Елена Арсеньева - Сокол ясный (Елена Глинская – князь Иван Оболенский)

• Название: Сокол ясный (Елена Глинская – князь Иван Оболенский)
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-04439-6

Эта любовь не имела права на существование и была под запретом – любовь монархов и простых смертных. Но страсть, возникающая к чужой жене или мужу, стократ большая трагедия для тех, кто облечен властью и вознесен на ее вершину – на трон! И вот у подножия трона возникает любовная связь, которую невозможно сохранить в тайне. Она становится источником неисчислимых сплетен и слухов, обрастает невероятными домыслами, осуждается… и вызывает сочувствие в душах тех, кто сам любил и знает неодолимую силу запретной страсти! Мать Ивана Грозного Елена Глинская и ее возлюбленный, князь Иван Оболенский-Телепнев-Овчина, императрица Екатерина Великая и Александр Ланской, Николай Второй и Матильда Кшесинская – истории их любви и страсти читайте в новеллах Елены Арсеньевой…

---

– Или боишься? – вскричала вдруг сестра. – Или покинешь ее в беде?

Он отвел глаза от пророческих теней.

– Не шуми, – сказал спокойно. – Конечно, поеду. Только… там как будет? На богомолье?

– А это, – таинственным голосом произнесла Аграфена, – уж моя забота.

Вот так и вышло, что последняя поездка великой княгини Елены Васильевны в Троице-Сергиев монастырь оказалась воистину чудодейной. Вскоре, воротясь оттуда, молодая государыня ощутила себя в тягости. Помогли-таки святые мощи Сергия Радонежского!

* * *

Весть о том, что у великого князя Василия Ивановича появился-таки сын и наследник, произвела на людей разное впечатление. Соломония Сабурова, в святом иночестве старица Елена, криком кричала и лаяла Елену Глинскую блудницею. Ну что ж, она-то, страдалица, давно поняла, что неплоден был именно ее муж, а она, Соломония, была заточена в монастырь безвинно, чтобы расчистить путь в князеву постель молодой красавице. Монахиню, впрочем, сочли полубезумною. К ее чудачествам уже успели привыкнуть: то сыном каким-то, никем не виданным, кичится, то хает свою соперницу… Ежели кто усмотрел в воплях Соломонии некий смысл, тот свои догадки держал при себе, не желая проститься с языком, а то и с головою.

А вообще говоря, народ радовался. Ходили, правда, некие пугающие слухи, что коли разразилась в ночь накануне рождения царевича страшная гроза, то и царь будет грозный, однако мало ли что люди болтают! На то им и дадены Господом языки, чтобы болтать. Иван-то родился в августе, а разве бывает август безгрозовой? К тому же один Грозный царь на Руси уже был – так звали Ивана III Васильевича, – и ничего, живы как-нибудь! Авось и дальше поживем!

Князь Овчина-Телепнев встретил новость о рождении своего сына в боевом походе под Казанью. Он был первым воеводой передового полка в конной рати, шедшей под началом Михаила Глинского, родного дядюшки великой княгини Елены Васильевны. И полководец не мог нахвалиться отвагой своего воеводы, граничившей порой с безрассудством. Когда Иван Федорович со своими людьми пробил под неприятельскими стрелами брешь в стене и первым ворвался в город, Глинский уже простился с храбрецом. Невозможно было остаться живым в такой переделке… но Оболенский-Телепнев остался, хотя и не радовался сему.

Князь Иван искал смерти.

Ночь, проведенная в Троице, сломила его. Любовь, сила необоримая, и предательство, кое было совершено по отношению к государю, рвали на части душу, словно два лютых зверя. Только то и помогало выживать, что убеждал себя: а ведь кабы не родила великая княгиня наследника, к кому перешел бы трон после смерти Василия Ивановича? К его братьям, Юрию да Андрею? Но ведь они смутьяны известные, плевать хотели на крестоцеловальные записи, в которых клялись блюсти мир и единство в стране. Дай кому из них волю – расклюют державу, аки коршуны!

А какова была бы судьба прекрасной и любимой княгини, кабы не родила она сына? Сгноили бы ее в монастыре как пить дать! И при мысли о том, что это чудное, нежное тело истязалось бы веригами и сохло от унылого поста, у князя Ивана начинала мутиться голова и он сам желал быть теми веригами, которые касались бы цветущей Елениной плоти ежедневно, ежечасно и ежеминутно, и понимал он, что сам в своей неверности он ничуть не лучше раздорников-князей Юрия и Андрея, а то и хуже их…

Кто знает, быть может, Ивану Федоровичу было бы легче, кабы он каким-то образом проведал, как счастлив сделался после рождения сына его государь. Мысли, что именно он виновен, коли сначала одна, а потом и вторая жена его не беременеют, давно томили Василия Ивановича и смущали его покой. Собираясь свататься к Елене Глинской, он смертельно боялся отказа. Глинские – род горделивый, не сказать – спесивый, недаром столько времени жили бок о бок с гонористой польской шляхтой. С них станется и отвергнуть государеву любовь! Особенно если зародится хоть невеликое подозрение, что не способен он дать государству наследника… И Василий Иванович решил пресечь возможность таких слухов и направить людскую молву в нужное русло. Поэтому по его повелению и возник слушок, будто Соломония сослана за пристрастие к колдовству, а вовсе не за бесплодие. Именно по его воле и поползли шепотки о тайных родах старицы Елены… Народ ведь легковерен, что дитя малое. Никому и в голову не взбрело, как это можно бывшей государыне тайно в монастыре родить, а потом тайно же скрыть младенца. И что, осталось бы сие безнаказанным? И не настигла бы кара ее пособников?

