Елена Арсеньева - Яд вожделения

• Название: Яд вожделения
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-22765-5

Лютая смерть ждет Алену Журавлеву за убийство своего мужа: ее живьем зарыли в землю и оставили умирать. Но самое ужасное, что она неповинна в преступлении! Спасшись чудом, которое нельзя назвать иначе как божьей волею, Алена пытается отыскать истинного виновника своих страданий. Судьба бросает ее из монастырской кельи в самое высшее общество, но даже веселый водоворот балов и петровских ассамблей не в силах оторвать Алену от розысков. Однако она проклинает тот день, когда дала клятву покарать убийцу, потому что подозрение в конце концов падает на царского сыщика Егора Аржанова, которого Алена любит всем сердцем…

---

– Погоди. Сейчас достану! – и склонилась над сундуком.

Время!

Алена с силой выбросила вперед ногу. Уткнувшись в высоко поднятый зад Еротиады, нога опрокинула ее вниз головой в глубокий сундук, а тяжелая крышка с такой силой свалилась на ее задранную поясницу, что сестра-трапезница издала задушенный вопль – и замерла.

«Уж не сломала ли я ей спину? – подумала Алена, с таким проворством отбрасывая крючок, захлопывая за собой дверь и задвигая засов (все двери келий были снабжены снаружи засовами, ибо за малейшие провинности монашки наказывались заточением), что окончание этой мысли настигло ее уже на спуске с лестницы, почти у выхода: – Дал бы бог!»

Она выскочила на крыльцо. О, слава те господи! Калитка еще не заперта, и стайка посланных за милостыней сестер лениво плетется по дороге.

– Погодите, сестры! Меня погодите! – взвизгнула Алена, срываясь с крыльца и летя по двору.

Мелькнуло лицо сестры-привратницы, искаженное тупым удивлением оттого, что благостная сестра-трапезница бежит вприпрыжку, словно одержимая бесом, – и тут же заверещали, заголосили за спиной:

– Держи! Хватай!

Не разбираясь, что произошло, Алена резко обернулась, и сестра-привратница налетела на нее со всего маху, но тут же была отброшена таким могучим тычком, что увалилась на спину, задрав голые ноги и захлебнувшись криком.

Что-то больно ударило Алену по спине. Она крутнулась, пытаясь изловить незримого преследователя, но поймала только собственную косу.

Коса, так вот что ее выдало! Но теперь не впору сокрушаться, коли побежала – беги дальше! Меж тем привлеченные криками сестры-побирушки тоже заоглядывались, непонимающе взирая на ту, в ком еще видели трапезницу, и тут…

– Держите ее! Ловите ее!

Матушка Пресвятая Богородица! Еротиада! Выбралась-таки из сундука – не иначе промысел Антихристов пособил ей разогнуться и отомкнуть запертую снаружи дверь! – и теперь блажит с крыльца: мантия развевается, сверкает самоцветный наперсный крест, белеют кресты куколя – нет, надо полностью лишиться разума, чтобы появиться в парадном облачении игуменьи до утверждения в сане! Наверняка найдется зоркий глаз, который, несмотря на общее смятение, заметит сие; найдутся услужливые уста, которые нашепчут о гордыне Еротиадовой архиерею… может быть, не только ломотой в спине запомнится ей нынешний день! Но не пора ли забыть о Еротиаде и побыстрее отряхнуть с ног своих монастырскую пыль?

Алена задрала рясу чуть не до подмышек; взметнув голые ноги, перескочила огородный плетень – и понеслась по заросшим грядкам прочь от дороги, к избам, путаясь ногами в зеленых плетях, издававших возмущенное раздавленное хрупанье.

* * *

Впереди замаячил проулок. Алена оглянулась – и была немало изумлена, увидав шесть черных фигур, которые с большим или меньшим проворством одолевали плетень и бежали по огороду вслед за ней. Черная цепочка тянулась от калитки монастыря… ого, опять ее хотят приковать этой цепочкой к Еротиаде? Ну так не выйдет у них ничего!

Однако, чтобы не вышло, надлежало поспешать.

Какая-то баба вышла из-под крыши скотного двора и стала – руки врозь, завидев монашенку, сломя голову бегущую на нее. Алена кинула в бабу куколем – та с воплем шарахнулась. Алена поднырнула в тесную калиточку – резко пахнуло в лицо навозом, – проскочила через задний двор и вылетела на лужайку перед домом, не поверив своим глазам, когда впереди замаячили башни Кремля. Эко лихо она бежала! Нет, только кажется, что они близко. Конечно, ей бы самое милое дело – забиться в Зарядье, темный и грязный угол Китай-города, но до него еще надо добежать.

По-счастью, перед домом никого. Попадись сейчас кто навстречу – Алена душу бы из него вытрясла, попробуй только задержать!

Выглянула из смотрового оконца калитки. Улица пуста, впереди, в проулочках, маячат Воскресенские ворота. Хорошо… хорошо! Нашарила щеколду, вышла чинно, потупив глаза, – и обмерла: прямо на нее из-за угла трое стражников городовых!

Алена едва не рухнула, где стояла: вот сейчас схватят, повлекут в узилище! – но солдаты прошли мимо, правда, беззастенчиво пялясь на простоволосую, растрепанную монашенку с длинной косой. Такое, поди, нечасто увидишь!

