весть куда! На подвиг! На бой! На смерть!

Юлия даже поежилась, ибо Зигмунд на миг напомнил ей отца, а генерал Аргамаков был, ей-богу, последним человеком, о котором сейчас хотелось думать! Это воспоминание на миг развеяло чары Зигмунда, которым уже поддалась было Юлия, как, впрочем, и все присутствующие, и тогда она смогла взглянуть на другого гостя, который вытирал платком усталое лицо и с отчужденным равнодушием озирал стены станционного помещения.

Он был невысок, плотного сложения и уже склонен к полноте, невзирая на молодость: ему было едва за двадцать. Черные волосы оттеняли бледность лица, в котором было что-то орлиное, надменное: в этих широко расставленных круглых, немигающих глазах, в коротком горбатом носе, в поджатых губах маленького рта… Юлии показалось, что она уже видела этого человека прежде: высокомерно-сосредоточенное выражение его лица было чем-то знакомым.

Несомненно, знавал его и пан Тадек. Во всяком случае, вид у доброго хозяина сделался такой, словно он повстречал призрак, а глаза испуганно сновали от лица гостя к портретику, висевшему в темном уголке.

«Вот на кого он похож! – внезапно сообразила Юлия. – На Бонапарта! Ну прямо как две капли воды! Бывают же такие чудеса!»

– Позвольте рекомендовать друга моего, – Зигмунд отвесил полупоклон в сторону своего спутника. – Пан…

– Милостивый Боже! – восторженно перебил пан Тадек, разве что во фрунт не вытягиваясь перед гостем. – Ваше ве… ваше вы… ваше превосходительство!

Однако тот покачал головой:

– Зовите меня лучше пан Валевский. Это имя не хуже прочих.

– Слушаюсь! – рявкнул хозяин изумительным басом, и Зигмунд, невольно прижмурясь, похлопал его по плечу:

– Спокойно, пан Тадек! Спокойно! Не пора ли приняться за ужин, если, конечно, и для нас найдется корочка вашего чудесного хлебца?!

– О, пан Зигмунд! – захлебнулся радушием хозяин станции. – Да для вас… для вас! А ну, Юзефа, Аннуся! А ну!..

Зигмунд одобрительно кивнул хозяину и наконец-то соизволил обратить внимание на сидящих за столом: «Прошу прощения у дамы!» – однако Юлии, когда эта гордая голова склонилась перед нею в изысканно-небрежном поклоне, вдруг почудилось, что Зигмунд заметил ее, едва вошел, а приветствие оттягивал вовсе не из-за суматохи, учиненной Тадеком, а по непонятному, оскорбительному пренебрежению к ней и в особенности к Адаму.

– Зигмунд Сокольский, позвольте рекомендоваться! – щелкнул он каблуками, подтвердив мысленную догадку, что этим широченным плечам более пристал мундир, чем статское платье.

Юлия вежливо улыбнулась в ответ. Взгляды их встретились, и ее поразило изумление, сверкнувшее в его холодновато-голубых глазах, почти мальчишеская растерянность. Да и она вдруг ощутила себя одиноким, потерявшимся ребенком, которому сейчас, немедленно необходимо прильнуть к чьей-то широкой груди, успокоиться в чьих-то объятиях… С некоторым усилием и даже изрядной долей презрения к себе она оторвала взор от плеч и рук Зигмунда и обратила взгляд на Адама, ибо это его плечам и рукам теперь предназначено было утешать и успокаивать ее!

Ситуация сложилась неловкая. Юлии полагалось бы ответно отрекомендоваться, однако назвать свое настоящее имя у нее не было ни малейшей охоты. Если только Адам узнает, как она водила его за нос все это время, он сейчас же вскочит из-за стола и ринется прочь от нее, невзирая на всю свою великую любовь! Довольно и того, что он напряженно молчит, хотя из соображений приличия мог бы представить Юлию пани Коханьской, своей женою, пусть это и не отвечает истине!

Между тем молчание затягивалось, и Юлия уже совсем было решилась назвать девичью фамилию своей матушки – Корф, под которой знал ее и Адам, как вдруг заметила, что жених ее бледен и смотрит на Зигмунда, будто школьник на сурового учителя, ну а тот уставился на него с таким высокомерным пренебрежением, что Юлия, будь она мужчиною, тотчас вызвала бы его на дуэль за один только этот взгляд.

– Кого я вижу! – развел руками Зигмунд. – Да ведь это Коханьский! Какими судьбами здесь? Тоже спешишь в Варшаву?

Адам кивнул, затем быстро замотал головою, и в глазах его появилось затравленное выражение, ударившее Юлию в самое сердце. Она даже и помыслить не могла, что эти прекрасные тонкие черты способны исказиться таким страхом! Адама отличали подчеркнутая выдержка, умение владеть и жестами, и словами и как бы всех и вся держать на почтительном отдалении. Это особенно восхищало вспыльчивую, несдержанную Юлию, потому что напоминало ей деда, старого барона Корфа, с его загадочной молчаливостью, за которой чувствовалось то знание человеческой природы и снисходительного, чуть ироничного отношения к ней, которое и называется мудростью. Но сейчас ее жених был сам на себя не похож!

– Нет, – выдавил наконец Адам. – Мы, собственно… мы… – Он осекся, умоляюще глядя то на Зигмунда, то на Юлию, которая почувствовала себя дура дурой, особенно когда Зигмунд снова поглядел на нее – с тем же непостижимым выражением удивления и недоверия. И неизвестно, что было хуже: умирать от стыда под этим взглядом – или увидеть, как презрение в глазах Зигмунда сменилось нежностью, едва в поле его зрения появилась Аннуся, нагруженная таким огромным подносом с яствами, что из-за них едва виднелось ее миленькое личико и голубенькие глазки, повлажневшие от волнения.

О Юлии Сокольский позабыл вмиг, будто ее и не существовало вовсе.

– Аннуся! Светик! – воскликнул он, ловко подхватив поднос и с легкостью швырнув его на стол. – Дай же поглядеть на тебя! Боже, сколь же ты сделалась хороша и пригожа! Я всегда знал, что ты будешь красавицей, но чтоб такова?! – Он обежал нескромным взором заманчивые стати девушки.

«Красавица?! – возмущенно подумала Юлия. – Да она совершенная кукла!»

Почему-то ее невыносимо раздражала эта Аннуся, которая так и сияла в преувеличенных – слепому видно! – комплиментах этого господина. Более того! Он пожимал ее пальчики, а другой рукой – прочим это было неприметно, а Юлия-то все отлично разглядела! – украдкой оглаживал не только изящную талию, но и сдобный задок. И эта глупая Аннуся, вместо того чтобы отпрянуть, как следовало бы скромной девице, ежилась и млела под его ласкою, будто кошечка под хозяйской рукою.

– Ох, какая цепочка! – Зигмунд уставился на Аннусин крестик, который скорее лежал, чем висел на пышненьких грудях, расчетливо приподнятых тесным корсажем, и даже тронул эту цепочку, чтобы лучше разглядеть, ну а что ладонь Зигмунда походя огладила волнующуюся грудь, опять же заметила только Юлия. Впрочем, нет: могучая пани Юзефа, вошедшая со вторым огромным подносом, тоже не оставила без внимания поведение дочери и так резко свела свои широкие черные брови, что Юлия даже удивилась, как это они не столкнулись с грохотом, подобно двум грозовым тучам.