За то, что старица Елена поддержала выдумку великого князя, она получила на прокормление «до конца живота» два села, расположенных неподалеку от Суздаля: Павловское и Вышеславское. Таким образом, Василий Иванович утвердил в народе мысль, что он еще мужчина хоть куда. И с трепетом стал ждать чуда: беременности молодой жены.

Ах, как обливалось кровью его сердце, когда он видел мучения Елены! Когда слышал ее жаркие молитвы о ниспослании чада! Когда закрывал глаза на ее тайные встречи со знахарками! Никто не знает, какие пламенные мольбы обращал к небесам он, великий князь. Что только не сулил взамен этого столь желанного, столь необходимого сына! И жизнями всех прочих детей, могущих у Елены родиться, для него готов был пожертвовать. И даже срок собственной жизни сокращал пред небесами, только бы смилостивились, дали жене зачреватеть!

Небеса смилостивились. Сын появился на свет. Теперь следовало ждать расплаты.

Какой? Что за цену возьмут небеса за рождение Иванушки? И за то, что рядом с великим князем неотступно находится эта чудесница Елена, краса ненаглядная, умница-разумница?..

Она и впрямь зело умна. Не сидит в своем бабьем уединении, уткнув очи в вышивание либо разъедаясь засахаренными фруктами да сладким печивом, как водится между княжескими и боярскими женами. Все ей нужно знать, все ей любопытно, что составляет смысл жизни мужа! Чуть не первая норовит прочесть всякое донесение с полей сражений, хохочет от счастья при известии о всякой победе, не забывает напомнить Василию Ивановичу, что надобно награждать особо отличившихся воинов… Он и сам это знал, однако участие жены было ему приятно, и, поскольку ретивее всех за последние годы отличался в сражениях князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский, государь с радостью пожаловал его боярством, все чаще призывал для придворных советов и начал всячески выдвигать. Но при этом не забывал настороженно ждать: когда небеса возьмут свою плату за сына?..

Он так уверовал, что сие непременно наступит, что даже не вполне порадовался вести о новой беременности жены. Даже как-то изумился: что это небеса вдруг расщедрились? Как сие могло статься?.. Но вскоре понял, что об их щедрости и речи идти не могло: сынок Юрий родился болезненным, с повреждением членов и рассудка.

Пошли слухи: испортили-де Елену Васильевну злые люди, не обошлось тут, конечно, без проклятий бывшей княгини Соломонии… Однако Василий Иванович знал, что небеса ведут точный счет его залогов. Он готов был пожертвовать ради первенца будущими детьми? Ну вот и пожертвовал. Готов был отдать свою жизнь? Ну вот и жди теперь, когда за тобой придут!

Пришли за великим князем в сентябре 1533 года. Что и говорить – отмерено ему было щедро, аж три года минуло после рождения сынка Иванушки! Случилась расплата так: на охоте Василий Иванович заметил вдруг малый веред[2] на левом бедре. Хотел внимания не обратить, однако он разросся, да так, что ко дню приезда лекарей Николая и Теофила сей веред обратился в язву, лечению не поддающуюся. Она гнила, да так, что ходить великий князь уже не мог: из бедра за день истекало немыслимое количество гноя.

Государя на носилках доставили в Волоколамский монастырь, где он изъявил последнюю волю: уничтожить старое завещание его отца, великого князя Ивана III, по которому власть после смерти Василия наследовали бы поочередно его братья, Юрий и Андрей. Написал новую духовную, согласно которой следовало государство передать наследнику Василия, царевичу Ивану. Пока же он малолетний ребенок, власть будут ведать боярин Дмитрий Бельский и князь Михаил Глинский. Оба опекуна были вызваны к постели умирающего и поклялись отдать за будущего государя всю кровь до последней капли.

Прибыла и великая княгиня. С нежностью глядя в любимые синие глаза, Василий Иванович сообщил жене, что отдает ей, как положено, вдовий удел, сыну Юрию жалует Углич. Елена рыдала так, что окружающие стали опасаться за ее здоровье. Конечно, слезы у постели умирающего мужа – дело вполне объяснимое, никто и не заметил, что рыдания Елены усилились, когда она узнала, что править за малолетством ее сына станут другие, не она.

Тем временем великий князь успел назвать тех, кого назначал в советники и помощники опекунам, принял постриг под именем Варлаама – и отдал Богу душу 4 декабря. Хоть и мучили его телесные боли, однако на сердце было легко: он расплатился с небесами сполна и уповал лишь на то, что они больше не станут обременять его любимую жену и сына никакими долгами и пенями.