Алена прикусила губу до боли, вынуждая себя идти спокойно. Дура, зачем бросила куколь?! Нет, кажется, стражники к ней не прицепятся, кажется… И тут десятком женских переполошенных голосов истошно завопила улица:

– Держи беглую!

Алена метнулась в проулок и понеслась, не оглядываясь, так, как не бегала еще никогда в жизни.

Промчалась мимо мельницы, которой давала воду Неглинная возле Охотного ряда, и по мосту сквозь Воскресенские ворота, мимоходом сотворив торопливую молитву Иверской божьей матери. Впрочем, едва ли Пресвятая Дева обратила внимание на скороговорку нерадивой келейницы, душегубицы, блудодеицы…

В воротах Алена оглянулась – и сердце упало: ее черны вороны летели следом, хоть и поотстав, а среди них мелькали синие полицейские мундиры. Только этого еще не хватало!

Ну, не так-то легко ее будет взять в Китай-городе. Она ворвалась в толчею Красной площади.

– А вот шуба для доброго купца-молодца! Приклад моржовый, воротник ежовый, а вокруг всех прорех еще нашит рыбий мех!

– Покупай, баба, немецкий кафтан мужику! В один рукав ветер гуляет, в другой птица пролетает, от тепла зуб на зуб не попадает, зато такое платье по царскому указу всяк носить будет.

– Купил – так не задерживайся, а то дождь пойдет – товар раскиснет!

– Царское кружало с утра до утра – заходи, земляк, осуши кружку, повесели свою душку!

– А вот площадной подьячий – всякую челобитную напишу, купчую, меновую бумагу, письмо – хоть королю аглицкому!

– Подайте, люди добрые, кандальным на пропитание! Не для себя просим, для товарищей! Приели уже все с себя, одни кандалы, вишь, остались! Подайте, люди добрые…

– Стригу, брею! Цирюльник, цирюльник! Подходи, будь у тебя хоть пчелиный улей, а не голова – уйдешь таким красавцем, что девки за тобой вереницей бегать будут!

…На Красной площади с утра толпился народ: тут были главные торги. Здесь бедный и расчетливый человек мог купить все, что ему было нужно, задешево: начиная со съестных припасов, одежды и до драгоценных камней, жемчуга, золота и серебра.

Ряды в Китай-городе расположены были по предметам торговли и удовлетворяли всякий спрос в хозяйстве. Звались они: иконный, седельный, котельный, железный, коробейный, бумаженный, манатейный,[38] сайдашный,[39] кожаный, лапотный, крашенинный, ирошный,[40] плетной, овощной, завязочный, золотной, кружевной, красильный, шапочный, суконный смоленский, суконный московский, скорнячный, серебряный, ветошный, покройный, хлебный и калачный, сурожский шелковый, мыльный, сапожный, скобяной, рыбный, прасольный, самопальный, медовый, москательный, фонарный, вандышный,[41] судовой, пушной, юхвенный,[42] подошевный, свечной, восковой, замочный, селедной, луковый, семянной, орешный, рыбный, живой, масляный, кисейный, холщовый… Кроме того, торговали с ларей, рундуков, коробов, скамеек, ящиков. По Никольской, идучи от Кремля, по левой стороне от Казанского собора, вдоль по улице тянулись шалаши на протяжении пятидесяти двух сажен. Квасные кади рассеяны были меж рядами и шалашами, разило сивухою из питейных погребов, красовался герб на вывесках кабаков, а над недавно открытыми табачными лавками улыбались нарисованные усатые офицеры с курительными трубками в руках.

«Люди всякого чина и подлый народ» толпились на Красной площади, в рядах, на Варварском и Никольском крестцах,[43] в харчевнях, а между ними промыслом своим занимались воры и мошенники: таскали из карманов, из лавок и шалашей – и тут же торговали украденным по дешевке: теми же калачами или жемчугами.

Глаза Алены так и шныряли по сторонам. Ей не надо было ни каменьев, ни жемчугов: какую-нибудь коломянковую юбчонку с рубашкою или сарафанец. Переоденься она – никто и не глянет в ее сторону, погоня ее тогда уж нипочем не настигнет! Беда – денег ни гроша. А даром в Москве не дают и слезам не верят…

Она все ближе пробиралась к гостиному двору. Здесь сплошь, одна на одной, харчевни, очаги: и меж рядов, и внутри двора. Однажды вспыхнул такой пожар в харчевне, что едва весь гостиный двор не сгорел. Вот бы сейчас пожар, пусть самый слабенький, – такая суматоха поднимется, что Алену и с собаками не сыщут! Опрокинуть, что ли, один очажок, будто невзначай?

Впрочем, кажется, брать греха на душу не надобно, вроде бы ее и так потеряли… И, едва осознав это, Алена ощутила, что ноги подкашиваются от голода и усталости, и села, где стояла, под стеной харчевни. На нее поглядывали. Понурила усталую голову. Авось примут за упившуюся белицу, которой силы нет дойти до обители. Обычное дело, хоть и позорное. Но позору, напраслины Алена уже столько в своей жизни натерпелась, что не привыкать стать. Пусть кто что хочет, то и мнит, а ей пришло время подумать, куда идти.